Парни переглянулись. Небыш кивнул: привык уже понимать с полувзгляда. Двое гуселек прозвенели согласно, две глотки грянули разом:
А стать почитать, стать сказывать!..
Рос-повырос из листочков гладкий ствол,
Из мохнатого гнезда произошёл,
Как уж белое нутро – сплошная сласть,
Да у нас и про него найдётся снасть!
Ах ты, бражка, бражечка моя,
Весела бражка подсыченная…
На большакову сестру стало страшно смотреть. Задохнулась, глаза вылезли, сейчас замертво упадёт! Опамятовалась, стукнула клюкой:
– Похабники! Что несёте? Вот матерям скажу, велю настегать!
Парни смолкли, дружно поднялись, поклонились.
– Мы, тётенька, про орех загадку поём и как его зубами колоть. А ты что сдумала, растолкуй?..
Светел отложил гусли, вышел из дровника:
– Пожалуй в избу, великая тётенька Шамша.
Розщепиха пригрозила палкой, устыдила за что-то ещё, уже невнятно. Скрылась в сенях.
– Погодила бы, у нас другие загадочки есть, – негромко, тонким голоском пустил вслед Небыш. – Про ключик с замочком, про игольное ушко с ниткой, про карман… Как то называется, куда живое тело пихается?..
Отсмеявшись, парни снова сели друг против друга, упёрли в колени пяточки гуслей. Только затеяли повторить заковыристый перебор – мелькнула кручинная понёва, платочек внахмурочку. Ишутка, легка на помине.
– Сестрёнка, – обрадовался Светел. – Сядь послушай, мы песню для тебя изукрасили!
А сам отделаться не мог, всё думал, как это Кайтар возьмёт её за руки, станет целовать, холить девью красоту, в дом введёт, будет государыней величать… Почему у него, Светела, ничего подобного не видать впереди?
Едва перешагнув порог, Ишутка бросилась в ноги Коренихе:
– Бабушка Ерга! Не оставь…
– Да что стряслось, дитятко?
Ишутка поймала её руку, прижалась, полила слезами:
– Бабушка, страшно мне… моченьки нет… благослови, государыня, матушку Равдушеньку проводить до Вагаши!
Светел сразу понял – бабушка не откажет. Тихая Ишутка впервые просила сама, а сколько услуживала! Всё же Корениха сдвинула брови:
– С тобой, дитятко, посажёными родителями сами большаки едут…
– Мало того что рогожник во дворе сидит, Светелка неведомым песням подучивает, ещё и ты, дура-девка, последний умишко обронить норовишь! – всплеснула ручками Розщепиха. – В свадебный поезд вдовую зазывать?
Бабушка усмехнулась:
– На себя погляди, сестрица Шамша. Ты-то едешь.
– Да я что? Я ж не в свадебном чину, я так, захребетницей, со стороны приглядеть…
Корениха кивнула:
– Вот и Равдуша со стороны приглядит, чтоб девочку бережно довезли. Собирайся, невестушка.
Мама оглянулась от печи, забыв, чего ради несла к растопке лучину.
– И мало́го с собой опять? – ахнула Розщепиха.
Бабушка решительно приговорила:
– Малой дома побудет. А вот старшего с матерью обороной пошлю.
«Что?..» У Светела разом выросли крылья и в животе противно заныло. Он даже не слышал, как благодарила Ишутка. Уже шёл ерепенить Кайтарову дружину, шагал единым плечом с Гаркой, Зарником, Небышем… Снова придвинулось, начало сбываться что-то большое, хотелось спешить навстречу неведомому.
А ещё хотелось забиться подальше, спрятаться в знакомой клети.
Носыня с осуждением тряхнула пальцем вслед убежавшей сговорёнке:
– Таково оно, чужих пригревать! Сколько ни корми, всё за лес смотрят.
«Да это ж обо мне опять! Как есть Розщепиха…»
Когда Пеньки остались одни, бабушка Ерга устало опустила голову на руку:
– Я-то думала, хватит уже с моей семьи проклятого Левобережья… А нешто сироту не уважить?
Из печного устья повалил дым, заклубился, ища выхода. Равдуша схватилась, побежала открывать дымоволок.
Жогушка стоял в уголке, держал забытый лапоть, губы дрожали. Светел присел перед ним, взял за плечи:
– На тебя надея, братёнок. Мужиком в доме останешься!
Когда делаешь первый шаг, предстоящий путь кажется бесконечным, полным непостижимых опасностей. Когда путь завершается, бывает впору дивиться: чего боялся? Какие напасти мерещились?..
Оплошные это мысли. Их гнать надо, поколи не споткнулся.
«Мы путём в Росточь тоже загадывали: дай Светынь перейти… А потом, когда смерть в зимовье нашли, – дай только к Звигурам добраться…»
Морозные облака высоко стояли над Левобережьем. Горбы холмов, бедовники на полуденных склонах, два останца, меж которыми раньше бежала к Светыни быстрая речка. Край, отнявший у Светела отца и старшего брата, вовсе не выглядел проклятым и беззаконным. Земля как земля. Конечно, не Коновой Вен, но тоже красивая.
Здесь была уже вагашинская круговина.
И маленькая оттепельная поляна, где встали на последнюю ночёвку твёржинские походники, ничем не напоминала Подстёгин погост.
