Слава Богу, холера в Петербурге начинает уменьшаться. В войсках было очень немного случаев, только в Павловском военном училище заболело около 60 юнкеров, которые сами виноваты, так как они привозили с собою из дома фрукты и ели их. Внутри России холера почти прекратилась.
Теперь мне пора кончать. Нежно обнимаю тебя, моя дорогая Мама! Аликс и дети тебя очень целуют.
Христос с тобою!
Всем сердцем горячо любящий тебя твой старый
Ники.
24 января 1909 года.
Царское Село.
Петр Аркадьевич.
В конце прошлого года было испрошено мое соизволение на открытие подписки для сооружения храма в память моряков, погибших в прошлую войну с Японией.
Совесть моя повелевает мне восполнить тот невольный пробел, который таким образом получился; а именно немедленно озаботиться об увековечении памяти павших воинов на далеких полях Маньчжурии.
На основании этой мысли предлагаю вам возбудить на заседании Совета Министров следующие вопросы:
l) ограничиться ли собранием средств путем всероссийской подписки на сооружение церкви-памятника или
2) кроме такого храма, устроить и привести в порядок кладбище, находящееся в Маньчжурии;
3) обсудить, каким образом возможно объединить деятельность уже существующего комитета под почетным покровительством королевы Ольги Константиновны, с имеющим образоваться военным;
я нахожу нужным, чтобы оба эти учреждения состояли под общим покровительством Государыни Императрицы Александры Федоровны, и в какой форме следует объявить о моей воле, – указом ли сенату или рескриптом?
Я придаю всему этому делу большое значение и желаю, чтобы было понятно в России, что инициатива идет от меня.
Николай.
25 апреля 1909 года.
Царское Село.
Петр Аркадьевич!
После моего последнего разговора с Вами я постоянно думал о вопросе о штатах Морского генерального штаба.
Ныне, взвесив все, я решил окончательно представленный мне законопроект не утверждать. Потребный расход на штаты отнести на 10 милл. кредит.
О доверии или о недоверии речи быть не может. Такова моя воля.
Помните, что мы живем в России, а не за границей или в Финляндии (сенат), и поэтому я не допускаю и мысли о чьей-либо отставке[745]. Конечно, и в Петербурге, и в Москве об этом будут говорить, но истерические крики скоро улягутся.
Поручаю Вам выработать с военным и морским министерствами в месячный срок необходимые правила, которые устранили бы точно неясность современного рассмотрения военных и морских законопроектов.
Предупреждаю, что я категорически отвергаю вперед Вашу или кого-либо другого просьбу об увольнении от должности.
Уважающий Вас.
Николай.
22 сентября 1910 года.
Фридберг.
Германия.
Петр Аркадьевич!
С удовольствием узнал о благополучном возвращении Вашем из интересной поездки по Сибири. Буду ожидать письменного доклада Вашего и Кривошеина по поводу всего виденного Вами и с предложениями относительно дальнейших мер по переселению. Прочное землеустройство крестьян внутри России и такое же устройство переселенцев в Сибири – вот два краеугольных вопроса, над которыми правительство должно неустанно работать. Не следует, разумеется, забывать и о других нуждах – о школах, путях сообщения и пр., но те два должны проводиться в первую голову.
Два слова о Финляндии.
Случилось то, что мы предвидели, – Сейм отверг представленные ему для заключения законопроекты. Поэтому мне приходит в голову следующее соображение. При покойном Бобрикове было два аналогичных случая. На имя генерал-губернатора был издан рескрипт с порицанием происшедшего, с пояснением моей точки зрения, с изъявлением моей воли относительно предстоящего направления данного вопроса и с напоминанием в конце рескрипта о сомнительной пользе дальнейшего существования или созыва сеймов[746].
Предлагаю издание подобного акта, как мысль. Если Вы ее найдете подходящею, разрешаю обсудить ее в Совете Министров, в противном случае объясните письменно причину.
Итак, за мое отсутствие два министра ушло[747]. Сазонов и неизвестный Кассо займут их места. Дай Бог, чтобы они оправдали свое назначение.
Живем мы здесь спокойно. Лечение Ее Величество переносит хорошо, но оно еще далеко не кончено. Я много разъезжаю на моторе и знаю теперь окружающую местность не хуже Петербургской губернии. Что за дороги?!
До свидания. Крепко жму Вашу руку.
Николай.
10 сентября 1911 года.
Севастополь.
Милая дорогая Мамá!
Наконец нахожу время написать тебе о нашем путешествии, которое было наполнено самыми разнообразными впечатлениями, и радостными и грустными.
Начну по порядку.
