Вот когда засмеют.
– У Пеньков Зыка заплошал. Худо есть стал.
– В избу взяли, вона как.
«А я веселиться иду!..»
– Крепкий Зыка, полежит, встанет.
– Эй, Опёнок! Как он, дочек признал или мужевать лезет?
– Куда там лезть ещё, сосунки!
Ночь стояла светлая, серебристая. Размазанный пуховик зеленца обнимал песчаную косу, делившую мелководное озеро. Под пологом тумана мерцали тёплые звёздочки. Огоньки двигались, с разных сторон тянулись к большому овину, откупленному для посиделок. Это собирались местничи. Над овином поднимался дымок: девки наверняка уже сидели внутри. Ценовали плющеные стебли, делали вид, будто лишь о материных уроках и думают.
Раньше кругом шелестели зелёные плавни, давшие прозванье деревне. Трестняк и теперь умудрялся выпускать стебли. Хилые против прежних, но на рогожи годились. А рогожа всякому в хозяйстве нужна. Оттого Затресье жило припеваючи. Большими ложками хлебало кулеш из болотных корней с гусиными шкварками. Шумно выезжало на купилище в Торожиху. Взыскательно косилось на пришлых парней, увивавшихся за румяными ткахами.
Знамо дело, отвернись, тут и увезут в нищую дыру вроде Твёржи.
Гарко, старший внук большака Шабарши и ватажок в этом походе, первым сдёрнул надоевшую харю, оттолкнулся, с воплем ухнул вниз по заснеженной крутизне. Парни заулюлюкали, засвистели, посыпались следом. Взвизгнула на санках Ишутка.
Сейчас в тепло! В доброе насиженное тепло, звенящее девичьим смехом, напоённое запахами угощенья…
…Какое! Вынырнув из тумана, твёржинские натолкнулись на крепкую стайку местничей. Парни загодя выстроились стеной, спрятали за широкими спинами своего гусляра.
Светел пригляделся к ватажку затресских, узнал, обрадовался:
– За́рничек! Я тебе лапки привёз.
Тот лишь вскинул голову, надменно изломил бровь. Дружеский разговор будет после. Когда уймут кровушку из «подрумяненных» в честной сшибке носов, разыщут все шапки, отдадут девкам пришивать оторванные рукава.
За надёжными плечами знай пробовали голоса струны. Затресский гусляр Не́быш подкрутил последний шпенёк, покрепче притопнул, ударил сверху вниз кусочком плотной берёсты.
Отвечай при всём народе,
Из какой такой глуши
Люд разбойный ходит, бродит,
Всех гусей располошил?
Светел торопливо встряхнул берестяной чехолок, вынул гусельки, что хаживали по беседам ещё с молодым дедушкой Корнем… подпрыгнул, чтобы притоп вышел весомей, чем у соперника.
Про честну́ю про беседу
Нам напели снегири.
Мы пришли друзей проведать,
Девкам прянички дарить!
Созвучья красного склада он заготовил ещё дома. С какими трудами – лучше не поминать. От самой Твёржи вместе с наигрышем повторял. Теперь ему и слова, и бисерные раскаты струн казались неуклюжими, скучными, одной рукой отмахнуться. Ну, куда денешься, других всё равно не принёс.
Худшие страхи воплотились немедля.
Затресские начали обидно смеяться, вся шаечка снялась с места, двинулась по кругу. Ме́тили перебить дорожку твержанам, те не давали. Оба гусляра старались вовсю.
Подвалили к нам не наши
Дармовое пиво пить!
Больно лихо Твёржа пляшет,
Как бы лоб не расшибить!
Гарко с Зарником ударились плечами. Столкновение получилось далеко не любошное. Светел исполнился злого вдохновения: а вот не хвастаться вам, будто Твёржу переплясали, переиграли! Руки полетели по струнам, он забыл гадать, кто что про него подумает или скажет.
Мы приходим к вам нечасто,
Пива хватит до утра!
А плясать и впрямь горазды,
По работничкам игра!
Загусельщики бряцали нарочно всутычь, вперекор, сшибая один другого с меры и лада. Поддаться, уступить – что боевой дружине стяг выронить!
Дедушкины гусли не подвели. Пели верно, весело, но́ско. Задирали, смеялись. Опёнок приручил не всё подсмотренное у Крыла, но для побеждения вражишки, похоже, хватало. Небыш раз за разом пускал по кругу один излюбленный перебор – отворю да затворю, утону да вынырну! Светел отвечал ему всё новыми, злясь, радуясь, торжествуя.
Рогожники духом не падали. Помогали своему гусляру, орали, ревели:
К нам за стол любой мостится,
Нашим девкам всяк жених!
Только суженых девицам
Подберём среди своих!
Гарко и Зарник снова толкнулись. Оба – добрые молодцы во всём цвете юного мужества. Оба в прежние годы уносили боевой Круг. Такие увлекутся – до стеношной битвы недалеко!
Ты совет запомни, друже:
Стерегись метать слова.
Языку болтать досуже,
А в ответе голова!
Эти строчки Светел припечатал перебором из тех, которые пальцы выделывают как бы сами, по наитию и восторгу… а разум ещё месяц тщится понять, отчего полопались струны.
Из овина высунулась девка, пискнула, спряталась. Светелов соревнователь всё не сдавался: уступку признавать не лицо. Затресские почувствовали, как дрогнул гусляр.
