– Не сомневаюсь, – холодно ответил я. – Я знаю, что меня ждет, колдун. А вот ты не знаешь.
– Думаю, это вы не представляете, что будет дальше, милорд, – не переставая ухмыляться, произнес Урбейн. – Но скоро увидите.
Мой эскорт притащил меня на нужное место и приготовился выступать. Я должен был идти следом за группой химер, ведомой громоздким бегемотом Теяну, дожидавшимся у внешней арки. Меня окружили четыре десятка еще органических скахари, державших сабли традиционным образом. За мной выстроились химеры во главе с Хушансой в трех отдельных телах, за ними – четыре десятка личных телохранителей Пророка в черно-серебряных доспехах и герольды с высокими тонкими жезлами, на которых развевались знамена «Белой руки». Последним, в сопровождении Ауламна и Вати, выступил сам великий князь.
Но первыми вышли рабы. Около тысячи человек ждали за воротами, не закованные в цепи, а просто окруженные стражниками, как заключенные в Колоссо моего отца. По сигналу стражники погнали рабов вперед, будто скот, подталкивая их ровным строем на центральную дорогу. Пронзительно загудели горны, вторя неистовым крикам.
Конвоиры тронулись, потянув цепи, которыми были скованы мои руки. Цепи зазвенели, словно серебряные колокольчики. Я вышел на свет и повернул направо, к храму царя. Меня захлестнуло волной звука, еще секунду назад приглушенной стеной – творением энарских каменотесов. Сьельсины поволокли меня за собой, направляя еще правее, через песок к дороге. Мне пришлось бежать вприпрыжку, спотыкаясь, что вызвало у них смех.
Подняв голову, я наконец увидел перед собой толпу.
Вдоль всей дороги, удерживаемые солдатами в черно-серебристых цветах Пророка, кишели враги. Они стояли в шесть-семь рядов, вытягивая шею и напирая на стражников, едва не прорывая их строй. Зрители выстроились до самого купола, и даже с такого расстояния мне было видно, как толпа все прибывает, окружая храм Элу.
До него было двенадцать миль.
Как же давно минули те дни, когда капитаны и генералы вели свои многотысячные армии по суше, совершали переходы через Граник, чтобы попасть в Персию. Я даже не знал, сколько времени требовалось, чтобы пешком пройти такое расстояние. Сомневался, что мне хватит сил преодолеть его.
Я знал лишь, что на это понадобится не один час.
Впереди шествие растянулось до самого храма; князья и их свита казались яркими пятнами в плоских, бесцветных лучах солнца. Их доспехи и знамена – единственное, что окрашивало этот серо-зелено-черный мир. Гигантский генерал-вайядан Теяну шагал крайне медленно, пригнувшись на шести ногах, словно пародируя энар. Между ним и идущими впереди образовалась пустота примерно на четверть мили. В этот промежуток сьельсины загнали тысячу людей-рабов, подталкивая их искрящимися в стылом воздухе копьями. Их хохот и жестокие реплики казались отзвуками ада подземного Дхаран-Туна.
В отличие от моего сна, в котором внутри каменного города гулял ветер, в этот день стоял штиль; серое солнце в безоблачном небе казалось крошечным. Мой сьельсинский плащ слабо колыхался от ходьбы, а чересчур длинные и спутанные волосы постоянно падали на глаза.
Было очевидно, кто сильнейший из тысячи семисот князей и тысячи семисот кровных кланов. Каждый из них привел к святилищу Миуданара на великое вече, аэтаванни, от двух до четырех десятков скахари. Пророк привел несколько тысяч и силой своего флота заставил остальных подчиниться. Конечно, с ними прибыли тысячи придворных, что теперь собрались на черном песке у колонн. Не сомневался я и в том, что еще больше – десятки тысяч – глазели из окон и бойниц, с балконов и крытых галерей города-кольца. Но все эти сьельсины были вооружены лишь саблями либо не вооружены вовсе и, вне всякого сомнения, опасались легионов Пророка и его демонических генералов.
Ни у кого из князей в свите не было таких существ, как у Сириани. Демоны, созданные МИНОСом, возвышались над простыми рогатыми ксенобитами и выглядели по-кошачьи грациозно и угрожающе. Когда они – а также титан Теяну – проходили мимо, толпа замирала и умолкала.
Не было сомнений, кто правил на Эуэ. Номинально Князь князей был первым среди равных, но только номинально. Собравшиеся сьельсины обнажали шею перед силами шиому, пока не замечали меня.
– Yukajji! – кричали они. – Aeta ba-Yukajjimn! Aeta! Aeta! Oimn Belu!
Их насмешливый тон и холодный смех рвали меня железными крюками, отрывая кусочки души и утаскивая на невидимых цепях, пока две реальные цепи тянули меня вперед. Мои поводья прикрепили к Теяну, и время от времени мне приходилось бросаться вприпрыжку, чтобы не упасть, если возвышенный сьельсин прибавлял шагу. Пару раз я оглядывался и замечал троицу Хушанс в одинаковых черных плащах. Их одинокие красные глаза внимательно следили за толпой. Эти оглядки дважды заставили меня оступиться и упасть на потеху толпы. Сопровождающие скахари тут же подхватывали меня под руки и ставили на ноги, подгоняя копьями.
