Всю дорогу Славик ломал голову, зачем он понадобился Тане. Не узнала ли она про кражу в подвале? От Ольки добиться ничего не удалось. Она непрерывно думала что-то. Навстречу дул ветер. Ее застиранное платьице прилипало к телу, она делалась все равно что голая, но ей было все равно, и она шла быстро, и Славик едва поспевал за ней.
Они прошли прохладную аркаду караван-сарая, миновали асфальтовый чан и подошли к Таниному дому. Дом был двухэтажный, с полуколоннами, подкрашенный белой и желтой краской. На мраморной доске было написано, что в этом доме бывал Пушкин.
Славик открыл парадную дверь, которую каждый день открывала Таня, и, держась за перила, которых каждый день касалась Таня, поднялся по чугунной лестнице на второй этаж.
Танина площадка была выложена цветной плиткой. У двери висел электрический звонок с кнопкой. Звонок принадлежал не Тане, а соседям, и Олька постучала рукой.
Послышались шаги. У Славика заколотилось сердце. Таня, в засученной до локтей юнгштурмовке, распоясанная, без портупеи, отворила дверь.
Она крепко взяла его за руку и повела по темному, как ночь, коридору.
Жила она вместе с родителями, братьями и сестрами в большом паркетном зале. Там были три высоких окна, камин. У потолка тянулся лепной, похожий на сливочный торт карниз из позолоченных виноградных лов и младенцев с крылышками.
Все было правильно. Под таким роскошным потолком и должна жить Таня.
Правда, в углах от младенцев остались только пухлые ножки. Остальное было отрезано перегородкой, и головы торчали у других жильцов, обладателей электрического звонка с пуговкой. Но и на Танину долю достались целые амурчики.
Перед приходом гостей Таня мыла пол. Мокрая половина пола была черная, а немытая — белая.
Полы здесь мыли часто. Паркет рассохся, квадратики выскакивали из гнезд.
Таня посадила Славика за столик и спросила:
— Ты на чем любишь играть? На барабане или на горне?
Славик подозрительно посмотрел на вожатую. Медленно, как учительница Кура, прохаживалась она по залу, от угла до черной половины пола и обратно. И было непохоже, что ей известна кража в подвале.
— Я предпочитаю на барабане, — ответил Славик.
— Ишь, какой шустрый! — Таня поправила длинной ногой паркетину. — Шефы обещают барабан и горн через неделю. А барабанить хотят все. Даже девчонки. Прямо с ума сойти…
Было ясно, что про подвал она ничего не знает. Может, ей насплетничали, как он гонялся за Козырем?
— Сойти с ума, оказывается, можно от собаки, — сказал Славик. — Если собака бешеная, человек моментально сходит с ума и начинает кусаться.
Таня запрокинула голову и расхохоталась.
«Кажется, она и про Козыря не знает», — подумал Славик. Он вспомнил изложение исторического события и предложил:
— Давайте устроим конкурс. Кто лучше расскажет про революцию, тому барабан. Я думаю, это будет справедливо.
— И ты выиграешь? — спросила Таня.
— Может быть.
— Что же ты думаешь рассказать?
— Я много чего знаю.
— Читал?
— Читал. И мама рассказывала.
— Твоя мама участвовала в революции?
— Приблизительно.
— Как это приблизительно?
— Ну как вам сказать… Она принимала участие, а сама не знала, что принимает участие.
Таня засмеялась и взглянула на подругу.
Олька сидела на подоконнике и не сводила со Славика глаз, и брови ее были сведены до отказа, как будто ее заставили держать на огне руку.
— Как же так может быть? — спросила она. — Мама не знала, что участвовала, а ты знаешь… — и потерла узкой рукой висок.
— А папа рассказывал… Папа все время называет ее — конспиратор. И гостям рассказывает. И они вместе смеются. А мама сердится, потому что школа у нее единственное светлое пятно в жизни.
— Какая школа? — встрепенулась Олька.
— А мамина. Мама, когда жила в Петрограде, устроила у себя в доме школу. Она сама учила, и подруги приходили учили. А папа тогда был студент и нуждался в средствах. Мама пригласила его учить в свою школу… Они учили, учили и поженились.
— Кого же они учили?
— Всяких неимущих… Если мне не изменяет память, то приходили неграмотные барышни с фабрики. Мама им объясняла азбуку и показывала волшебный фонарь. У нее была легкая школа: учились только по воскресеньям, уроков не задавали. А кому надоело учиться, шли в другую комнату и играли в лото. Сначала ходили одни барышни, а потом барышни стали приводить большевиков. Мама декламировала Пушкина, а они как будто играют в лото, а сами сговариваются. Главный большевик попросил маму купить гантели, как будто для гимнастики. А папа говорит — из гантелей они делали бомбы…
— Видишь, Танюша, — проговорила Олька с укором. — Твое решение не больно сходится с ответом. Такая барыня вряд ли наймется в шпионки.
— С жиру бесилась. Делать ей было нечего — вот и учила. Простая арифметика. Ей писано!
— Да почем ты знаешь?!
— Я мыслю по логике. И отец думает так же. — Таня выжала тряпку и принялась домывать пол.
— Твоего отца жгут прежние страдания и обиды.
— А Яшка? Яшка тоже считает, как я.
