– Её напугаешь, – улыбнулся Эрелис. – Ты, бабушка, видела бы, как Харавониха вся красная убегала.
– А сама на суженого гадала ли? Гребень под подушку укладывала?
– Успеется гребень, ты дело сказывай! Дядя Летень, значит, всех раскидал?
– Так нам боярин Оскремёт баял, дитятко. Сама я только видала, как Летень с ним кровавый пришёл и Крыла в обнимку привёл. Я-то уж на котомке сидела, Сибирушко меня забирал.
– Гусляра не пожалел! – В девичий голос вновь прорвалось рычание. – От Богов взысканного! Этому бы Ялмачищу ненадобному…
Могучего воеводу ждала от рук царевны долгая и страшная смерть.
Эрелис опустил резец, спросил пасмурно:
– Но хоть пальцы живые? Шевелятся?
– Живые, дитятко, – успокоила Орепея. – Срастутся косточки, веселей прежнего играть будет.
Царята переглянулись:
– Мы бы враз вылечили…
– Так Крыло, детушки, не без насмотра остался. Нерыжень с братом при нём.
Эльбиз стукнула кулаком в лавку:
– А дядя Сеггар? Нешто Лишень-Разу спустил? Не верю!
– Знамо, спустил. Развёл их государь Гайдияр.
– Это же какая слава пойдёт! Неуступ заработок уступил! Значит, и поезд лихим людям предаст, копья не сломив!
Братец Аро переставлял деревянную скамеечку, понемногу обходя громоздившуюся в передней комнате дуплину. Он уже выровнял её снизу, чтобы держалась стоймя. Разметил ряды окошек и теперь трудился над ними. Морёное дерево едва поддавалось, но третий сын был упрямей.
– У Сеггара наши сводные за спиной. Их бережёт, поколи у Невлина отвоюем.
В добычном ряду продавались одни боевые ножи.
Они лежали на виду, блестящие и заржавленные. Такие чёрные от запёкшейся крови, что надписей на клинках не прочтёшь. Их прятали под тряпьём, но Ознобиша всё равно видел рукояти, исполненные бирюзой. Это для того, чтобы не залёживались без дела. Бирюза любит кровь. Высыхает и трескается, если жаждет подолгу. На поясах покупщиков и продавцов качались ножны, с виду слишком короткие для лезвий в полторы пяди, только это было притворство.
Ознобиша понял, почему так боялись добычного ряда сенные девки Эльбиз. Дорогу медленно перешёл Лихарь. Стень тоже приценивался к ножам. Щёлкал ногтем – звенят ли. Проверял отметины на сложенных в сторонке щитах. Нёс под мышкой деревянный ларец. Наружу свешивалась кольчуга. Сама серебрёная, нарамки вызолочены, финифтевые незабудки вереницами.
– Подарок смотрю, – растянул губы Лихарь. – Свадебный!
Ознобиша повернулся, побежал от него.
Добычный ряд только так назывался, на самом деле это были подземные закоулки исада, спёртые, темноватые. У иных перекупщиков возле ног сидели рабы. Ознобиша увидел, как за угол ведут на тяжёлках Эрелиса и Эльбиз, пустился за ними, не догнал. Выскочил на торговую площадь.
Посередине хотели разбивать подвысь, но медлили. На мокрых досках стоял Сквара. Босой, связанный, бессильный. У подвыси взад-вперёд расхаживал Ветер. Крутил пальцами тяжёлый боевой нож. Рукоять в бирюзе, вдоль клинка старинная вязь. Ознобиша пытался прочесть, это казалось очень важным, но стальная голомень мелькала слишком проворно.
Ветер заметил Ознобишу, весело кивнул:
– Этого ученика я посылал на орудья. Я ждал, он прославит Владычицу, но ослушник не исполнил урока. Даже начального!
Подвысь страшно заскрипела, из неё начало расти дерево. Корявая сосна, не мёртвая и не живая, как все нынешние деревья. Вот простёрла обвитый верёвками сук… Другой конец ужища тянулся к плетёному оберегу на руке Ознобиши.
Ветер шёл через площадь, неся заряженный самострел.
– Брат, – силился закричать Ознобиша. Голоса не было. – Сквара…
Его тянули за рукав несмело, однако настырно. Он кое-как оторвал взгляд от подвыси. Медленно повернулся.
– Господин, – повторял маленький Кобчик. – Ты, господин, что мокнешь стоишь?
Ознобиша сморгнул с ресниц дождь. Слева как ни в чём не бывало шумел рыбный ряд, у подвыси стучали киянки. Ни Сквары, ни котляров. Слепой Сойко играл на новой глиняной дудке, что купил ему Ознобиша. Морок рвался тёмными клочьями, расползался в углы. Вил гнёзда, шептал знакомыми голосами… таился до срока…
Сибир, бдевший снаружи, отворил дверь.
– Мартхе, – обрадовался Эрелис. – Мартхе?
Ознобиша сглатывал и молчал, с двух шагов не замечая чужой бабки, чью руку сжимала царевна. Взгляд блуждал в знакомом покое. Райца словно прямо сейчас его покидал, врасплох, как есть, в чём есть… навсегда. Так порой смотрит пьяный, только Ознобиша к хмельному не прикасался.
– Мартхе, кто обидел тебя?
– Государь, – со странной торопливостью произнёс Ознобиша. – Пасись, государь, подсылов котла…
Эрелис ответил, по обыкновению, рассудительно:
– Подсылы – невеликая новость. В день, когда мораничи покинут меня вниманием, я заскучаю, пожалуй. Отчего ты решил напомнить о них?
Ознобиша заметил наконец бабку. Уставился на неё.
