В кои-то веки она не стала спорить.
– Сначала приведем корабль в полностью рабочее состояние, – деловым тоном сказала она после непродолжительной паузы и тихо прошептала, скорее себе самой, чем мне: – Мы справимся. Мы справимся.
Так прошло несколько лет. Пока корабль был в варпе, мы чинили гидропонику и выращивали овощи, чтобы разнообразить диету из похлебки, представлявшей собой разбавленный водой концентрат бромоса. Я ничего не смыслил в аквакультуре и во всем полагался на Валку, в голове которой, разумеется, хранились целые тома тематических материалов, закодированные в нейронном кружеве. Но я быстро учился – как и она, ведь все эти знания не были неотъемлемой частью нее, как учебники не были частью меня. Валка описывала хранилище данных в своей голове как библиотеку, психический дворец со множеством залов, куда можно было зайти и взять интересующую тебя книгу, заранее зная, где что искать.
Схоласты пользовались похожими методами, только без помощи машин. Так они ничего не забывали. Рассказывали, что опытный схоласт мог обрабатывать информацию не хуже машины, но для этого ему требовалось тренироваться почти всю жизнь. Валка родилась с таким умением. Оно было встроено в нее. И пусть даже после стольких лет знакомства ее способности подчас пугали меня, я благодарил всевозможных богов – в первую очередь Тихое – за то, что они у нее были. И за то, что она была у меня.
Первый урожай мы собрали через несколько месяцев и устроили пир горой: добавили в неизменную похлебку тыквы с луком, картофеля, томатов и бобов. В хранилище семян нашлись даже травы: розмарин, шалфей и тимьян, и поэтому, несмотря на отсутствие мяса, попировали мы на славу. По правде говоря, мне не особенно и хотелось мяса. Сидя в темнице, я на всю жизнь наелся пойманной в тюремном пруду сырой рыбой и вонючим мясом, что бросали мне стражники, когда закончились протеиновые батончики. О происхождении этого мяса мне даже думать не хотелось.
Стыдно признать, но после первой ложки я даже расплакался, в глубине души мечтая о хлебе, сыре и вине. Но и такая еда ознаменовала собой возвращение к человеческой цивилизации.
Вот только физически мы были далеки от цивилизации. Кроме нас с Валкой, на корабле никого не было, и порой я проводил серые унылые будни в мечтах о музыке, шумных улицах и деревьях в английском саду поместья Маддало. После холодного молчаливого корабля особняк больше не казался мне тюрьмой.
Но я не могу сказать, что все было настолько плохо. Да, мы с Валкой были одни, но мы были вместе. Я уже говорил, что для любящего человека вселенная сжимается, пока вы со своим возлюбленным не заполняете ее полностью. Для нас с Валкой это было почти в прямом смысле так. Долгую ночь в пути мы встретили так, как встречали каждый новый день в подземельях Воргоссоса, дрожа от холода во тьме.
Тянулись годы, и постепенно воспоминания об Актеруму и Дхаран-Туне перестали постоянно мучить меня. Красный огонь шрамов на моем теле сначала потух, а затем превратился в белый пепел. Плечо до сих пор болело, а откушенные пальцы заставляли просыпаться по ночам, но с каждым днем я чувствовал себя лучше. Я понимал, что уже никогда не буду прежним. Даже если в Империи вылечат плечо и восстановят утраченные пальцы, частица меня навсегда останется в черных песках под пустым взором Сновидца.
Все когда-нибудь кончается, любезный читатель.
И вскоре подошел к концу первый этап нашего путешествия.
– Не нравится мне эта идея, – в тысячный раз повторила Валка.
В кубикуле еще не похолодало. Из сорока корабельных яслей для фуги не работали ни одни, и это печалило меня. В каждом мог находиться спасенный человек. Слева от Валки могла бы спать Корво, дальше – Паллино и Бандит. Здесь могли быть Айлекс, Элара и юный Леон, а также безымянные солдаты, пережившие нападение Ауламна и добравшиеся до «Тамерлана».
Вместо этого тут было пусто.
– Понимаю, – ответил я. – Все будет хорошо, обещаю.
Валка не ответила и отвернулась, чтобы проверить, надежно ли соединены ее ясли с системой охлаждения и циркуляции. Обычно этим занимаются специалисты по фуге, но в нашем распоряжении такого не было. Не критично. Из всех судовых систем ясли для фуги были наиболее автоматизированы и защищены от неполадок.
– Я по-прежнему думаю, что мы должны спать по очереди. Наши запасы невелики, но поменяться пару раз хватит, – предложила Валка, повернувшись ко мне.
– Что ж… – ответил я, пользуясь старой схоластической методикой успокоения дыхания. – Готовься потихоньку.
– Можем еще денек подождать. – Валка не спешила раздеваться.
– Ты уже не первую неделю так рассуждаешь. – Я опустил голову, скрестил руки и уставился на гладкий пол между своими ногами и острыми носками Валкиных сапог. – Пора.
– Ладно, – фыркнула она и кивнула.
Я понял это, даже не глядя. Приподняв голову, я увидел, как она смотрит в потолок, на передвижную лампу, приближающуюся к верхней точке сводчатого потолка. Мы были на верхней палубе «Ашкелона», и на меня давил груз пустоты и размытых звезд снаружи. Валка не шевелилась, и по ее позе я почувствовал пустую боль женщины, борющейся со слезами.