– Эй, Светел! – выкрикнул Зарник. – Глянь, Крыло идёт!..
Оговор вышел что надо. Светел аж запнулся, чуть не выронил гусли.
– Твержане до самого тла оскудели! – возрадовались местничи.
– Косорукие, андарха гудить привели!
Светел оскалил зубы. Пальцы бешено заплясали, рождая всё новые попевки. Небыш ещё воевал, но не мог ни переиграть, ни повторить.
– Не твоё дело, Ойдригович, на наших посиделках играть! – кричали затресские.
– Ишь взялся гусли сквернить! На-ка вот тебе уд андархский!
В растоптанную слякоть под ногами шлёпнулся лёгкий короб с длинной, беспомощно свёрнутой шейкой, с обмякшими жилами струн. Посыпались шуточки по поводу разбитых, отбитых, сломанных удов:
– Ещё не так оттерзаем, когда за Светынь обратно погоним!
Опёнок заглушил струны ладонью. Нагнулся, поднял увечную снасть. Тонкий ковчежец отозвался прикосновению. Жалобно, слабо, но всё-таки отозвался. Может, попробовать оживить…
– Мы? – хмуро осведомился Гарко. – Ты, заводняжка, многих сам оттерзал?
Кажется, шутки кончились.
Зарник сложил руки на груди. Как не оскорбиться, когда называют младшим у рогожного стана!
– Наши прадеды небось чужих не пускали в своём огороде что попало сажать!
«А я тебе такие лапки добрые выгнул. Нёс, радовался…»
Гарко вдумчиво кивнул:
– Деды, может, и не пускали. А внукам, значит, андарха на гуслях не победить.
– Светелко не из тех, – высунулся Велеська, Гаркин братёнок. – Наш он, твёржинский! Его си…
Хотел сказать «симураны принесли», старший брат не дал, вразумил подзатыльником.
– Ну вас, зарогожников, – сказал Светел. Вспыхнувшая было драчливая злость так же быстро опала, оставив одну глухую тоску. – Коли так принимаете, побегу-ка домой.
«А решат ребята на веселье остаться…»
– Беги себе! – скривил губы Зарник. – Хвост поджав, как отцы твои бегали!
Гарко не остался в долгу:
– Вот же взялся предков тревожить. Собою на что годишься? Только храбрый, когда сам-двадцатый на одного?
– Ну, не двадцатый, – начал загибать пальцы Велеська. – Десятый.
Другой парень, Гневик, поправил:
– Тринадцатый, а нас шестеро.
– Семеро! – тонко возмутился Велеська.
Светел отдал в руки малышу поломанный уд. Потом чехолок с гуслями.
– Что высчитывать, – проговорил он хрипло, неспешно. – А не переведаться ли нам, друже Зарничек, один на один, раз я так здесь не ко двору?
Тот вроде смутился:
– С тобой? Да тебя и на Кругу не видали.
Твержане пошли смеяться. Светел тоже засмеялся. До хруста распрямил пальцы. Сжал кулаки. Рядом снова бухнула овинная дверь, высунулась и с визгом спряталась девка.
Парни без сговора начали отступать, давая место единоборцам. Светел вышел на середину, почти с отчаянием вглядываясь в себя. И вот ради этого перетирал пальцами струны? В брызги колотил мешок, распинался на перекладине? «Думал, всех смету ради брата, а вышел другому брату рожу подкрасить. За правду, по сути. И кто на самом деле мой брат?..»
Первый кулак Зарника он пустил мимо себя. Это оказалось настолько легко, что горечь сменилась удивительной ясностью. Вот как надо!
– Раз!
Светел взялся ломать весёлого, рваные движения метали его в стороны, вверх-вниз. Гарко, сам игрец не последний, взял было гусли, но под ногу Светелу попасть так и не смог. В драке Светел всегда жил на мгновение впереди супостата. Зарник, багровея, пудовыми ударами месил пустой воздух.
– Шесть! Семь! – веселились твержане.
Просто так стоять было холодно, они тоже пошли плясать, хлопать себя ладонями, Велеська стучал по гулкому берестяному чехлу. Зарник вдруг растопырил руки, захотел облапить, свалить… Куда! Промазал, не удержался, взрыл талую землю головой и плечом. Мгновенно вскочил.
– Нож!.. – завопил Велеська, указывая пальцем. – Нож! Све-е-етелко…
Редкая беседа задаётся без рукопашной. Спину кому отходить, бока нагулять, рожу искрасить – дело святое. А вот ножовщину затевать… Никто не ждал, стороны чуть промедлили сообща скрутить забияку. Светел тоже увидел тусклое железко, медленно взлетавшее у Зарника в кулаке. Увидел дурной взгляд…
Потом ему говорили, у иных под кожухами разбежался мороз. С чего бы? Опёнок спокойно взял из поленницы две баклуши. Левой подправил оружную руку, чтоб нож канул подальше, никого не задев. Правой…
И добро бы впрямь стукнул! Он не бил, хотел только остановить. Мало ли чего он хотел. Зарник вмялся рожей во вскинутое полено. Левая бровь так и лопнула. Кровь погасила глаз. Разбрызгалась толстыми каплями по лбу и щеке…
…В точности как у Сквары, когда бабушка его дровиной тогда… за кугиклы…
Сомкнулась на плече незримая пятерня…
Светел отлетел прочь, выронил чурбачки.