Аликс просит меня передать тебе выражение ее сердечной благодарности за все сказанное тобой в письме, а также за великолепный подарок, произведший на всех ошеломляющее впечатление. Об остальных подробностях нашего пребывания я не буду говорить, так как надеюсь в пятницу лично на словах передать об них.
Мы все уезжаем в среду 20‑го. Королева отнеслась ко мне весьма ласково и благосклонно; она настояла на том, чтобы я ее называл бабушкой[639]. Она постарела с прошлого года и не особенно хорошо себя чувствует, поэтому она хотела, чтобы Аликс провела это лето в Англии. Моей невесте тоже хочется поехать туда, там она будет заниматься русским языком с м-м Шнейдер, которую Элла вышлет, когда вернется в Россию. Я очень надеюсь и рассчитываю на твое согласие, чтобы мне отлучиться из лагеря приблизительно на месяц и тоже поехать повидаться с моей ненаглядной Аликс[640].
Тогда бы, может быть, я мог бы взять с собой и Янышева. Но это все мечты!
Прощай, мой милый дорогой Папá! Бог даст, очень скоро увидимся. Аликс и я тебя крепко обнимаем.
Твой счастливый Ники.
18 апреля 1894 года.
Дворец «Эдинбург»
Кобург.
Моя дорогая душка Мамá!
Слов нет выразить тебе то счастье, которое твое милое письмо доставило мне; главное то, что вы счастливы и довольны. Теперь я тоже вполне счастлив и спокоен.
Аликс прелестна и совсем развернулась после своего постоянного грустного состояния. Она так мила и трогательна со мной, что я более чем в восторге. Мы целые дни сидим вместе и когда семейство отправляется на прогулку, вы вдвоем едем сзади в шарабане с одной лошадью; она или я правим. С ней почти сделался «столчок», когда я принес ей ваш идеальный подарок. В первый раз она его надела вчера к обеду с приглашенными.
Я тебе так мало и редко писал, милая Мамá, оттого, что скоро увидимся и потом, положительно, нет сводного времени. Телеграммы нас совсем доконали, Аликс и я пишем их вместе и помогаем друг другу: до сих пор получили 220 депеш!
День в Дармштадте провели спокойно с Даки и Эрни, прием накануне был торжественный и весьма трогательный. Ее действительно все очень любят там и она оставила у всех лучшие воспоминания. Но теперь нужно кончать, моя дорогая милая Мамá. Аликс и я тебя крепко и нежно обнимем. Еще раз благодарю тебя за милое письмо и яички. Да хранит вас Господь! До скорого свидания!
Твой Ники.
7 мая 1894 года.
Гатчина.
Дражайшая Бабушка!
Позвольте поблагодарить Вас от всей души за Ваше доброе письмо, бывшее для меня приятным сюрпризом и доставившее мне большое удовольствие! Меня так тронуло, что Вы подумали обо мне теперь, когда я в разлуке с моей дорогой невестой, разлуке очень мучительной, так как после помолвки мы провели вместе только 12 дней.
Я очень благодарен Вам за всю Вашу доброту ко мне во время пребывания в Кобурге; никогда не забуду наши завтраки у Вас в комнате и музыку, звучавшую снаружи.
Вы очень добры, дорогая Бабушка, что сами следите за ней, и мне особенно радостно было услышать от Вас, что она будет вести себя спокойно и не станет выходить; вчера я ей написал и сказал точно то же, но, конечно, только в форме пожелания! Мои Родители были очень тронуты и благодарны, когда я рассказал им обо всех событиях нашего пребывания в Кобурге, и просили передать их радость и благодарность за Ваше внимание и доброту ко мне
С удовольствием и нетерпением я предвкушаю день, когда смогу приехать в Виндзор и повидаться с Вами и моей дорогой Аликс. Надеюсь, что пребывание в Балморале принесет Вам возможную пользу и что мы будем счастливы увидеть Вас снова в Виндзоре в добром здравии. Не знаю, как благодарить Вас за то, что Вы взяли на себя труд написать мне такое очаровательное письмо.
С искренней любовью к вам, дражайшая Бабушка, ваш преданнейший (будущий) внук
Ники.
8/20 мая 1894 года.
Гатчина.
Дражайшая Бабушка!
Надеюсь, что эти строки дойдут до Вас к Вашему дорогому дню рождения, так как я шлю Вам в них сердечнейшие пожелания многих счастливых годовщин, здоровья и Божьего благословения на еще многие, многие такие дни! Уверен, что смогу часто приезжать в Англию и видеться с Вами, дражайшая Бабушка.
