Иамндаина остановилось недалеко от меня и прищурило чернильные глаза. Другие вожди тоже замерли. Я узнал среди них черно-синий доспех Угина Аттаваисы и князя Гуриму Пеледану.
– Этот убил Улурани? – спросило Иамндаина, разглядывая меня, как хозяин собаки – какашки питомца. – Этот?
– Улурани было великим воином, – произнес другой сьельсин, мрачный, в зеленом плаще. – Одним из лучших в старых кланах. А Отиоло… Отиоло было dunyasu, отступником, но сражалось как зверь. – Этот сьельсин тоже оценивающе присмотрелся ко мне. – Дораяика, если сказанное тобой правда, ты привел к нам susulataya.
– Убить этого yukajji! – воскликнуло Иамндаина, оскалившись и потянувшись рукой к сабле.
Сириани зашипел в ответ и встал между мной и ксенобитом.
– Это один из нас, Аваррана! – Пророк не стал хвататься за меч, которого у него, кажется, и не было. – Убери оружие! Аэтам запрещено убивать друг друга в этом месте. Такова была воля Элу!
Челюсть Аварраны Иамндаины дрогнула, зубы выползли из-под тонких губ, круглые глаза сузились.
– Спокойно, сородич, – сказало Угин Аттаваиса, кладя руку на плечо Иамндаины. – Тебе известны законы. Нарушитель никогда не узнает истины.
– Это непозволительно. – Бледное лицо князя Иамндаины помрачнело. – Это… животное нужно убить. Оно оскверняет сам воздух, которым дышит!
Аттаваиса причудливо повернуло голову по часовой стрелке, что означало согласие или подтверждение. Сьельсинский кивок.
– Это случится, сородич. Обязательно. Но в свое время! Дораяика созвал аэтаванни, и если его слова правдивы, если этот dunyasu ujin yukajji на самом деле аэта, то убить его сейчас – dunyasu. – Оно положило когтистую руку на руку Иамндаине, лишая того возможности выхватить саблю. – Это запрещено указом самого Элу.
– Yaiya toh, – согласно добавило Пеледану.
Аттаваиса перевело взгляд с Иамндаины на Дораяику, ожидая одобрения Князя князей. Дораяика жестом приказал кобальтовому князю отпустить костяного, и Аттаваиса послушалось.
Заметив эти переглядки, Иамндаина ухмыльнулось, по-змеиному высунув челюсть из-под губы.
– Ti-nartu gin ba-Elu ne? – ехидно спросило оно, клацнув зубами. – Указом Элу? Или Дораяики? – Оно наставило коготь на Сириани. – Ты не он. И не пророк. Может, у тебя и твоих рабов, – слово «рабы», kajadimn, Иамндаина адресовало Аттаваисе и Пеледану, – и достаточно войск, чтобы заставить всех собраться, но никакая армия не сделает тебя новым Элу. Ни за что!
Сириани Дораяика выслушал эту тираду с достоинством и терпением, присущим нашему императору. Кипящий под ледяным с виду спокойствием гнев выдали только раздутые ноздри.
– Думаешь, я правлю только мечом?
– А разве не мечом ты созвал кровные кланы на это вече?! – парировало Иамндаина.
– Вот как? – Сириани наклонил голову, обращаясь не к Иамндаине, а к остальным. – Пеледану, это мой меч заставил тебя прибыть сюда?
– Ты прекрасно знаешь, что нет, аэта ба-аэтани, – сказал князь Гурима Пеледану и обнажил горло.
– Это была кровь, господин! – воскликнуло Угин Аттаваиса.
– Кровь! – согласилось Пеледану и еще двое. – Izhkurrah! Izhkurrah!
Точнее, мне показалось, что они говорят «кровь». По-сьельсински – «икурран». Но что такое «ижкурра»? Похоже на древнесьельсинский язык, который я слышал из уст Элу и Аварры во сне, более неразборчивый и атональный. Я не смог понять смысла этого старого слова. Может, они намекали, что Дораяика каким-то образом потомок Элу? В его титулах не упоминались уатания – родовые ветви. Могли другие князья подчиняться ему из почтения к происхождению? Был ли Сириани прямым потомком Элу? Или тут было что-то еще?
– Знаки можно подделать! – воскликнул какой-то князь из задних рядов.
– Подделка знаков – святотатство! – поддержало его Иамндаина.
– Разве не поэтому вы здесь? – раскинул руки Сириани. – Чтобы узреть истину? Я – Syriani ba-Izhkurrah, Сириани Кровный.
Рука Иамндаины снова метнулась к сабле, заставив приблизиться лоялистов Сириани, в первую очередь Аттаваису и Пеледану.
– Богохульство! – воскликнул костяной князь.
– Ты не хочешь быть с нами, Аваррана Иамндаина, правитель Тридцать первой ветви? – спросил Сириани вместо ответа. – Не хочешь присоединиться?
С каждым вопросом он делал шаг к костяному вождю.
– Не хочешь увидеть истину?
Князь Аваррана Иамндаина сник и оскалился, чувствуя, что прижат к стенке:
– Ты богохульствуешь? Здесь, в храме Элу? Внутри тела самого бога?
– Ложь – вот единственное богохульство, – ответил Сириани.
Я решил, что сейчас он сразит Иамндаину, располосует ему лицо или свернет шею. Но Сириани так не сделал. Вместо этого он положил руки ему на плечи и почти нежно усадил на колени. Понимая, что численный перевес не на его стороне, Иамндаина подчинилось, пусть и медленно. Одной рукой Сириани схватил крупный рог, что рос над глазом бунтаря, и оттянул его голову назад, обнажая шею. Я с ужасом подумал, что сейчас высший князь разорвет горло противника зубами, но и этого не случилось.
