2 октября он начал жаловаться на сильную боль в том же месте, и температура у него начала подниматься с каждым днем больше. Боткин объявил, что у него случилось серьезное кровоизлияние с левой стороны и что для Алексея нужен полный покой. Выписали сейчас же прекрасного хирурга Федорова, которого мы давно уже знаем и который специально изучал такого рода случаи, и затем доброго Раухфуса. Кроме них раньше еще приезжал наш детский доктор Острогорский. Должен сказать, что видеть сразу столько врачей всегда невесело, но все они показали себя такими хорошими, добрыми и трогательными по отношению к Алексею, что я буду всегда с благодарностью вспоминать о них.
Дни, от 6 до 10 октября, были самые тяжелые. Несчастный маленький страдал ужасно, боли охватывали его спазмами и повторялись почти каждые четверть часа. От высокой температуры он бредил и днем и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же начиналась боль.
Спать он почти не мог, плакать тоже, только стонал и говорил: «Господи, помилуй!» Я с трудом оставался в комнате, но должен был сменять Аликс при нем, потому что она, понятно, уставала, проводя целые дни у его кровати. Она лучше меня выдерживала это испытание, пока Алексею было плохо, но зато теперь, когда, слава Богу, опасность миновала, она чувствует последствия пережитого. Это сказалось на бедном сердце ее. Все-таки она бережет себя больше и проводит дни на кушетке в комнате Алексея.
10 октября мы решились причастить его утром, и сейчас же ему сделалось лучше, температура спала с 39,5 до 38,2, боли почти прекратились, и он заснул первым спокойным сном.
Все наши люди, казаки, солдаты и др. были такие трогательные; с первых же дней болезни Алексея они попросили священника Александра Васильева, законоучителя наших детей, отслужить молебен о его здравии на открытом воздухе. Они просили его служить каждый день, пока Алексею не стало лучше. Приходили масса поляков-крестьян и все плакали в то время, что он говорил им проповедь!
Сколько мы получили телеграмм, писем, образов с пожеланиями скорого выздоровления маленькому.
А мне по-прежнему два раза в неделю привозили бумаги, да хотелось посидеть у его кровати – вот все мое время и уходило, и писать тебе, дорогая Мамá, совершенно не мог. Теперь я пришел в себя окончательно и ездил на охоту довольно часто, что очень подбадривает нервы, а то я боялся превратиться в старую бабу.
От всего любящего тебя сердца благодарю тебя за твои милые телеграммы и письмо; каждое слово твоего участия проникало глубоко в мою душу. Должен предупредить тебя, со слов доктора, что выздоровление Алексея будет медленное, он все еще ощущает боль в левом колене, которое до сих пор не может разогнуть, и лежит с подушками под этой ногой. Но это их не беспокоит, главное, чтобы внутреннее рассасывание продолжалось, а для этого нужен покой. Цвет лица у него хороший, а раньше был совсем как воск, и руки и ноги также. Похудел он страшно, но зато и начали его питать доктора!
Сейчас все мы, многие из Свиты, казаки и люди сподобились причаститься Святых Тайн Христовых. После этого батюшка принес Святые Дары к Алексею и приобщил его. Сделалось такое душевное спокойствие! Слава Богу!
Вчера снег шел целый день, но за ночь почти стаял, в церкви стоять довольно холодно – все же это пустяки, когда сердце ликует и душа радуется! Здесь у меня перебывали по очереди разные министры начиная с Сазонова.
Несмотря на болезнь Алексея, я с большим вниманием слежу за войной христиан с турками и радуюсь их блестящим успехам против общего врага. Главная трудность наступит в конце войны, когда придется сочетать законные права маленьких государств с интересами остатка Турции в Европе, в сущности с политическими видами больших стран. И в этом вопросе, как это ни странно, Англия, к сожалению, мешает нам больше всех; так она поступала с Критом до сих пор, и боюсь, что она будет продолжать и впредь. Это именно касается больше Греции и тех земель, которые она должна получить после победоносной войны.
В России, слава Богу, никто из порядочных людей не желает войны из-за славян. Только поганые жидовские газеты с Гучковым во главе «Нового времени» пишут, что общественное мнение России взволновано, но это ложь и клевета. Существует понятный интерес к войне, но волнения никакого нет. Я именно хотел, чтобы ты это слышала от меня, милая Мамá, чтобы доходящие до тебя слухи о войне не смущали тебя.
Христос с тобою! Нежно обнимаю тебя. Алексей очень целует «милую бабушку».
Всем сердцем горячо любящий тебя твой старый
Ники.
7 ноября 1912 года.
Царское Село.
Моя милая дорогая Мамá!
Благодарю тебя от всего сердца за твои добрые слова. Я тоже собирался написать тебе по поводу нового горя, случившегося в нашей семье, и вот ты уже узнала об этой отвратительной новости. Посылаю тебе это письмо, которое я получил в поезде на пути сюда. Прочти его, и ты увидишь, может ли он, после всего им написанного, оставаться на службе и командовать твоими кавалергардами?
