Жизнь Никки началась внутри меня. А теперь плесень была единственным, что от нее осталось. Так пусть Никки вернется туда, откуда появилась на свет.
Сидя в серой пыли, я погрузила в нее руки и принялась методично поедать плесень.
Устойчивость не означает неуязвимости.
Если повезет, скоро я увижу мою семью.
САРА ЛАНГАН
Сара Ланган — автор романов «The Keeper» и «The Missing». Роман «Audrey's Door» в 2009 году получил премию Стокера. Рассказы публиковались во множестве журналов и сборников. Сейчас работает над постапокалиптической серией для подростков Kids и двумя романами: «Empty Houses», навеянным «Сумеречной зоной», и «Му Father's Host», навеянным «Гамлетом». Ее книги переведены на десяток языков, по одной снимается фильм. Дважды лауреат премии Брэма Стокера, премии Американской ассоциации библиотек и др.
Черный понедельник
На табло в Американо-азиатском музее Древнего человека: 14201 хр. э.[2]
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
Вечер Черного понедельника. Через шесть часов Малая Апория врежется в Антарктиду. Еще через три часа Большая Апория уничтожит Берег Слоновой кости. Все, кто не укрылся на глубине десяти футов ниже уровня земной поверхности, погибнут в раскаленной пыли. Один процент человечества, которому повезло достать Билеты в подземные убежища, будет вынужден жить в них, пока не очистится воздух — примерно тысячу лет.
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
Северное сияние расписало небо красками в манере Джексона Поллока[3]. Я стою примерно в сотне футов от ступенек, ведущих ко входу в старое здание Стратегического командования воздушных сил в Оффуте, штат Небраска, — сердце Америки. Там, рядом со списанным Б-52, еще осталось местечко, где мой телефон может поймать незащищенные спутниковые волны.
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
— Что это? Что происходит? — спрашивает мой муж Джей.
— Объявлен воздушный рейд для пятьдесят пятого батальона. Я слышала, война переместилась в Северную Корею. Мы проигрываем… Все покидают свои посты.
— Здесь то же самое. Швандты поубивали свой скот, — сообщает мне Джей. — Все две тысячи голов.
— Господи! Зачем?
— Они вступили в культ Дороти. Наверное, принесли жертву Богу.
— Никогда не любила Швандтов. Этот ситчик у них на кухне… — говорю я.
В небе надо мной, за мной и впереди меня переливаются огни северного сияния.
— Что написано в твоем Билете в Девятое убежище? На какое время назначен сбор?
— Их так и не доставили, — говорит Джей.
У меня в горле встает ком.
— Как это? Хочешь сказать, у тебя нет Билетов?
— Я не отходил от двери с тех пор, как ты вчера утром ушла. Никто так и не появился.
— И когда ты собирался сообщить мне об этом? После того, как Близнецы Апории врежутся в Землю и ты умрешь?
За звуками сирен мне слышны звонкие голоса Майлза и Кэша. Майлз хочет поговорить со мной («Мама? Это мама? Дай трубку!»). Кэш прыгает на диване. «Прыг-прыг! Прыг-прыг!» — кричит он. У них такие милые, конфетные голоса, что даже во рту становится сладко.
— Я звонил тебе трижды в час все последние сутки, — говорит Джей.
Он старается говорить спокойно, не взрываться, как это делаю я — что наш семейный психотерапевт назвал «разрушительным». Но его голос приводит меня в бешенство, потому что я — не спокойна!
— Ну и черт с ними. Это какая-то ошибка. Сегодня вечером на Крук-роуд должен быть автобус «Синей птицы», — говорю я. — Последний. Как семью военного они обязаны вас впустить.
— Что ж, план неплохой. Отправимся туда, как только обую мальчишек в ботинки.
Бензина теперь не достать. Я понимаю, что им придется идти пешком три мили через бог знает что.
— И зачем мы сняли квартиру так далеко от базы? Мы должны быть сейчас вместе. Я идиотка, — говорю я, мысленно сжимая в объятиях одного из детей. Неважно, Майлза или Кэша, главное, что держу в руках кого-то любимого.
— У нас все под контролем. Ты спасай мир! — повышает голос мой муж, чтобы перекричать сирены. — Я люблю тебя, Николь.
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
Внезапно мне становится очень страшно. Потому что он произнес мое имя.
— Обними их за меня покрепче. И себя. Я тоже люблю тебя, Джей.
К тому времени как я вернулась в лабораторию, сирены умолкли, а «Боинг» RC-135 врезался в таунхаусы на Дженерал-роу.
— У ваших семей есть Билеты? — обращаюсь я к своей команде в отделе кибернетики.
Нас осталось здесь шестеро. Остальные эвакуированы из этого здания. Мы добровольно вызвались продолжать работу, потому что она очень важна.
Трой Миллер не поднимает головы от лабораторного стекла с дендритным образцом.
— А у тебя? — спрашиваю я Марка Рубина.
Марк любит поесть, не может потерять ни фунта веса и танцует брейк на офисных вечеринках. Пока в прошлом году Апория не поменяла курс и не полетела к Земле, он относился к работе спустя рукава, и его едва не уволили.