Последние недели в Петергофе были переполнены: встречи, официальные приемы, две свадьбы и маневры – все это проходило, как кинематограф. Тебе, наверное, писали и описали обе свадьбы – в Петергофе и в Павловске[748]. Потом в Царском Селе я осматривал почти четыре часа подряд выставку в память 200‑летия Царского, устроенную в парке около Большого Дворца и вокруг озера. Наконец, в самый день нашего отъезда я был в Петербурге на спуске «Петропавловска», который был чрезвычайно эффектный и привел меня в такое умиление, что я чуть-чуть не разрыдался, как дитя.
В тот же вечер, 27 августа, мы поехали в Киев, куда прибыли 29‑го утром. Встреча там была трогательная, порядок отличный. Сейчас же начались у меня приемы. Из Болгарии был прислан Борис для возложения венка от отца и народа на памятник Апапа[749]. Освящение состоялось 30 августа при хорошей погоде: мы приехали с холодом и дождем. Следующие три дня, 31 августа, 1 и 2 сентября, я проводил на маневрах и большом параде, а эти вечера были заняты в городе.
Я порядочно уставал, но все шло так гладко, подъем духа поддерживал бодрость, как 1‑го вечером в театре произошло пакостное покушение на Столыпина. Ольга и Татьяна были со мною тогда, и мы только что вышли из ложи во время второго антракта, так как в театре было очень жарко. В это время мы услышали два звука, похожие на стук падающего предмета; я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу.
Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, несколько дам кричало, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой.
Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь. Он тихо сел в кресло и начал расстегивать китель. Фредерикс и профессор Рейн помогали ему.
Ольга и Татьяна вошли за мною в ложу и увидели все, что произошло. Пока Столыпину помогали выйти из театра, в коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей; по-моему, к сожалению, полиция отбила его от публики и увела его в отдельное помещение для первого допроса. Все-таки он был сильно помят и с двумя выбитыми зубами. Потом театр опять наполнился, был гимн, и я уехал с дочками в 11 час. Ты можешь себе представить, с какими чувствами?
Аликc ничего не знала, и я ей рассказал о случившемся. Она приняла известие довольно спокойно. На Татьяну оно произвело сильное впечатление, она много плакала, и обе плохо спали.
Бедный Столыпин сильно страдал в эту ночь, и ему часто впрыскивали морфий. На следующий день, 2 сентября, был великолепный парад войскам на месте окончания маневров – в 50 верстах от Киева, а вечером я уехал в гор. Овруч, на восстановление древнего собора Св. Василия XII века.
Вернулся в Киев 3 сентября вечером, заехал в лечебницу, где лежал Столыпин, видел его жену, которая меня к нему не пустила. 4 сентября поехал в 1‑ю Киевскую гимназию – она праздновала свой 100‑летний юбилей. Осматривал с дочерьми военно-исторический и кустарный музей, а вечером пошел на пароходе «Головачев» в Чернигов.
В реке было мало воды, ночью сидели на мели минут 10 и впоследствии всего этого пришли в Чернигов на полтора часа позже. Это небольшой городок, но так же красиво расположенный, как Киев. В нем два очень древних собора. Сделал смотр пехотному полку и 2000 потешных, был в дворянском собрании, осмотрел музей и обошел крестьян всей губернии. Поспел на пароход к заходу солнца и поплыл вниз по течению.
6 сентября в 9 час. утра вернулся в Киев. Тут на пристани узнал от Коковцова о кончине Столыпина. Поехал прямо туда, при мне была отслужена панихида. Бедная вдова стояла, как истукан, и не могла плакать; братья ее и Веселкина находились при ней. В 11 часов мы вместе, т. е. Аликс, дети и я, уехали из Киева с трогательными проводами и порядком на улицах до конца. В вагоне для меня был полный отдых. Приехали сюда 7 сентября к дневному чаю. Стоял дивный теплый день. Радость огромная попасть снова на яхту!
На следующий день, 8 сентября, сделал смотр Черноморскому флоту и посетил корабли: «Пантелеймон», «Иоанн Златоуст» и «Евстафий». Последние два совсем новые. Действительно, блестящий вид судов и веселые молодецкие лица команд привели меня в восторг, такая разница с тем, что было недавно. Слава Богу!
Всего на рейде стоит: 6 броненосцев, 2 крейсера, 20 больших миноносцев и 2 транспорта. В этом составе эскадра обошла все Черное море и также заграничные порты.
Тут я отдыхаю хорошо и сплю много, потому что в Киеве сна не хватало: поздно ложился и рано вставал.
Аликc, конечно, тоже устала: она в Киеве много сделала в первый день и кое-кого там видела, в другие дни хотя никуда не выезжала, кроме, конечно, освящения памятника. Она сама находит, что чувствует себя лучше и крепче, нежели два года тому назад при приезде в Севастополь.