– Однако как раз его родители долго не давали согласия на брак. Самарины – знатный аристократический род, а Мамонтовы – из купчишек. Благословения влюбленным пришлось ждать долгие годы.
– Все равно он не прогадал, я думаю. Раскрутился, поди, на денежки тестя?
– Ну… не знаю, что сказать. Александр стал крупным общественным и церковным деятелем. Сам император просил его занять должность обер-прокурора Святейшего Синода. Правда, на этом посту он продержался недолго.
– Кончились папины денежки?
– Прямота характера помешала. Он всегда говорил то, что думал.
– Не очень умный был, наверное, – зевнув, прокомментировала Марина.
– Напротив, Самарин был редким умницей. Достаточно сказать, что через два года его, человека светского, мирянина, выдвинули на пост митрополита московского. Это говорит о безупречной репутации, не находишь?
– Не пойму только, зачем ты все это рассказываешь? Мне до твоего Самарина, как до прошлогоднего снега.
– А мне Самарин интересен, и даже весьма.
– Говоришь, он в Костроме жил? Как его сюда занесло-то?
– Ссылку у нас отбывал. Три года прожил, а потом скончался. Похоронен у нас.
– Ну, тебе, как краеведу, это интересно, конечно. Понимаю. Но в остальном – скучно все это.
– Не скажи, Мариночка, не скажи! Этот Самарин был хранителем многих тайн. И одна из них, кажется, может пролиться золотым дождем!
– В каком смысле?
– Ах, Мариночка, пока я сам многого не знаю, но надеюсь узнать! Не представляешь, какое открытие могу совершить! Это будет сенсация, поверь!
– Ничего не поняла, если честно. Расскажи подробнее.
– Пока нечего. Да и сглазить боюсь. Просто чую, что оно близко!
– Что? Золото?
– Иди, Мариночка, не мешай папе работать. Все узнаешь в свое время.
Вопреки обычаю перечить и ругаться дочь не стала. Молча вышла и закрыла дверь.
На следующий день Разбегов отпросился, сославшись на давление. На самом деле не мог заставить себя оторваться от работы. Шла она не так быстро, как хотелось бы. Не было доступа к нужным документам. Но тут с лучшей стороны показал себя Полевский.
Старательный аспирант не терял времени даром и уже успел составить библиографический список. Вдохновленный похвалой научного руководителя, Юрий послал запросы во все архивы, где могли храниться необходимые сведения. А сам Разбегов, уже тайно от него, списался с костромской епархией и попросил подыскать нужные данные. В епархии его знали, потому откликнулись на просьбу охотно.
Работа так захватила Савелия Игоревича, что дочери приходилось силой вытаскивать его к столу.
– Некогда, Мариночка, некогда! Я потом как-нибудь поем.
– Съешь суп и пойдешь искать свой золотой прииск, – настаивала дочь, и Разбегов подчинялся.
Привык слушаться.
Они встретились через неделю и поделились итогами усилий. Полевскому, правда, хвастаться было особо нечем. Список людей, с которыми контактировал Самарин в Костроме, был удручающе короток.
– Кроме родных с ним общались три священника из храмов, которые он посещал. Наиболее близко сошелся с одним – отцом Сергием Никольским и его женой. Они навещали его в больнице и присутствовали на похоронах.
– Это все?
– Тех, с кем Самарин мог познакомиться в тюрьме, установить не удалось.
– Ну и ладно. Эти вряд ли вышли оттуда живыми. Не стал бы он делать на них ставку.
– Какую ставку? – наморщил лоб Полевский.
– Да это я к слову. А еще?
– Товарищи по палате в больнице.
– Так-так. И что выяснили о них?
– С трудом, но личность одного установить удалось.
– Только одного? Жаль.
– Но именно с ним Самарин сошелся. Ну, то есть, не сошелся – времени было мало, да и состояние не позволяло, – но общался точно.
– Ну так рассказывайте!
– Иван Антонович Гребушков. Из рабочих. Верующий. В тридцать втором ему было тридцать. Жена рано умерла, поэтому двоих детей воспитывал один.
– Похвальные качества и важные для Самарина. Но, думаю, главным была воцерковленность Гребушкова. Не отказываться от веры в то время могли только самые стойкие. Что случилось с ним потом?
– С кем? С Гребушковым? – растерялся Полевский.
– Ну да. Про судьбу Самарина нам все известно как будто.
– Вы просили установить круг общения, и все.
– Вы меня удивляете, Юрий Витальевич! Неужели непонятно, что исследователь должен выяснить все!
– И все же прошу конкретизировать задание, – поправив галстук, с достоинством произнес Полевский.
– Да что непонятного? Узнайте об этом Гребушкове все вплоть до сегодняшнего дня. Дальнейшая судьба, где живут его потомки и так далее. Не думал, что мне придется объяснять вам азы!
Спорить с научным руководителем Юрий Витальевич не стал. По опыту знал – себе дороже.
– Хорошо. Все сделаю. Позвольте спросить, что мне делать потом? Это ведь только начало исследования, верно? Хотелось бы представлять конечный результат. Что это будет? Серия статей, книга, научный доклад?
К удивлению Полевского, невинный вопрос вызвал бурную реакцию.