Уже под сумерки прибежали на развед жениховы друзья пополам с вагашатами. Гаркины молодцы их встретили как подобало. Молча выстроились кругом шатра, откуда слышалось заунывное:
Лютый коршун мчит за синие леса,
Сера утица трепещется в когтях…
Светел даже уловил одобрительный взгляд дядьки Шабарши. Ребятушки стояли суровые, неприступные. Каждый – с копьём и плетёным щитом, украшенным изображением калача. Копья были без железков, но дружина выглядела потешной хорошо если наполовину. Завтра они в полной мере проявят гордую удаль. Не дадут воинству жениха умыкнуть суженую без выкупа. Кайтаровичи похаживали вокруг, примеривались задориться, но, конечно, прямо в становище ни на что не отваживались.
Вот завтра, на той самой речке меж холмами, пришлые чего угодно дождутся!
Светела потянули за руку.
– Дяденька…
Опёнок обернулся, узнал, обрадовался:
– Котёха! – Заметил под спутанными кудлами свежий синяк возле глаза. – Эх, малый…
«Куда Ишутку отдаём за тридевять окоёмов?! Вот бы Кайтара к нам… братом новым… Он и правильной речью владеет, как урождённой…»
Веретейский сирота ковырял снег стоптанным поршнем. За год он прибавил не меньше ладони, став совсем похожим на Светела шесть вёсен назад.
– Дяденька, нападут завтра на вас… За тесниной, перед болотом…
– Где нападут, там и шапки забудут, – кивнул Светел. Другие вагашата, в том числе мачехин сын, про мальца как будто забыли. – А пошли к нам в шатёр?
«Обогрею, маме покажу. Вдруг нелюбую родню согласит за выкуп отдать? Что мне лишних лыж не наделать…»
Котёха пугливо скосился, шмыгнул носом, накрыл горстью синяк, решился, зачастил:
– Дяденька, я тропу короткую укажу! Веточку заломлю, след покину!
– Что за тропка? – насторожился Светел. – Куда?
Мальчонка топтался, как на горячей сковороде:
– А в обход, по ручью! Они перед болотом в засаде ждать будут, а вы из-за плеча на них!
– Погоди… самого не прибьют?
Котёха прянул в сторону, вывернулся из-под руки, убежал.
Гарко с подвоеводой Зарником обрадовались неожиданной вести.
– Значит, зададим гнездарям! Знай северян!
– Он тебе на чём сулил веточку заломить? А след от лапок узна́ешь?
Светел нахмурился:
– След-то узнаю, премудрость невелика…
– А что не по нраву?
Опёнок пожал плечами, задумался, не умея сразу ответить.
– Боишься, накажут мальчонку?
– Так его никто за язык не тянул. И след мы затопчем.
– Не то плохо, – сказал наконец Светел. – От своих больно далеко отбежим.
Зарник дёрнул бровью, где сидела зарубка:
– Светелку от мамоньки не отойти! – Нарочно подпустил левобережное слово, посмеялся. – Не трусь, воевода тебя оставит при поезде, подальше от боя. Оботуров песнями развлекать.
Светел ощетинился:
– Ты сам чего хочешь? Гнездарям бока отходить или невестины санки сберечь?
– Вот что, – расправил плечи Гарко. – Я воевода, меня слушай! Если Светел примету увидит – все вместе тропкой пойдём. Чтобы знали царские угодники Коновой Вен!
Раньше здесь было величаво. Земля спускалась к Светыни не плавно, а словно бы широкими ступенями, каменными раскатами. Младшая река, бежавшая с водоспуска, звалась по-местному Рука́вицей – оттого, что, свергнувшись падуном, разбегалась двенадцатью звонкими рукавами. Дикомыты, конечно, смеялись. Рукави́ца!
Скальные ступени, некогда очень высокие и крутые, давно изгладил белый ковёр. А вместо серебряного звона стояла снежная тишина.
– Дядя Шабарша, мост андархи построили? – спросил Светел.
Большак тоже смотрел вдаль. Причудливые ветра не давали снегу облепить высокие дуги опор, дочиста лощили широкую бороду водопада, струившуюся под мост. Даже теперь было видно: Рукавица сдалась не сразу. Уже скованная ледяным сном, всё тянулась к матери Светыни, рвалась сквозь стужу, изливалась слезами последних струй… Борьба давно кончилась, бури доламывали густую бахрому капельников, превращая застывший падун в гладкую зеленоватую стену.
Шабарша задумчиво ответил:
– Кто говорит, андархи…
– Боги не попустили до нас со своими дорогами дотянуться! – сказал Зарник.
Светел спросил:
– А кто-то иначе говорит, дяденька?
– Своим умом подумай, Опёнок, – усмехнулся Шабарша. – Такие дороги, каменные да с мостами, в коренной-то Андархайне не всюду уделаны.
– А тут пограничье, – пробормотал Светел. – Недавно на щит взятое. Успели бы выстроить? И куда за Вагашу мостили?
– К нам, куда ещё! – засмеялся Гарко. – Дань возами возить! Благословишь ли, дедушка, нам с ребятами вперёд выбежать? Кайтаровичам возвестить, чтоб встречу готовили?
Большак отмахнулся:
– Идите уже, одно мельтешение от вас.
А стать почитать, стать сказывать!
В омутке на дне жемчужинка блестит,
А над нею сизый селезень кружит:
«Уж как я бы ту жемчужинку катал
Да на жилку золочёную сажал!»
Ах ты, бражка, бражечка моя,
Весела бражка подсыченная,
Сверху мёдом подмоложенная,