— Нашла кого слушать! Да твой Яшка не знает, почем штаны на толкучке. А туда же, берется на живых людей тавро ставить!
— Ну ладно! — Таня выпрямилась, поправила волосы локтем. — Так ты считаешь, что им подкинули эту пакость?
— Не считаю, а чувствую. Душой чую…
— Зачем? А ну, скажи, если ты чуешь?
— Можно навоображать тыщу причин… Самых чудных и невероятных. И знаешь, Танюшка, как бывает в жизни: чем чуднее, тем верней. Ну, представь себе: какой-нибудь злодей захотел замарать инженера Русакова.
— Так письмо-то послано не ему, а ей.
— Есть глупая пословица: муж да жена — одна сатана. Хоть пословица и неверная, на нее многие клюют.
— Ладно! А зачем Русакова марать?
— Тоже можно тыщу причин надумать… Гринька Мотрошилов и тот бы не отказался. Из ревности… А про перевозку фермы забыла? Подумай сама: как проще всего сорвать перевозку? Русакова поставить под вопрос, и перевозка встанет под вопрос.
— Что-то слишком мудрено.
— В жизни много мудреного.
Олька подошла к Славику и уставилась в него черными глазами. Ему стало немного страшно.
— Послушай, Славик. К вам гости ходят?
— Ходят.
— Дяденьки или тетеньки?
— К маме тетеньки, к папе дяденьки.
— К папе, наверное, служащие ходят, из управления.
— Наверно.
— А теперь скажи быстро: кто очень не любит твоего папу? Или маму. Сразу скажи. Знаешь, так не думай.
Таня разогнулась. С тряпки текла вода.
— Конечно, знаю, — сказал Славик. — Чего же думать.
— Кто да кто? — спросила Таня.
— Например, Коськин папа. Он говорит, что мы типы, и еще…
— Ну, это ладно, — нетерпеливо перебила Олька. — Еще кто?
— Еще Нюра.
— Какая Нюра?
— Прислуга. Она папу не переваривает. Во-первых, он никогда не приходит вовремя к обеду.
— Еще кто?
— Ну, я не знаю… Мало ли кто… По правде сказать, и мама его не очень любит. Она говорит, что, если бы не он, она жила бы себе в Ленинграде и преподавала французский…
— Подожди, Олька, — Таня подошла к Славику. — Твоя мама знает по-французски?
— Раньше знала. Теперь забыла.
— А раньше хорошо знала?
— Конечно, хорошо. У нас же бабушка была баронесса.
— Что! — Таня уронила тряпку. — Какая баронесса?
— Обыкновенная баронесса. Вы разве не знаете? У нас во дворе все ребята знают. А Машутка думает, что это означает парикмахерша.
Подруги уставились на Славика, как будто во лбу у него прорезался третий глаз.
— Еще не легче! — произнесла наконец Таня. — Чего же ты утаил, что ты барон, когда тебя в пионеры принимали?
— Вы меня не так поняли, — ответил Славик вежливо. — Это не я барон. Это бабушка называлась баронесса.
— А что она теперь делает?
— По правде сказать — не знаю. Раньше она вызывала мертвецов. При царе баронессам работать не разрешали, вот они собирались и вызывали мертвецов…. Так и бабушка, вызывала мертвецов, вызывала, а потом уехала куда-то в заграницу.
— Все ясно, — сказала Таня. — Простая арифметика. Лезь на окно, буду домывать угол.
Олька печально улыбнулась.
— Любишь ты, Танька, простую арифметику. — Она потерла лоб узкой ладошкой. — Ну, чего тебе ясно? Царский инженер плюс письмо Барановского в колонке, плюс жена баронесса равняется лишенцу? Вроде бы других доказательств не требуется. А я верую, что он честный и чистый человек, потому что знаю его, — черные глаза ее сверкнули. — Знаю лучше вас всех, лучше, чем твой Яшка, лучше, чем твой отец…
— Эй-эй! — закричала на нее Таня. — Куда по мытому! Ноги вытирай!
Не обращая на нее внимания, Олька быстро подошла к столу, выдвинула ящик и достала письмо. То самое, которое нашли в ванной.
Славик сжался.
— Тебе знакома эта бумажка? — спросила она.
— По правде сказать, да, — сказал Славик.
— Ты видел ее раньше?
— Видел.
— Где?
Славик потупился.
— В ванной? — помогла Оля.
Славик кивнул.
— А ты не знаешь, как она туда попала?
Он придумал путаную жалобную фразу, но Олька заговорила раньше.
— Ну хорошо. Слушай внимательно. Ты уже пионер и должен понимать. Вам в отряде рассказывали про Барановского?
— Рассказывали.
— Так вот. Это письмо писал Барановский.
— Прислужник атамана Дутова, — напомнила Таня.
— Подожди! — Олька волновалась. Глаза ее горели. — Письмо писал Барановский какой-то женщине. И некоторые подозревают, что он писал твоей маме, потому что последняя страница этого письма оказалась у вас в ванной.
— Я не прятал, — начал Славик. — Это…
— Мы знаем, что не ты! — перебила Олька. — Послушай внимательно. Вспомни: кто ругал папу за то, что он надумал перевозить ферму? Кто говорил, что папа прислуживается к властям? Что экономит совдеповские деньги?.. Что он отступник и позорит мундир путейца?..
— Откуда он это может знать? — перебила Таня.