— Моя бывшая девушка, Дженни Карпентер. Она получила свой Билет, — говорит Марк.
Он жует холодный хот-дог, обернутый целлофановым пакетом. Здесь на каждом этаже есть кафетерии, и они полны еды. После Девятого убежища это здание — лучшее место, где можно укрыться, когда ударят Апории.
— А у вас? — спрашиваю остальных.
Джим Чен, Крис Хеллер и Ли Маккуэйд молча достают свои телефоны и проверяют сообщения, словно забыв, что это охраняемое здание без внешней связи.
— Кажется, мои родители получили. Должны были, — говорит Крис.
Я прижимаю руку ко лбу. В лаборатории царит беспорядок. Обезьяньи мозги, разбросанные по стальным стаканам, похожи на медуз в детских ведерках на пляже. Столы перевернуты, инструменты разбросаны, упаковки с материалами небрежно поставлены у стен. Уборщики не заходили сюда уже несколько недель. Как и никто из тех, кто в списке. Все либо пытаются прорваться в убежища, либо дезертируют с этой секретной войны, которую шесть месяцев назад Америка развязала против большей части Азии. Никто не знает, зачем эта война и почему Сети связи выходят из строя одна за другой.
— Моя семья не получила Билетов, — говорю я.
Трой Миллер все так же не поднимает головы. Он высокого роста, всегда в костюме под лабораторным халатом, и мог бы стать здесь начальником, если бы не был таким замкнутым.
— Господи, да нашим семьям не нужны Билеты! Там проверяют по отпечаткам пальцев и распознаванием голоса.
— Надеюсь, ты прав, — говорю я. — Ну как, есть прогресс?
Трой указывает на выключенного андроида, безжизненное тело которого прислонено к двери морозильника.
— Если хочешь назвать это прогрессом…
— Провал? — спрашиваю я.
— Эпический. Он пришел в ярость, — говорит Ли. — Визжал и метался по лаборатории, как бешеная горилла.
Крис закрывает лицо руками, вспоминая.
— Пытался открутить себе голову. Нам нужно встроить в них выключатель. Как же он орал!..
— Ну хватит. Экспериментировать с мозгами приматов больше не будем, — говорю я.
Трой наконец поднимает голову от своего дендрита.
— Нам нельзя использовать органику. Исключительно искусственный интеллект.
— У нас нет времени на искусственный интеллект. Апории упадут на Землю через пять часов. Давайте размораживать человеческие образцы, — говорю я.
— М-м-м… — мычит Трой, выражая свое несогласие.
Ли, который от всего этого стресса стал нервным и грубым, стучит костяшками пальцев по спине Троя.
— Давай, приятель! Бери мозг! Заверни его в тефлон, и начнем!
Трой пожимает плечами. Ли продолжает стучать по его спине.
— Перестань, Ли, — говорю я.
— Мы не можем использовать человеческий мозг, — говорит Крис. — Это неправильно. С моральной точки зрения.
— Хватит, вы, кровоточащие сердца! — говорю я. — Марш в морозилку!
Мы размораживаем все девятнадцать образцов мозга. Формой они напоминают внутреннюю сторону краба-мечехвоста. Одиннадцать из них глубокая заморозка высушила и необратимо повредила. Трой извлекает гемостатическими щипцами теменную долю рассеченного мозга кадавра номер девятнадцать.
— Вот что мы теряем в переводе, — говорит он мне. — Чувства высшего порядка.
Голос у него тонкий, как у персонажа мультика.
— Да, — говорю я.
Но теменная зона — меньшая из наших тревог. Настоящая проблема состоит в связи между левым и правым полушарием. Каждая доля мозга у людей воспринимает и запоминает внешние стимулы по-своему. Они — словно разные личности. Когда приходит время делать выбор, они болтают между собой, даже ругаются. Решение принимает победитель. У людей с рассеченными долями можно непосредственно наблюдать эту ругань. Одна рука хватает сигарету, другая отталкивает ее ото рта. У пьяных побеждает одна из долей, а другая обычно засыпает. Именно поэтому некоторые люди становятся такими неуправляемыми после пинты джина, а люди с поврежденным мозгом помнят своих родных и умеют делить столбиком, но ведут себя совсем иначе, чем прежде.
В общем, именно эта болтовня между полушариями мозга ответственна за принятие наилучшего решения. Именно эта болтовня в конечном итоге отвечает за наше сознание. Мы пытаемся воссоздать ее в нашем искусственном интеллекте, но пока безуспешно.
Трой вытаскивает сомкнутый хирургический пинцет из постцентральной извилины кадавра номер семнадцать. Характерный противный звук.
— Человек сойдет с ума, обнаружив, что заперт в металлическую банку, — говорит он. — Особенно если не сможет говорить, слышать или ощущать прикосновение к себе другого человеческого существа. Говорю тебе, надо продолжать работу над искусственным интеллектом.
— Он прав, — замечает Крис.
У Крис от рождения парализованы ноги, так что она знает, о чем говорит. Она сама создала себе протезы, привив собственные нейроны к гибким пластиковым оболочкам. Поэтому ее и выбрали на эту должность из десяти тысяч претендентов, хотя ей всего двадцать один год.