Тысяча футов.
Все равно что тысяча световых лет.
Корво выжимала газ до отказа. Могучий бронированный зверь оставлял на асфальте черные следы. Она была близка к цели. Они были близки к цели. Ворота уже почти сомкнулись, лишь тонкая полоска рыжего света пробивалась сквозь щель, становясь все тоньше. Как попасть в это иголочное ушко, пусть и гигантское?
Отавия Корво попала в него, словно тончайшая нитка. Фургон прошел точно в щель, ободрав – я это заметил – краску с обеих сторон. У них получилось.
– Вперед! – закричал я и понял, что кричу Валке и остальным, потому что сам я проскочить уже не мог.
Но я все равно почти распластался на фаэтоне, направляя его со скоростью стрелы. Воспользовавшись своим тайным зрением, я увидел, как передо мной захлопываются миллионы миллионов врат. От лязга застучало в ушах. Но я все смотрел и смотрел, выискивая во времени хотя бы одни врата, которые не закроются. Заклинят. Сломаются.
Фаэтон зацепил асфальт, вернув меня в реальность. Платформа аппарата раскачивалась, и я стиснул зубы, борясь с дурнотой. Видение разбилось, как витражное стекло, оставив после себя лишь кровяной перезвон и тупую боль в глазах.
«Без толку, – подумал я. – Слишком поздно».
Я мчался очень быстро.
Теперь мне оставалась до ворот тысяча футов.
Три секунды.
Недостаточно.
Ворота с лязгом сомкнулись. У меня не было времени отрулить или затормозить. Вместо этого я на ходу соскочил с фаэтона, по инерции врезавшись в тяжелую стальную дверь, которая зазвенела, словно ужасный гигантский гонг. Фаэтон ударился в дюжине футов левее и ниже, отскочил, перевернулся набок и соскользнул с моста в воду. Ошеломленный, я сполз на асфальт, прижавшись спиной к воротам.
Я слишком долго соображал в полете и потратил непозволительно много времени.
– Марло, будь ты проклят! – выругался я, набирая команду на терминале. – Валка! Валка, это я!
Ответа не было и не могло быть. Купол был герметичен. Сигнал не проходил ни внутрь, ни наружу. Я подумал было спрыгнуть в водохранилище, но понимал, что префекты на фаэтонах выследят меня, не успею я проплыть и ста ярдов.
Бежать было некуда, и я поступил так, как казалось единственно разумным.
Поднялся и достал меч.
Ко мне мчались порядка шести машин гвардии конклава, включая бронированный фургон, а вдалеке я заметил в воздухе блеск четырех фаэтонов. Если захватить один, у меня появлялся шанс на спасение. Я задумался о том, чтобы прорубиться сквозь купол и на фаэтоне долететь до космодрома.
Других вариантов не было.
– Только вперед, – прошептал я, натягивая на голову капюшон и кнопкой заставляя метаматериал сжаться перед тем, как активировать шлем.
Рубить мечом ворота не было смысла. Я знал, насколько они толстые, и, даже вырубив кусок, я не смог бы потом сдвинуть его, а тем более пешком догнать по подземному тоннелю Валку и товарищей. Оставалось молиться за их спасение и за то, чтобы лотрианцам в самом деле нужно было захватить меня живым. С «Тамерлана», при поддержке девяноста тысяч солдат, Корво и Валка могли организовать спасательную операцию.
Но я не собирался сдаваться без боя. Не на того напали.
Маски ниппонских рыцарей изображали рычащих демонов, великанов-людоедов и прочих потусторонних тварей, с густыми усами и кустистыми бровями. На голове они носили рогатые шлемы. Сьельсины порой надевали маски, оставляя рога торчать даже в вакууме, потому что их толстые шкуры выдерживали титаническое давление межзвездной Тьмы. На старой Земле, по слухам, жили тысячи племен, которые носили шкуры львов и волков и раскрашивали лица устрашающими красками, чтобы запугать врага.
Мы, соларианцы, подобно нашим предкам-римлянам, выбрали для масок невозмутимые лики богов. С таким же надменным видом я стоял на мосту, пряча лицо под зеркально-черной маской. Краем глаза я проверил состояние щита. Все индикаторы были синими.
Отлично.
Каждая секунда, в течение которой я продолжал отвлекать на себя внимание, выигрывала время для других. Если лотрианцам в самом деле был нужен только я… тем лучше.
Машины остановились вполоборота, перегородив дорогу. Из них высыпали гвардейцы в безликих матово-черных масках и нацелили на меня станнеры. Некоторые вытащили газометы и пальнули через головы коллег газовыми шашками. Шашки посыпались вокруг меня, изрыгая в тяжелый воздух ядовитые серо-зеленые пары.
Я улыбнулся. В комбинезоне я был в безопасности. Одну упавшую прямо к ногам шашку просто презрительно пнул и демонстративно активировал меч.
Гвардейцы открыли огонь.
Дернувшись влево, я бросился к ним, не отвлекаясь на станнеры. За правой дверью ближайшей машины укрылись двое, надеясь, что бронированная сталь их защитит. Мой меч из высшей материи обрушился на них, как топор палача. Пентакварковый клинок разрубил сталь и керамику, и оба гвардейца упали. Развернувшись, я протащил меч сквозь капот, рассекая корпус до самого топливного бака. У меня были считаные секунды, чтобы отпрыгнуть, когда топливный баллон воспламенился. Машина превратилась в огненный столб, взрывная волна ударила в щит и откинула меня на перила моста. На этот раз я не упал, а быстро встал, игнорируя звон в ушах. Пылающий остов машины стал как бы разделительной чертой между мной и противниками, испуская черный дым, который смешивался с ядовито-зеленым газовым облаком.