Да, милая Мама, и я с тобою скажу – да простит ему Господь! К несчастью, между мною и им сейчас все кончено, потому что он нарушил свое слово. Сколько раз он сам мне говорил, не я его просил, а он сам давал слово, что на ней не женится. Я ему безгранично верил! Что меня особенно возмущает – это его ссылка на болезнь бедного Алексея, которая его заставила поторопиться с этим безрассудным шагом! Ему дела нет ни до твоего горя, ни до нашего горя, ни до скандала, который это событие произведет в России. И в такое время, когда все говорят о войне, за несколько месяцев до юбилея дома Романовых!!! Стыдно становится и тяжело[753].
У меня тоже была первая мысль скрыть это известие, но, прочтя его письмо два-три раза, я понял, что теперь ему нельзя приехать в Россию. Рано или поздно все узнают здесь и будут удивлены, почему с ним ничего не сделали, тогда как с другими было поступлено очень строго.
Около двух месяцев тому назад Фредерикс узнал от Врангеля, что Миша потребовал из своей конторы большую сумму денег и даже будто он купил имение во Франции. Теперь все понятно. Словами не могу выразить тебе, дорогая Мамá, всего, что я чувствую по отношению к твоим страданиям.
Да подкрепит тебя Господь Милосердный! Какое счастье, что милая Ксения как раз с тобою, чтобы делить терзание души.
Аликс и я тебя нежно обнимаем. Алексей очень целует тебя и благодарит. Слава Богу, он бодр и весел. Христос с тобою.
Всем сердцем горячо тебя любящий твой старый
Ники.
21 июня 1915 года.
Барановичи.
Ставка.
Моя дорогая Мамá!
От души благодарю тебя за письмо. На днях я получил от графа Воронцова телеграмму о том, что Миша просит его тоже о месте главноуправляющего коннозаводства с просьбою довести это до меня. Я ответил графу Воронцову, что в настоящее время и после войны Великим князьям, и особенно моему брату, нельзя занимать места во главе отдельного ведомства при существовании Думы. Могут случаться весьма неудобные и щекотливые положения! Именно поэтому Митя оставил эту должность. Я не понимаю, как сам Миша этого не сознает. Наверное, это опять «она», которая заставляет его добиваться другого положения.
Здесь лето замечательное, жаркое, как в Крыму, и пыль на дорогах ужасная. Ночью в вагонах душно, но последние дни были немного свежее – все 22 и 24 градуса в тени и, конечно, в вагонах то же самое.
И ты, и мы все здесь живем, очевидно, одними чувствами, одними мыслями. Больно отдавать то, что было взято с таким трудом и с огромными потерями в прошлом году[754]. Теперь к германцам и австрийцам подошли подкрепления, но и нашим войскам также посланы свежие корпуса, в том числе и гвардейские; так что надо ожидать скоро большое сражение. Помог бы Господь нашим героям остановить их!
Все от Бога, и потому надо верить в его милость. Крепко обнимаю тебя, моя дорогая Мама и Ксения. Христос с тобою.
Твой горячо любящий
Ники.
20 июля 1916 года.
Могилев.
Ставка.
Моя дорогая Мамá!
От всего сердца поздравляю тебя с днем твоих именин и желаю тебе здоровья и всего лучшего и светлого! Сегодня как раз два года с начала этой страшной войны!!!
Твое милое письмо с мисс Хов – меня очень тронуло; искренно благодарю тебя за него. Но эту даму я не принял, так как никогда дам не принимаю. Я послал Валю Долгорукова к ней на станцию объяснить ей причину моего отказа. Он мне привез письмо и бумагу от нее, а ей послал письмо для тети Аликс.
Теперь больше, чем когда-либо, живешь духом с нашими несравненными войсками – там, на фронте. Через несколько дней опять начнется большое сражение; Гвардия уже приняла участие и, как всегда, показала себя выше всяких похвал.
Какое огромное количество пленных взято с 22 мая! Когда мы встретились с тобою на станции в Киеве 8 мая, кто мог думать, что события пойдут так скоро и что Бог благословит их таким успехом! Я счастлив за Брусилова и за его молодецкие армии.
Мы здоровы. Нам всем привили оспу, у меня она принялась, но теперь проходит.
Крепко и нежно обнимаю тебя, моя милая Мамá. Христос с тобою.
Горячо любящий твой
Ники.
4 сентября 1916 года.
Могилев.
Ставка.
Моя возлюбленная женушка!
Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо, а также за те несколько строк, которые ты написала на бумажке и оставила в моей записной книжке.
Это я должен благодарить тебя за твой приезд сюда ради нас двоих, ведь не так уж удобно тебе в поезде – шум и свистки локомотивов продолжаются всю ночь! Нам здесь в этом доме гораздо лучше, так что Алексей и я должны быть благодарны тебе. Возвращаться с вокзала было очень грустно и тоскливо. Я погрузился в свои бумаги, а он отправился обедать. Он спешно помолился и теперь крепко спит.