Впереди приближался черный, как космос, купол. Его причудливая кристаллическая поверхность поблескивала на свету. Всякий раз, встречаясь взглядом с невидящим оком мертвого бога, я ощущал гнетущее присутствие Сновидца. Снова раздался шепот, вкрадываясь в гул толпы, и вновь и вновь мне приходилось встряхивать головой, чтобы от него избавиться.
Когда в последний раз я проходил столь длинный путь? Наверное, еще во время последнего путешествия на «Тамерлане», когда нередко совершал утреннюю прогулку с коммандером Халфордом, обходя палубы линкора над лихтерами и их магнитными пусковыми установками.
– Aeta! Aeta! Aeta ba-Yukajjimn!
– Aeta eza dunyasu!
– Dunyasu! Raka dunyasu ne!
В лицо прилетело что-то влажное и вонючее. Прилипнув на секунду, оно отвалилось под собственным весом и упало на землю. Это был кусок гнилого мяса. Человечина. Кто-то из зрителей швырнул его в меня. Другие восприняли это как сигнал к действию. На зеленые булыжники посыпались мясо и какие-то бело-серые комки. Рядом разбилась стеклянная бутылка, и стражники начали теснить беснующуюся толпу. Белесая слизь плюхнулась прямо передо мной, забрызгав сапоги. В нос ударил отвратительный запах, и я понял, что это сьельсинские экскременты.
Я шел, глядя вперед, на могучие пневматические ноги Теяну. Вайядан шагал строго по прямой. Мертвенное солнце палило как могло, и воздух становился все тяжелее. Язык как будто распух и стал неповоротливым, и я скованными руками пошарил в кармане шейного фланца в поисках трубки для питья. Мне пришлось приложить усилия, чтобы выудить ее и сунуть в рот, но когда я пососал, оказалось, что она пуста. Дораяика распорядился восстановить и вычистить мой доспех, но трубку кто-то перерезал.
Я бросил ее и выругался. Комок сьельсинского кала прилетел мне в бок, забрызгав прекрасный иринировый плащ.
Мы шли уже два часа и преодолели больше половины пути. Я едва волочил ноги, голова гудела от жары и обезвоживания. Крики, насмешки, улюлюканье так и не прекратились. Бледное дерьмо и гнилое мясо по-прежнему летело к моим ногам, липло к плащу и волосам. Плечи ломило от цепей, кандалы натирали запястья с каждым шагом генерала Теяну. Земля вздрагивала от его тяжелой поступи.
– Aeta! Aeta! Aeta!
На зеленых камнях я увидел кровь.
Красную. Человеческую. Целые лужи крови тянулись направо и налево.
Я сбился с шага от неожиданности. Трудно было даже представить что-то столь знакомое и ужасное в этом чуждом антураже. Теяну не замедлило шаг – напротив, сделало рывок. Я наклонился вперед, упал и ударился коленом о камень. Потребовались все силы, чтобы подняться и поспешить дальше. Из-за гула сьельсинских горнов и улюлюканья я не сразу заметил, как изменились крики. Но один крик прорвался через общий гомон и вырвал меня из тумана усталости и боли.
Это был детский голос, высокий, чистый, одинокий.
– Нет! – вскрикнул он.
Мальчик? Или девочка? Я не понял, лишь услышал единственное слово. Одно последнее, гордое слово.
«Нет».
Голос ребенка оборвался внезапно, как будто случилось короткое замыкание. После такого должна была наступить тишина, но крики продолжились. Конвоиры гнали вперед тысячу рабов. Теперь зрители стояли уже не в шесть-семь, а в тридцать рядов по обе стороны дороги; их бледные лица выражали алчность, из улюлюкающих ртов брызгали слюни. Людей привели куда планировалось; причина их участия в шествии Пророка стала ясна.
Они были подарками для гостей.
Выглянув из-за устрашающей громады Теяну, я увидел, как четверо сьельсинов накинулись на женщину, упавшую в процессии великого князя. Их лидер без промедления схватил ее за волосы и рубанул саблей по горлу. Умирающую, но еще не мертвую, ее оттащили в сторону… к зрителям. Белые руки метнулись к ней, и спустя миг женщина исчезла в гуще нелюдей. Не нужно было гадать, какая участь ее ждала. Достаточно было вспомнить, что случилось с Райне Смайт и несчастным сэром Вильгельмом Кроссфлейном. Их разорвали на куски и сожрали.
Через каждые десять-двенадцать шагов конвоиры хватали новую жертву, убивали и бросали то налево, то направо.
«Наша цель показать, что мы не абстрактное понятие, – как-то сказал мне отец. – Что мы реальная сила».
Ковыляя за громадным генералом, я мысленно представил, что старый лорд Алистер шагает рядом со мной, что это его тень, а не тень соседнего скахари падает на меня.
«Если хочешь править, покажи народу, почему ты правишь. Ты должен дать им веский повод повиноваться».
– Подарки, – пробормотал я и оглянулся, словно рассчитывал увидеть старого архонта в красно-черной бархатной мантии, шагающего рядом. – Взятки.
«Закон. Справедливость. Порядок. Народ этого не понимает. Не ценит. А вот еду? Кров? Безопасность? Это все непреложные ценности. Народ предпочитает их справедливости, потому что они ценнее справедливости».
– Не верю, – буркнул я, ища среди шествующих своего отца. – По сравнению со справедливостью они низменны.
«Люди – простые существа, – возразил отец. – Станешь ты думать о справедливости, если тебе грозит голодная смерть? Если боишься за завтрашний день?»