В этом отравленном тумане шальной выстрел попал в мой щит, и я нырнул за горящую машину. Мне смутно слышалась лотрианская речь, но я не мог разобрать ни слова. Присев, я заметил пляшущую на асфальте тень гвардейца и с грозным ревом выскочил на него, одним махом разрубил пополам его станнер и левую руку. Гвардеец пошатнулся и упал. Не успел я добить его, как еще двое солдат кинулись на меня. Один обхватил меня за талию, а другой выкрутил руку, чтобы заставить выронить меч.
Когда у тебя в руках клинок из высшей материи, такая борьба может окончиться летально для всех. Один поворот руки – и острейший клинок разрубит и врага, и тебя. Но моя левая рука оставалась свободной, и я локтем врезал по визору тому, кто держал меня за талию. Гвардеец пошатнулся. Воспользовавшись заминкой, я выхватил из ножен кинжал и всадил ему в бок. Бронированная сетка смягчила удар, но кинжал был настолько остер, а мой удар настолько силен, что все равно пронзил мягкую плоть под ребрами. Этого хватило, чтобы солдат разжал хватку, и я успел пырнуть кинжалом другого противника.
Его подмышки не были защищены, и, истекая кровью, он выпустил мою руку. Высшая материя опустилась на него карающей дланью, а следом, развернувшись, я зарубил и второго гвардейца. На меня напали еще четверо. Я прыгнул, скользнув по капоту соседней машины, на ходу разрубив клинком лобовое стекло и переднюю дверь. Водитель проявил чудеса реакции, откинувшись назад, и избежал обезглавливания. Я не стал его трогать, а вместо этого одним ударом рассек колесо и продолжил движение, пригнувшись под новым шквалом выстрелов.
Станнеры били в щит.
Лотрианцы по-прежнему не хотели меня убивать.
Я прорывался сквозь их ряды от левой стороны моста к правой, рисуя на унылом асфальте алый лабиринт. Еще трое гвардейцев пали, еще одна машина взорвалась, прежде чем остальные начали отступать, разрывая строй.
– Бегите, собаки! – закричал я, вскинув меч.
Во мне кипели ярость и жажда мести за Баро и других погибших. Страх за Валку и остальных беглецов остывал.
Однако лотрианцы отступили осмысленно.
Новый град пуль обрушился на меня, испещряя покрытое трещинами дорожное полотно. Это налетели фаэтоны, и их прожекторы светили так сильно, что оптическая система моего шлема затонировала забрало. Выдержав первоначальный налет, я нырнул за ближайшую машину. Мне было слышно, как бьется стекло и хрустит металл под свинцовым дождем; затем послышался вой репульсоров. Фаэтоны поднялись выше. У возниц были щиты, а у меня не было оружия, кроме меча и кинжала, бесполезных против летающих противников.
Но рядом лежал труп врага, бронированный кулак которого по-прежнему сжимал дисраптор. Деактивировав и повесив на пояс меч, я подобрал лежащее оружие. Не выпуская кинжала, я левой рукой переключил настройки дисраптора. Индикаторы сменили синий цвет на красный, и, уперев приклад в плечо, я как можно точнее прицелился и спустил курок. Фаэтон дернулся в сторону, и алый болт миновал его на целый фут. Возница открыл ответный огонь.
Краем глаза я заметил, что индикатор заряда моего щита с синего сменился на желтый. Я скривился. Барьер Ройса был надежным, но не вечным. Ближайший фаэтон замедлился, облетая меня и не прекращая огонь.
Я отстреливался.
Красный заряд дисраптора рассеялся о щит возницы. Толку не было. Выругавшись, я выбросил оружие. Понадобилась бы тысяча лет, чтобы завалить из дисраптора четверых возниц под щитами.
И все же я мог сковать их действия. Гвардейцы не гнушались стрельбой по гражданским, но я был уверен, что эти бравые ребята не станут стрелять по своим. Убрав кинжал в ножны, я снова взял меч и погнался за отступающими. Будучи палатином, я легко их нагонял, но на полпути остановился.
Вдали на мосту припарковался не один, а сразу три бронированных фургона. Они стояли задом ко мне с дверями нараспашку. Тридцать гвардейцев выстроились в плотную шеренгу и двигались на меня, выставив перед собой башенные щиты. Я знал, что мой меч легко с ними справится, но зрелище было настолько впечатляющим, что я почувствовал необъяснимый страх.
Они шагали в ногу, вооруженные не станнерами или дисрапторами, а тяжелыми керамическими дубинками наподобие средневековых булав. Дубинками они ударяли о щиты, словно о барабаны, издавая ритмичный стук.
Я занял низкую защитную стойку и выставил вперед меч. Победить тридцать человек зараз не надеялся, но вступить в бой был обязан. В голове голос императора повторил слова давней клятвы: «Клянешься ли ты всегда доходить до конца начатого пути?»
«Клянусь».
Я переступил с ноги на ногу, следя за кружащими надо мной фаэтонами. Они прекратили огонь, вероятно получив новые приказы. За надвигающимися на меня гвардейцами я увидел в освещенном кузове фургона еще одного лотрианского комиссара в мундире и шлеме. Он стоял, сложив руки и любуясь подчиненными. Его было не отличить от того, которого Отавия убила в посольстве. Как будто и не было нашего бунта.