Великий князь просто плюнул в лицо низшему. Это было настолько вульгарно и отвратительно, что я отшатнулся. Сцена была более уместна для портового борделя, а не для святого места. Но это были сьельсины. Не люди, напомнил я себе.
Сириани отпустил Иамндаину. Низший князь даже не вытер слюну с лица и оставил горло открытым.
– Junne, – указал ему Сириани на пол у своих ног.
Побежденное Иамндаина прижалось лицом к энарскому мраморному полу и позволило Сириани наступить на себя.
– Хорошо, – сказал Князь князей, перешагнул через противника и коротким движением рогатой головы просигналил Пеледану и Аттаваисе. – Довольно. Остальные уже внутри?
Аттаваиса низко поклонилось, нагнув голову вбок, так чтобы шея была видна Дораяике:
– Да, господин. Все в сборе.
– Все? – с любопытством осмотрелся Сириани. – Мне говорили, Орало и еще три дюжины не откликнулись на призыв?
– Орало не пришло, это так, – признало Аттаваиса. – Также Балагаримн, Кутуану, Лореганва и еще несколько. Не три дюжины. Кажется, две дюжины и шесть.
– Отыскать всех и убить. – Сириани Дораяика двинулся вперед, пока моя цепь не натянулась, и протащил меня мимо распластавшегося на полу Иамндаины. – Они подверглись влиянию скверны и должны быть очищены.
– Yaiya toh, – согласилось Аттаваиса и пристроилось следом за Сириани.
Великий князь удостоверился, что поднимается по узкой лестнице последним. Точнее, последним из своих. Я был для него вроде собачонки на поводке. Сириани держал мои цепи в одной руке, и я был вынужден следовать за ним по ступенькам, проложенным на месте зрительного нерва мертвого Наблюдателя к залу под куполом, где некогда располагался мозг чудовища.
По коже бегали мурашки, и с каждым шагом я все отчетливее слышал шепот, как в видении, и не удивился бы, если бы навстречу нам вышли энары, брызжа черной слизью и дымясь, заливая механические детали своих тел органикой.
Но они не появились.
Лестница поднималась не по прямой, а слегка под углом, следуя неровностям в костной структуре левиафана, и снизу нельзя было заглянуть наверх, пока не обогнешь небольшой поворот. Оттуда ступени тянулись на двести футов к вершине. Шепот становился громче, и с каждым шагом я ожидал услышать зловещий голос мертвого бога.
– Ute tajun ti-saem gi ne?
– Dein velenamuri mnu darya?
– Dein tsuarunbe Iamndaina ne?
Когда раздалось имя Иамндаины, шепот сразу стал отчетливее. Это шептал вовсе не мертвый бог, а сьельсины переговаривались друг с другом.
Во сне единственными источниками света в этом жутком месте были механизированные тела самих энар. Излучаемый ими свет отражался от выступов в черном кристалле, повторявшем форму мозга Наблюдателя. Как и внизу, сьельсины потрудились здесь над громадными монолитами, на которых энары изображали свои деяния, и стелами. Как и внизу, они замазали их и заменили пузырчатыми письменами, несомненно повествующими о сьельсинской истории и завоеваниях. Энары так же описывали свои, но в форме, которая была больше по нраву расе последователей, присвоившей себе Эуэ и Актеруму.
Только барельеф Миуданара остался нетронутым. Изображения бога не были лживы, они отражали истину, и стамески не коснулись их. Барельеф было видно сразу, как только мы поднялись по лестнице. Его освещали красные сьельсинские лампы, придавая инфернальный вид. Великий змей извивался на зеленом камне, держа в тысяче рук планеты и стирая некоторые из них в порошок. Одинокий глаз Сновидца свысока осматривал эту тусклую, задымленную комнату…
…и сборище демонов, готовых к началу ритуальной церемонии.
Не было ни труб, ни герольдов, чтобы возвестить о нашем прибытии. Пышный парад окончился, а с ним и бурное кровавое пиршество. Аттаваиса, Пеледану и другие, включая поникшее и побитое Иамндаина, торопливо разошлись, пропуская Сириани Дораяику.
Тысяча семьсот сьельсинов повернулись к нам и умолкли. Тишина была не абсолютной; в ней слышался слабый звон серебра и шорох одежд. Все аэты кровных кланов стояли тесными группками посреди зала и еще секунду назад были увлечены беседами. При нашем появлении многие оборвали себя на полуслове и расступились. Некоторые покорно обнажили шею. Другие угрожающе пригнули рога. Но большинство просто стояло в ожидании.
– Ba-tanyya-do, – обратился к ним Сириани. – Сородичи. Братья. Вожди. Добро пожаловать домой. В это… святое место. Сколько поколений сменилось с тех пор, как здесь собирались в таком количестве? С тех пор, как все собирались здесь?
Он взял паузу, позволяя гостям подумать. Сириани не повышал голоса. Он говорил едва ли не шепотом, заставляя зрителей прислушаться.
– Последний раз это было, когда Арашаика положил конец междоусобицам. Но мы никогда не собирались в таком количестве, потому что нас никогда прежде не было столько. – Сириани снова умолк, опустив руки и уронив мою цепь на мраморный пол. – Тринадцать. Двенадцать и один нас было, когда Элу оставил нам свое царство. Сколько нас теперь?