– Быстро вы, – удивилась Саша.
– Чтобы мысль не успела убежать, – невозмутимо ответил тот.
Потихоньку поедая мороженое, Саша думала о неадекватности поведения Разбегова. Сначала буквально заразил ее своей версией насчет подарка императору, а потом с той же горячностью стал уговаривать в нее не верить. Да еще и сбежал от нее. Как будто испугался чего-то.
Возможно, это объясняется обычными странностями старого человека? Загорелся, потом подумал, что гипотеза шита белыми нитками, поэтому не стоит убеждать в ней доверчивого дилетанта?
Наверное, так и есть. Тогда почему ей кажется, что Разбегов поверил в версию, будто фразы «павловский крест» и «золотые поля» относятся именно к неудавшемуся подарку?
Она съела мороженое до последней, уже растаявшей капли и с сожалением отодвинула креманку.
– Что-нибудь еще? – незаметно материализовавшись за спиной, спросил официант.
– Можно кофе? – взглянула она снизу вверх.
– Сливки? Сироп?
– Черный без сахара, – ответила Саша и уже не удивилась тому, с какой скоростью парень выполнил заказ.
Надо оставить чаевые. Прямо горит на работе.
Настроение неожиданно так улучшилось, что она вдруг подумала: «А на Чеченца обижаться не стоит. Похоже, нормальный мужик».
Из окна соседнего кабинета Разбегов видел, как уходила Смолина, и похвалил себя за то, что догадался вовремя прервать разговор. В конце концов, он выполнил заказ: объяснил смысл найденных слов. Большего барышня не просила, а стало быть, он не должен ничего рассказывать. Даже если дамочка надумает проверить гипотезу, далеко ей не забраться. Да и зачем красивой женщине вся эта докука? Как она там говорила? Хочет узнать, почему усопший хранил псалтирь? Да мало ли почему! Псалмы любил почитать на досуге, вот и весь сказ! Для скучающей дамочки этого достаточно.
Савелий Игоревич вернулся в кабинет и сел за компьютер.
Его просто распирало от желания углубиться в удивительную историю «неслучившегося», как выразился Пузырев, императорского подарка.
Только он сможет раскрыть тайну книги.
Эта работа не для любителей, а для профессионалов высочайшего уровня.
Что значит «гореть на работе»
Даже студентов последних курсов он просил называть себя только по имени-отчеству – Юрий Витальевич.
Причин для того было две. Во-первых, Полевский совершенно исключал в деловом общении всякое амикошонство. Пусть он и старше их всего на три-четыре года, но уже аспирант, значит, как-никак – преподаватель. А во-вторых, ему просто нравилось, как звучит его полное имя. Красиво, интеллигентно и с намеком на непростое происхождение. Возможно, дворянское.
Прямых доказательств не было, но подозрения имелись. Свободное время он посвящал поиску свидетельств, и хотя пока не находил, в наличии в себе голубой крови не сомневался. Даже внешность и та говорила, что предки его не в навозе рылись. Черты лица, форма черепа, тонкие длинные пальцы и общий абрис фигуры однозначно намекали на благородное происхождение. Конечно, Юрий Витальевич понимал: это мало что меняет. И все же приятно чувствовать себя, так сказать, по рождению принадлежащим к сливкам общества.
Направляясь в кабинет научного руководителя, Юрий Витальевич на секунду остановился перед зеркалом в рекреации, поймал свой взгляд и остался доволен: сосредоточенный и задумчивый одновременно. Сразу видно, что идет преподаватель, а не какой-нибудь желторотый студент.
– Юрий, я хочу попросить сделать для меня кой-какую работу, – с ходу начал Разбегов, окинув аспиранта внимательным взглядом.
Юрий Витальевич сразу догадался, что работа никак не будет связана с диссертацией и, разумеется, оплачена. Внутренне напрягшись, он тем не менее с готовностью кивнул.
– Что нужно сделать?
Вместо ответа Савелий Игоревич посмотрел изучающе и спросил:
– Что вы знаете о Самарине?
Юрий Витальевич удивился, но виду не подал.
– Вы спрашиваете об Александре Дмитриевиче Самарине, обер-прокуроре Святейшего Синода, члене Государственного совета, репрессированном при советской власти и после ссылки отправленном на поселение в Кострому, я правильно понял?
– Вы, Юрий, все и всегда понимаете исключительно правильно, – с непонятной усмешкой ответил Разбегов. – Так что?
Вопрос, как догадался Юрий Витальевич, был с подковыркой, но подставить себе подножку он не дал.
– Если вас интересуют годы его проживания в Костроме, то немного, к сожалению. Помню, что умер он в тридцать втором, похоронен у нас, но могила не сохранилась.
– Я прошу вас восстановить его житие в нашем славном городе вплоть до мельчайших крупиц. – И он взглянул на аспиранта выжидательно.
«Проверяет», – подумал Юрий Витальевич и, чуть наклонясь вперед, уточнил:
– К какому сроку нужна информация?
– Дело не в сроке, а в том, найдете ли вы то, что… Найдете ли вы важное для нового исследовательского проекта, который я планирую начать. От сведений, добытых вами, зависят перспективы исследования.