– Орепеюшка нам родня, – воинственно подала голос царевна. – Говори с ней как с нами. Либо вовсе не говори!
– Дитятко, – забеспокоилась бабка. – Дела ваши царские…
Ознобиша двинулся с места. Безмолвно, на деревянных ногах. Припал на оба колена. Подал Эрелису тонкую полоску берёсты. Кое-как выговорил:
– Урок мне Ветер прислал…
Шегардайский наследник прочёл грамотку, не изменившись лицом. Протянул сестре.
– Тоже мне урок! – фыркнула царевна. – Ни убить, ни тайное выведать. Всех дел – к ножу прицениться.
Ознобиша посмотрел, как она стискивала руку Орепеи. Девушка будто снова брела тёмной дорогой, впрягшись вместе с братом в утлые санки… только не было рядом Косохлёста и Нерыжени, готовых встать между ними и темнотой. Никого не было.
Эрелис кивнул:
– Письмецо в самом деле говорит лишь о том, что Ветру полюбились присланные подарки. Что так испугало тебя?
– Я отвык, – прошептал Ознобиша. – Я думал… они далеко…
Брат с сестрой переглянулись.
– Кто грамотку передал?
– В сундуке была… за неприступным замком. В книгу вложена.
– В ту самую, что ли? – спросила царевна.
Ознобиша кивнул.
– На кого думаешь? – спросил Эрелис.
– Дорожные люди всякий день прибывают. Этот райца может лишь полагать…
– И что полагаешь?
– Нас учили: надо спрятать – клади на виду, – хрипло произнёс Ознобиша. Подозревать оказалось неожиданно тягостно. – Муж есть, коего причуды всему городу знамениты…
– Это не Машкара, – отмела поклёпы Эльбиз.
– Оттого, что на Дорожном поле вступился?
– Не он это.
Ознобиша потупился:
– Порядчики с ним, точно с красным боярином, а по книжнице ходит, как хозяин в клети. Это он изначально скрыню мне показал. Мог знать, как отворяется.
Эрелис терпеливо дослушал.
– Это не Машкара, – повторил он, гладя Дымку, свернувшуюся на коленях.
– Райца далёк от мысли убедить господина. Я лишь пробую объяснить…
– Урок вправду почти смешон, – сказал Эрелис. – Однако ты сам говорил, Ветер редко что-либо делает просто так. Чего нам ждать самого скверного?
Ознобиша отмолвил не сразу.
– Кого хочешь привязать, усыпляй несложными просьбами, – прошептал он затем. – Благодари за пустяк… потом вынуди один перст замарать… А потом…
Он так и стоял перед царевичем на коленях. Эрелис отложил резец, повернулся к нему, взял за руки. Пальцы молодого советника были холодными, в серо-голубых глазах стыл северный лёд. Царевич понудил Ознобишу встать, усадил подле себя. У шегардайского наследника был взгляд, какой редко встретишь в четырнадцатилетнем. Очень взрослый взгляд помнящего, как за него умирали.
– Друг мой… На что намерен решиться?
– Ты предрекал… – Голос грозил сорваться на писк, Ознобиша закашлялся. – Ты предрекал, меня заставят лазутить. Я не верил тогда. Я дурак…
Эрелис некоторое время молчал.
– Тебе страшно, Мартхе. Ты привык биться в одиночку, но больше ты не один. Люди проклянут Эдаргов род, друже, если я допущу, чтобы кто-нибудь причинил тебе зло.
Задворками крикливого исада снова пробирались двое подростков. Один – в строгом кафтанце красно-бурого шегардайского сукна, пепельная голова успела примелькаться на улицах Выскирега. Пареньку кланялись, он уважительно отвечал. Товарищу молодого райцы доставалось меньше почёта. Мальчонка в ветхом колпачке, сползшем на самый нос, выглядел чуть опрятней таких же уличников, юривших по торговым рядам. Даром ли мезоньки как из земли вырастали всюду, где проходили господин и слуга. Одни просто тянулись за «дикомытом», другие подскакивали, начинали торопливо рассказывать. Иногда райца кивал. Тогда служка развязывал плетёный кошель, наделял удачливых угощением. Вяленой рыбёшкой, куском сухаря.
– Зря пошла, – подгадав местечко потише, сказал Ознобиша. – Вдруг что? Мой урок, мой ответ…
Оружейники, люди почтенного ремесла, трудились опричь продутого сквозными ветрами исада. Ознобиша и царевна спускались с крова на кров, с жилья на жильё. Мысленное писало знай меняло листы, пополняя густую сеть прогонов и сходов.
– Чему улыбаешься? – спросила царевна.
– Начертание Коряжина для дорожных людей переписать хочу. Или пусть мезоньки гостей водят, пропитание промышляют?
Оставив людную улицу, господин со служкой проникли в извилистый ход. Он не годился нарядным сановитым мужам, но путь сокращал заметно.
– Людям верить, в Шегардае тоже голытьбы бездомной полно, – задумчиво проговорила Эльбиз. – Камышнички прозываются.
Ознобиша снова улыбнулся чему-то.
– Вчера мы новые ложки в котле были, небось уже другие наспели. Может, даже этой весной за ними поезд пошлют. Или следующей.
– Сюда не досягнут, – отмолвила царевна сквозь зубы. – А успеет брат в Шегардае сесть, и туда путь возбранит!
Она привычно спускалась, цепляя захватанные выступы стен. Было тесно и темно, лишь под ногами рдело, медленно разгоралось пятнышко неяркого света. Скальная глубина всё отчётливей перекликалась стуком и звоном, токи воздуха отдавали железной окалиной.