– Вам нет нужды об этом знать! – воскликнул Савелий Игоревич высоким напряженным голосом и взглянул на аспиранта как на врага. – Все, что требуется, я уже сказал! Ваша задача – точно исполнять мои поручения! И не более того!
– Простите, – ошарашенно прошептал Полевский и отступил на шаг.
Разбегов понял, что переборщил, и произнес уже гораздо спокойнее:
– Я все скажу вам в свое время. А пока довольствуйтесь тем, что есть. Впрочем, если вас не устраивает характер работы, то я могу…
– Меня все устраивает, я просто…
– Просто делайте то, что вас просят! – снова повысил голос тот.
Из кабинета Юрий Витальевич вышел опустошенным и растерянным. Раньше Разбегов не позволял себе так разговаривать с ним. Да вообще ни с кем! Среди студентов Савелий Игоревич слыл добрячиной и размазней. У него всегда – даже если ни в зуб ногой – можно было выпросить трояк, а если не оценку в зачетку, так пересдачу в удобное для себя, а не для него время.
Что же случилось? С чего Разбегов так окрысился? Зачем он вообще затеял это исследование? Ректор заставил, что ли? Или готовит заявку на жирный грант, поэтому шифруется даже от своего аспиранта?
Поразмыслив, Юрий Витальевич решил, что так и есть. Решил срубить денежек, ни с кем не поделившись, старый пень!
– Ну уж нет. Фиг вам, дорогой Савелий Игоревич, – пробурчал Полевский себе под нос, спускаясь к выходу, и решил, что непременно все узнает, хочет того Разбегов или нет.
А Савелий Игоревич в это время уже скачивал присланные из епархии файлы, и от предвкушения у него даже руки тряслись.
Так всегда бывало, когда его переполняло предчувствие удачи. Но сегодня это было больше, чем предчувствие.
Это была уверенность.
Серые полицейские будни
Селезнев с Самсоновым знали друг друга с армии. Потом вместе учились и пришли работать в Следственное управление, потоптав перед этим землю в городской полиции.
Вроде всю жизнь шли ноздря в ноздрю, а начальником отдела назначили Самсонова. И это притом что они в одном звании!
Не то чтобы он завидовал. Ни в коем разе! На лапу Мишка никому не давал и зад не лизал. Правильный он парень, Самсонов. Просто все никак не получалось привыкнуть, что друган теперь ему начальник.
Иной раз Селезнев замечал: Мишка слегка морщится, когда он при всех проявляет то, что называется фамильярностью. Так ведь это не нарочно! Привычка десятилетиями складывалась, за час не исправишь.
Совсем не хочется возводить между ними стену, а по факту получается, что она растет с каждым днем.
И как прикажете осуществлять эффективное взаимодействие, если они не равны? Нет, конечно, если бы на Мишкином месте был кто-то другой, он бы и глазом не моргнул, а тут…
Но самое цепляющее душу состояло в том, что Самсонов совершенно не парился по этому поводу. В роль начальника вписался сразу, и было совершенно ясно, что долг перед старой дружбой его не мучает.
И ведь не скажешь, что нос задирать начал, а только приказы раздавал так, будто всю жизнь этим занимался.
Находясь в самой глубине своих тяжелых дум, Виктор не услышал, как в кабинет зашел дежурный.
– Селезнев! Ты отчет по позавчерашнему происшествию сдал?
Вздрогнув, он повернулся к вошедшему.
– Это по какому? У меня оно, что ли, одно-единственное?
Борисов подошел и уже тише произнес:
– Да по придурку этому малолетнему.
– Нет еще.
– А чего тянешь? Самсонов начальнику сказал, что ты все сделал. Вот меня и послали узнать.
– Да утром только позвонили из больницы, что парень в себя пришел. Вот собираюсь туда заскочить после разговора с потерпевшей из Давыдовского.
– Я бы на твоем месте сначала с мальчишкой закончил. Начальнику вроде звонили насчет него.
– А что такое?
Борисов, скривившись, пожал плечами.
– Да вроде врачи его в дурку хотят определить. Торопят, чтобы мы свое слово сказали.
– Ладно. Поеду прямо сейчас, хотя, честно говоря, там все ясно. Залез в склеп на спор. Хотел подружку поразить. Ничего криминального.
– Его родаки считают иначе. Типа, кто-то его толкнул, и все такое.
– Да ерунда! Кому надо в два ночи толкать? Привидению?
– Короче. Я передал – ты услышал. Побегу. У меня тоже дела ушами льются.
Махнув рукой, Борисов умчался, а Селезнев, уже злой, поехал в больницу.
У палаты, где лежал Денис Воробьев, никого не было. В палате – тоже. Это было удачей, и Селезнев немного успокоился. Пять минут разговора, и можно заняться серьезными делами.
Денис не спал. Лежал, уставившись в потолок и шевеля губами.
«Плохо дело», – подумал Селезнев, но начал весело:
– Привет, Денис. Как здоровье? Поправляешься?
Воробьев повернул голову и посмотрел совершенно осмысленным взором.
– Здравствуйте.
– Мне несколько вопросов надо тебе задать, хорошо?
– Хорошо.
Усевшись на соседнюю пустую кровать, Селезнев достал телефон.