– На какого рода информацию я должен обратить внимание в первую очередь, Савелий Игоревич?
– На его связи в период пребывания в Костроме. Как можно подробнее. С кем, при каких обстоятельствах и насколько тесно общался. Какого уровня общение и судьба тех, с кем Самарин был связан. Меня интересует, где жили и работали эти люди, где умерли и похоронены. Круг общения, понимаете?
– Кажется, да.
– Тогда с Богом. Как только появится интересная информация, сразу присылайте мне на почту.
– Разумеется, Савелий Игоревич.
– Я в вас верю!
Последняя фраза прозвучала как пионерский девиз, и эта пафосность заставила Юрия Витальевича насторожиться. Поручение и так состояло из одних непоняток. Какое исследование? Откуда? Почему он об этом ничего не слышал?
Нет, конечно, Самарин в последнее время стал модным. Вдруг вспомнили, стали книги писать, того и гляди памятник поставят, как философу-изгою Александру Зиновьеву. Но у Разбегова никогда не было интереса к этой теме. Он краевед, да, но его епархия – девятнадцатый век. При чем тут Самарин? В Костроме жил всего три года. После смерти его дочь и сестра жены уехали. Кто остался? Разве только священники храма, прихожанином которого он являлся, да и то сомнительно. Скорей всего, и они на этом свете не задержались. В те времена со священниками не церемонились.
Ну это ладно. Много информации или мало, он раскопает все, что возможно. Уж кто-кто, а Полевский умеет добывать жемчуга из навоза, этим и известен!
И все же – зачем Разбегову Самарин?
Юрий Витальевич был настолько поглощен этой мыслью, что, проходя мимо зеркала, забыл взглянуть на свое отражение. А зря. Наверняка заметил бы, что челка, обычно аккуратно расчесанная, растрепалась и задралась, образуя забавный попугайский хохолок.
Две студентки, пробежавшие мимо, прыснули в ладошки, но Юрий Витальевич не заметил и этого.
Теперь он думал лишь о деле.
Вот почему вечером он заявил, что будет ужинать у себя в комнате, и наотрез отказался от компота, потребовав кофе. Мама сразу занервничала, стала приставать и угомонилась, лишь когда он сказал, что собирается писать заявку на крупный грант.
После этого она стала ходить по квартире на цыпочках и к нему не лезла.
«Итак, начнем с общеизвестного», – решил Юрий Витальевич.
С июля тысяча девятьсот двадцать девятого года Самарин жил в Костроме, куда был сослан как «социально-опасный элемент». Чем занимался? Да ничем предосудительным, по нынешним временам. Исполнял обязанности чтеца, регента или псаломщика в одной из не закрытых тогда еще местных церквей – храме Всех Святых.
После закрытия Всесвятской посещал церковь Святых Бориса и Глеба. Храмы стояли неподалеку друг от друга. Почти на одной линии, по разным концам современной улицы Дзержинского, где сейчас находятся администрация области и родной универ.
Всесвятскую церковь разобрали по кирпичику в тридцатом, а уже после смерти Самарина снесли Бориса и Глеба, построив на этом месте жилой дом.
Концы, как говорится, в воду. Запрос в епархию он сделает, но что там можно найти интересного? Имена священников только. Ладно, спасибо и на этом.
Вместе с отцом в Костроме жила дочь Елизавета и Александра Саввишна, родная сестра Веры Мамонтовой, на которой Самарин был женат.
Вот и все, если не считать тех, с кем бывший обер-прокурор и почитаемый самим императором человек сидел в одной камере весной тридцать первого года во время короткого ареста. Да еще соседей по палате, когда умирал в костромской больнице в январе тридцать второго. Что это были за люди и где искать их следы?
К тому же мучает другое: зачем они понадобились Разбегову? Ведь он так ничего толком и не объяснил.
На мгновение Юрия Витальевича накрыла такая обида, что он даже кинул карандашом в репродукцию картины Айвазовского «Девятый вал», перешедшую в наследство от бабушки.
Но он не был бы ученым, если бы не умел держать себя в руках, поэтому, справившись со слабостью, Юрий Витальевич собрался и начал составлять «дорожную карту» исследования. Порядок превыше всего.
– Пап, ну что ты все торчишь за компьютером? – возмущенно спросила Марина, заглядывая в кабинет. – Первый час уже. Отправляйся спать!
– А ты знала, Мариночка, что в нашем городе жил человек, который был женат на девочке с персиками?
– Что за фигня, пап? Какие персики? – недовольно отозвалась дочь, но не ушла.
– Девочку, которая изображена на знаменитой картине Валентина Серова, звали Верочка Мамонтова. Ее, кстати, рисовали еще и Репин, Врубель, Васнецов. Знаменитый меценат и промышленник Савва Мамонтов, к слову, приходился ей отцом.
– А-а-а… Тогда понятно, с чего все ее рисовали. Папаша наверняка оплачивал, – ухмыльнулась дочь.
– Не в этом суть, Мариночка. Когда Вера выросла, по большой любви вышла замуж за некого Александра Самарина.
– Понимаю. Жениться на дочери миллионера – это по-нашему!