Царские судьбы — страница 48 из 81

О личности Павла I написано много, как об одной из самых загадочных и спорных фигур в истории, одни считают его душевнобольным, другие великим. Его рождение вызвало ликование при дворе, воспитание взяла на себя сама императрица Елизавета, смерть вызвала и радость, и печаль.

Ему было восемь лет, когда не стало его отца. Детским чутьем он осознавал, что случилось что-то неладное. Но понимание пришло позже. К нему были приставлены учителя, которые развивали в нем, прежде всего, его прирожденную страсть к военным учениям и даже придумали для своего ученика азбуку, где буквы изображались в виде солдатиков. Однако четкого плана уроков при дворе с его пышными празднествами и развлечениями не существовало. Занятия проводились когда и как придется, между прогулками, парадными обедами, маскарадами, театральными представлениями. В театр великого князя начали водить очень рано, без разбора, на каждый новый спектакль. Вообще, на Павла уже в детстве смотрели как на взрослого человека, будущего царя.

Десятилетним мальчиком он уже высказывал свое мнение: кого-то уверенно хвалил, кого-то открыто презирал. Со своими слугами обращался сурово. Иногда наряжал их в латы рыцарей времен крестовых походов и устраивал с ними турниры. Вообще, Павел был мальчиком с фантазиями, но недостаточно волевым и последовательным. По природе своей он был добрым, веселым, резвым ребенком, но, к сожалению, слишком рано узнал, какая участь постигла его отца, и это развило в нем комплекс подозрительности и страха. Тревожные видения, связанные со смертью отца, сопровождали Павла всю жизнь.

Положительное воздействие на воспитание великого князя оказала личность Никиты Панина. Уже в юношеском возрасте ученик Панина поражал обширностью своих знаний, умом и сообразительностью, поклонением красоте и добру. Он прекрасно владел русским, французским и немецким языками, хорошо знал произведения европейских писателей, любил живопись и архитектуру.

Женившись, он стал безупречным супругом, хотя ему пришлось пережить драму смерти и, как его убедили, неверности первой супруги Натальи Алексеевны, брак с которой длился немногим более трех лет. Зато во втором браке Павел обрел истинное семейное счастье.

Мария Федоровна, принцесса Вюртембергская, оказалась прекрасной женой, влюбленной в своего мужа, и безупречной матерью. Были у нее, конечно, маленькие недостатки, приобретенные еще в детстве.

Она, например, была до того бережлива, что, приехав в Петербург, не колеблясь, присвоила себе все платья первой жены Павла, чтобы не покупать новые. К чему лишние траты?!

Ей не было свойственно пышно и роскошно одеваться, она скорее предпочитала скромность и подтянутость. Сознавая свою высокую роль в обществе, Мария Федоровна была всегда одета в парадное платье, красиво причесана. Даже во время беременности она носила платье, а не капот, как другие женщины в ее положении. Затянутая в корсет, она занималась вышиванием, шитьем, чтением немецкой или французской литературы. Все впечатления дня супруга Павла заносила в дневник, регулярно писала письма родственникам и друзьям. Много времени она уделяла благотворительным и воспитательным учреждениям. Не вмешиваясь в государственные дела при жизни свекрови, Мария Федоровна стала играть заметную политическую роль, став императрицей. В отличие от Екатерины II, ее невестка осталась настоящей немкой, она даже говорила по-русски с сильным немецким акцентом. Однако она никогда не старалась приближать своих соотечественников ко двору; с немцами тесных контактов не поддерживала. Единственным исключением были, пожалуй, ее подруга детства г-жа Бенкендорф, вывезенная ею из родных мест, да воспитательница ее дочерей Шарлотта Ливен, урожденная фон Гаугребен, женщина, которая, по свидетельству современников, была одарена редким умом и добрым сердцем. Она сумела самого императора заставить уважать ее мнение и была возведена им в графское достоинство.

Любящая и преданная мать, Мария Федоровна держала в строгости детей, воспитывала их жесткой рукой, хотя и любила всем сердцем. Истинно немецкая методика! Даже замужние дочери считали общение с матерью тяжелым испытанием для себя, опасаясь ее замечаний. Довольно сильное влияние имела Мария Федоровна и на мужа. Их считали идеальной парой, хотя внешне они были полной противоположностью. Павел — маленького роста, рано полысевший, с большим ртом и толстыми губами, курносым носом и тревожно бегающими глазами. Ходил он всегда, высоко подняв голову, наверное, чтобы казаться выше ростом. Его супруга — статная блондинка с близорукими глазами и очень доброй улыбкой. Всем своим видом она выказывала спокойствие и великодушие. Павел был счастлив в своей семейной жизни.

Его дочь Анна вспоминала впоследствии, как любил отец, чтобы его окружали дети, как часто звал младших, чтобы они играли у него в спальне, пока его причесывали: это было его единственное свободное время, и он старался провести его с детьми, с которыми всегда был нежен и добр. Если позволяло время, он охотно играл с ними в разные игры, особенно в жмурки. Дети очень любили приходить к отцу.