Милая Аликс написала мне, что изменила свои планы на то время, которое вы проведете в Балморале[641]. Вместо того чтобы ехать к Виктории[642] и пожить с нею, она намерена принимать сернисто-железные ванны в Харрогейте[643] – что, как я надеюсь, будет ей полезно! Судя по тому, что она сообщала мне в письмах, она немало настрадалась в последнее время, бедняжка. Д-р Рейд полагает, что эти боли в ногах, вероятно, нервного происхождения, и уверен, что они совсем пройдут после такого систематического лечения. Они очень неприятны, но что поделаешь?
Смерть бедной тети Кэтти была для нас совершенно неожиданной[644]. Она умерла спокойно, как будто уснула. Врачи сказали, что ее кончина была для нее к лучшему, потому что, проживи она еще несколько месяцев, ей пришлось бы ужасно страдать. Похороны были очень утомительны из-за жары и слишком долгой службы! Ее дочь Елена[645], к счастью, была здесь с мужем. На похороны приезжал Адольф Мекленбургский.
Все держится прекрасная погода, и все мы по возможности проводим время в парке или на озере. Мамá 21‑го уезжает с Ксенией и Сандро в Абастуман – место, где живет Георгий. Папá и мы, остальные, проведем здесь еще две недели. Теперь, дражайшая Бабушка, позвольте мне еще раз пожелать Вам всего лучшего по случаю Вашего дня рождения.
Ваш преданнейший и любящий внук
Ники.
13 мая 1894 года.
Лагерь под Красным Селом.
Милая дорогая Мама!
Невесело было прощаться 9‑го на станции[646] и совсем грустно стало, когда мы вернулись с Папá домой. В твоих комнатах был почти темно и убирали вещи. Обедали в этот вечер вчетвером с Черевиным и Бенкендорф.
На следующий день погода начала портиться, стало совсем холодно и начались дожди, что еще более способствовало нашему душевному унынию. Я рад, что провел этот день с милым Папá. Теперь скучаю на две стороны: по тебе, моя дорогая Мамá, и по моей душке Аликс!
11‑го в 7 часов утра я отправился в город в казармы и оттуда пошел с батальоном на станцию. Дождь нас промочил насквозь, и мы мерзли на железной дороге и покаместь не достигли лагеря. Погода была ужасная: 4 градуса тепла, с ливнем и штормом, так что ночью я действительно испугался за целость своего барака, до того трещала крыша и балкон на моей «Эйфелевой башне»!
Вчера немного прояснило; утром я ходил осматривать лагерь – везде грязь невозможная, к счастью, в палатках у бедных солдат было тепло и сухо!
К завтраку я поехал в Гатчину, где провел весь день. Я писал от имени Папá телеграммы: Granny – это был день ее рождения[647], Императору[648], который опять просил Папá послать меня несчастного на его несносные маневры. И, наконец, графине Воронцовой, по случаю вчерашней помолвки доброй Маи с Володей Пушкиным[649]. Я ужасно рад этому событию; кажется и ты, милая Мамá, очень желала именно его для Маи!
Завтра я еду на два дня в Гатчину. Мое маленькое хозяйство идет здесь удачно; каждый день у меня завтракает и обедает человек 15–17 офицеров. Сегодня был даже Васмунт[650], он приезжал смотреть стрельбище.
Теперь пока кончать, моя дорогая Мамá. Крепко, крепко обнимаю тебя, милого Георгия, Ксению и всех остальных. Да хранит вас Господь!
Всем сердцем твой
Ники.
22 мая 1894 года.
Гатчина.
Моя милая дорогая Мама!
Я только что получил твою депешу и от души благодарю за нее. Сегодня, наконец, погода поправилась и стала теплее, так что можно носить китель.
Третьего дня мы были на чудном спуске «Сысоя Великого», который напомнил мне спуск «Чесмы» в 1886 году. Он сейчас же пошел в воду, как только начали работать – совсем как на свадьбе, когда жених становится на коврик перед аналоем!
Затем мы завтракали у дяди Алексея со всеми адмиралами, и я имел счастье сидеть рядом с Чихачевым; он был милостив и разговаривал со мной[651]. После завтрака дядя Алексей повел показывать свою дачу в саду; очень уютно и красиво построенный финляндский домик! Но он туда не переехал из-за холодов!
Папá поехал навестить тетю Сани, а я заглянул на полчаса к Воронцовым. Видел Маю и Володю вместе, они выглядят как жених и невеста должны выглядеть, т. е. счастливыми и не молчаливыми. У него такое же кольцо как у меня, но с изумрудом и он его носит тоже на 4‑м пальце левой руки!
Вчера я приехал сюда из Красного; мы пили чай в столовой с дядей Павлом и Митей (дежурный)[652]. Обед был большой и веселый: Черевин и Жуковский[653] нас очень смешили. Вечером Папá читал мне фрагменты твоих писем, которые очень интересны. Шляпа Захарьина идеальна, Ксения мне нарисовала ее в своем письме! Тоже очень понравилась история с ассистентом его, который с утра до вечера сидит во фраке с большим галстуком. Неужели это продолжается и теперь в Абастумане?