– Никак не могу отделаться от мысли, что проснусь, а тебя рядом не будет, – произнесла она наконец и всхлипнула, зажмурив глаза.
Я подошел к ней, прижал к себе, стиснув зубы, когда заныло плечо.
– Никуда я отсюда не денусь.
Ее руки осторожно, недоверчиво обняли меня.
– Пообещай, – прошептала она мне в шею. – Пообещай, что разбудишь меня, когда понадобится.
– «Если» понадобится.
– Нет. Как я сказала.
– Хорошо.
Я отпустил ее и отступил, постаравшись предельно искренне улыбнуться. Я знал, что не послушаюсь. Как Валка и говорила, наши запасы крионической суспензии были крайне малы. Корво не пополнила их перед отлетом на Падмурак. На это не было причин, ведь «Ашкелон» должен был стоять на «Тамерлане» и подвергаться лишь плановому техническому осмотру.
Валка хрипло вздохнула и, стиснув зубы, стянула через голову рубашку. Под рубашкой ничего не было, и я невольно вспомнил, как впервые раздевался для фуги на «Эвринасире» Деметри. Как холодно мне тогда было и какой безжалостной оказалась Вселенная! С нашего бегства с Эуэ прошло шесть лет. Впереди оставалось еще двадцать два года.
– Я заберу твою одежду, – сказал я, когда Валка оперлась на пульт, чтобы стянуть сапоги.
Ничего не ответив, она бросила их на пол рядом с полосатой рубашкой.
Вскоре на ней ничего не осталось. Ничего, кроме потертого кулона-полумесяца на серебряной цепочке. Черные узоры клановой татуировки-сайлаш как будто поглощали свет и отчетливо выделялись на коже, фрактальными линиями спускаясь от руки на бок и пухлое бедро. В ярком освещении кубикулы Валка казалась маленькой – впрочем, наверное, как и все мы, оказываясь в той же ситуации. Левой рукой она сняла медальон и протянула мне, держа за цепочку.
– Не потеряй, – сказала она, опуская его мне на ладонь.
Мне вдруг стало крайне стыдно. Моя собственная филактерия, содержащая образцы клеток Валки, осталась забыта в поместье Маддало. Я крепко взял металлический кулон пальцами и осторожно убрал в карман туники.
– Сохраню в целости, – вымучил я улыбку. – И тебя тоже.
Спрятав руки за спину, Валка подошла ко мне, приподнялась на носки и чмокнула в щеку.
– Я серьезно, – сказала она. – Разбуди меня вовремя. – Она отошла и прищурилась. – Хватит тебе изображать героя.
– Изображать больше не буду, – ответил я на полном серьезе.
Тогда она поцеловала меня по-настоящему, после чего шагнула в ясли. Я наблюдал за ней, а потом подошел, чтобы помочь подсоединить трубки для перекачивания крови и застегнуть крепления. Червь Урбейна не должен был побеспокоить ее в глубоком ледяном сне, и хотя бы это меня утешало. Кажется, мы обменялись еще парой слов, сказали друг другу какую-то банальщину, которую люди произносят по миллиону раз на дню. Закончив приготовления, я нажал на пульте кнопку опускания крышки. Металл и стекло сомкнулись, как лепестки бутона, и я запустил процесс заморозки.
Валка уснула прежде, чем крионическая жидкость заполнила резервуар.
И я снова остался один.
«Разбуди меня, когда понадобится».
В итоге я ее так и не разбудил. Ни через пять лет, ни через десять, ни через двадцать, хотя и скучал по ней с самого первого дня. Сбежав из царств смерти, я вернулся в великую империю тишины и прожил в ней все эти годы. Рутинная работа поправила мой рассудок – на первых порах. Затем одиночество вновь свело меня с ума. Человек не приспособлен для жизни в одиночестве, и день за днем я ходил в темную холодную кубикулу, чтобы просто посмотреть сквозь стекло на спящее лицо Валки, как принц из древней сказки про мертвую принцессу.
Она и в самом деле выглядела умиротворенно, словно мертвая. Она столько прошла, столько испытала.
Ради меня.
Не в первый и не в последний раз я занялся ведением мемуаров. Не имея под рукой пера и пергамента, я писал целые тома на наручном терминале вперемешку с заметками на другие темы. Я написал о Паллино, Корво и других погибших, о пытках в Дхаран-Туне. За письмом я забывал о безумии и печали, ведь слова – удивительная вещь, вмещающая в себя чувства и таким образом низводящая тревоги и страсти, способные нас погубить, до состояния обыденных явлений, с которыми мы можем справиться.
Грусть. Скорбь. Страх. Боль.
Я называл их поименно.
За долгие годы в тишине корабля я восстановил душевный баланс. Не исцелился, не стал прежним, но со временем отошел от состояния сна или комы и вновь начал жить и общаться с самим собой. Также я вновь занялся укреплением тела, насколько позволяли ранения и травмы. Я надеялся, что по возвращении в цивилизованный мир смогу получить врачебную помощь и вылечиться. Получить новые пальцы, как Паллино когда-то получил новый глаз. Удивительное дело – я надеялся. И с надеждой считал дни до выхода из варпа.
До пробуждения Валки.