Еще в 1781 году супруги под именем графа и графини Норд совершили длительное заграничное путешествие — сначала в Польшу, а затем в Вену, Рим, Париж, Берлин, посетили многие иностранные дворы. Эта поездка оказала решающее влияние на кругозор Павла. Да и сам он произвел на Западе вполне благоприятное впечатление, поразив многих возвышенным складом ума, любознательностью, обширностью своих знаний и простотой вкусов. Танцами он не увлекался, предпочитал серьезную музыку и хороший спектакль, любил простую кухню, особенно сосиски.

При европейских дворах великого князя восприняли как человека строгого, воздержанного, но уже тогда отмечалась какая-то двойственность в его характере, словно в нем было два человека: один — остроумный, веселый, играющий с достоинством роль наследного принца, другой — мрачный, способный на резкие выходки и горькие замечания. Он не верил в свою долгую жизнь и даже как-то заявил на одном из приемов, что, наверное, не доживет до сорока пяти лет.

Подозрительность была свойственна Павлу всю жизнь. Однажды во время ужина в Царском Селе, найдя в сосисках осколки стекла, он стал кричать, что его хотят убить, отнес блюдо к императрице и потребовал смерти виновных. А во время поездки по Европе на одном из придворных банкетов ему показался подозрительным вкус вина, и он потребовал заменить себе бокал, заявив, что кто-то замышлял его отравить. Та же история повторилась несколько месяцев спустя. Выпив ледяного пива, он почувствовал себя плохо и стал упрекать хозяина дома — одного из французских принцев — что тот посягал на его жизнь. Едва не вышел крупный политический скандал.

Возвратившись в Россию, Павел начал строить обширные планы будущих реформ. Еще после первой поездки в Берлин несколько лет назад, он был поражен и искренне опечален: «Эти немцы обогнали нас на два столетия!» — говорил он.

Став императором, Павел начал прежде всего с реорганизации армии, считая, что армия является отличным средством для развития дисциплины и порядка, так недостающих России. А в армии служили дворяне и, привыкнув к организованности, строгой дисциплине и законности, они могли нести дисциплину и порядок и народу. Отныне офицеры должны были каждый день являться на службу, а солдат уже нельзя было использовать на других работах. Позаботился новый император и о специальном образовании: им был создан военный сиротский дом, впоследствии Кадетский корпус императора Павла I.

Четкого порядка и дисциплины император достиг сначала в своей летней резиденциим — Гатчине, переданной ему матушкой-императрицей в 1783 году после смерти Григория Орлова, который получил это имение в подарок от своей возлюбленной. Как когда-то его отец в Ораниенбауме, Павел создал здесь небольшую армию, полагая, что Гатчинская армия станет, подобно «потешным войскам» его прадеда Петра, основой будущей мощи России. Действовал он через строгую муштру. В этом ему помогали немецкий офицер Штейнвер, ранее служивший в прусской армии, и Аракчеев, отличавшийся своей любовью к порядку, методичностью, точностью в исполнении приказов и большой работоспособностью. И все же неправильно было бы называть Павла пруссофилом только потому, что он переустраивал армию по прусскому образцу. Тому, как были организованы государственные учреждения и армия в Пруссии, старалась в то время подражать вся Европа. Просто Павел ценил порядок превыше всего и стремился создать его в Российском государстве.

Большую часть времени император проводил на плацу в окружении своих сыновей и адъютантов. Он отдавал приказания, принимал служебные рапорты, объявлял о наградах и наказаниях. Во время смотра полков он обращал внимание на внешний вид солдат, на их прическу, требуя даже иногда измерять длину косы. Криво пришитая пуговица могла повлечь за собой строгое взыскание. Порывистый и своенравный характер царя был известен.

В любую погоду Павел мог стоять без шубы с непокрытой головой, внимательно наблюдая за строевой подготовкой. У него была поразительная память. Он часто узнавал в строю и называл по фамилии и имени офицера, которого видел лишь один раз в жизни, и то несколько лет назад.

Павел все чаще оставался в Гатчине, здесь ему было спокойнее. Роскошный дворец, построенный когда-то итальянским архитектором для фаворита императрицы Екатерины II, он окружил охраной солдат, а сам с высокой башни частенько наблюдал за окружающей местностью. Страх он испытывал постоянно.

Однажды, как рассказывают, на маневрах он остался очень недоволен каким-то полком. Не понравилось I ему и поведение командира, и, рассердившись, он замахнулся на него своей палкой. Вдруг государь услышал команду: «Ружья заряжай!» Павел изменился в лице и, опустив руку, самым любезным тоном спросил офицера: «Вы сказали заряжать ружья! Зачем же? Ведь здесь нет неприятеля». Полковник извинился, объяснив, что обмолвился, и учение продолжалось.

Павел отличался природной недоверчивостью к людям и не терпел противоречий. Больше всего он ценил исполнительность и точность. Как-то он приказал высечь своего кучера за то, что тот, ослушавшись приказа, отказался свернуть на дорогу, по которой не было проезда: «Пусть мне свернут шею, но пусть слушаются». Беспрекословное подчинение его приказу было для тринадцатого царя Романова превыше всего.