Том стоял перед ним, с мечом в одной опущенной руке и с ключами в другой. Он был покрыт кровью. И его меч был покрыт кровью.
А вокруг автомобиля — больше десятка окровавленных тел.
Бенни закричал.
Не потому, что все понял — для этого он был слишком мал, — а потому, что запах крови напомнил ему о папе. И о доме. Бенни хотел к маме.
Он кричал, а Том, дрожа с головы до ног, стоял перед ним. Жгучие слезы выплескивались из его глаз и серебряными струйками текли по лицу.
— Прости, Бенни, — сказал он голосом, таким же сокрушенным, как весь их мир.
Том сорвал с себя залитую кровью рубашку. Футболка под ней тоже испачкалась, но не так сильно. Все еще дрожа, он поднял Бенни и крепко прижал к себе. Бенни запротестовал, стал бить его крошечными кулачками.
— Прости, — снова сказал Том.
Их окружали неподвижные куски тел — и тишина.
А потом — нет.
С боковых улиц, из открытых дверей домов появились новые. Их появлялось все больше.
Больше.
Больше.
Мистер Гейнор из крайнего дома на этой улице. Старая миссис Милхон с соседней улицы, в своем неизменном ветхом халате. Дети Канов. Делия и Мари Свенсон. Остальных он не знал. Даже двое полицейских в рваных мундирах.
— Нет, хватит, — сказал Том.
Он уткнулся лицом между шеей и плечиком Бенни. Как будто мог там найти утешение.
Хватит.
Но они все прибывали, и частью сознания Том понимал, что они будут прибывать всегда. Вот как все обстояло теперь. На это намекали в новостях. Улица, где он жил, доказала, что это — правда.
Том стал пробивать себе путь.
Он пнул мистера Гейнора в пах. Сила удара согнула того пополам. Мистер Гейнор должен был свалиться на землю, упасть с посиневшим лицом и свернуться в позе зародыша.
Но он не упал.
Гейнор покачнулся и опустился на одно колено. Его лицо не изменило выражения. Вообще. Нисколько. Ни один мускул не дрогнул.
Потом Гейнор грузно поднялся на ноги и снова пошел вперед. Протягивая руки к Бенни.
Том снова ударил его ногой. В то же самое место и сильнее.
На этот раз Гейнор даже не опустился на колено. Он качнулся назад, но восстановил равновесие и снова двинулся к ним.
Том выругался. Обозвал его самыми грязными словами, какие смог вспомнить.
Бенни взвизгивал каждый раз, когда Том бил ногами. Том надеялся, что он не слишком сильно сдавливает брата, вкладывая усилие в пинок.
Он ударил снова, только теперь не в пах, а в бок. Ниже. В колено. Бедренная кость сломалась со звуком удара битой по мячу.
Резко.
На этот раз Гейнор свалился. Не от боли. Молча. Просто упал. Сломанная кость проткнула его хлопковые брюки и торчала, зазубренная и белая. Том наблюдал, как он пытается встать. Сила тяжести тянула его вниз, сломанная кость не давала нащупать опору.
Без боли.
Просто сломанная кость.
Том попятился, развернулся. И побежал. Держа в руках орущего Бенни.
Он пронесся между припаркованными машинами, перепрыгнул через валяющийся на земле велосипед, продрался через узкую щель в бирючинной изгороди и выпрыгнул на тротуар.
Там он увидел двух незнакомых подростков. Они стояли на коленях, зарывшись лицами во что-то склизкое и теплое — от него поднимался пар.
Желудок.
Том не знал, кто это был. Но видел, как подергиваются мертвые руки.
Тут подростки отпрянули от еды, глядя на нее праздно и тупо. Наполовину съеденное тело вздрогнуло. Труп попытался сесть, но этому помешало отсутствие мышц живота. Он перекатился на бок, вываливая из себя кишки, будто мертвых змей. Подростки встали с колен, подняли головы и принюхались.
И обернулись к Тому.
И Бенни.
Бенни все кричал, и кричал, и кричал.
И вот тогда… только тогда очертания проблемы сформировались в сознании Тома. Не причины, не значение, не решение.
Очертания.
Он попятился, развернулся и снова побежал.
Лужайки перед домами были полны медлительных тел. Некоторые растянулись на траве, как сломанные морские звезды, не имея достаточно мышц или сухожилий, чтобы двигаться хоть каким-нибудь способом. Другие шли за ним, неотступно и медленно. Медленно, но неотступно.
Том бежал очень быстро, прижимая брата к себе, грудью чувствуя биение его сердца.
Улица впереди была заполнена людьми, которые раньше жили здесь, в Сансет-холлоу.
Сейчас они все здесь.
Сейчас они все.
Потом еще одна фигура вышла из-за изгороди.
Невысокая красивая девушка. В разорванном платье. Испуганные глаза на бледном лице.
— Том?.. — позвала она.
— Шерри, — ответил он.
Шерри Томлинсон училась с ним в школе. Со второго класса и до окончания. Он хотел с ней встречаться, но она всегда вела себя с ним очень сдержанно. Не холодно, просто не проявляла интереса.
Теперь она шла к нему, не обращая внимания на меч, не обращая внимания на кровь. Она протянула руку и коснулась его лица, его груди, его рук, его рта.
— Том? Что это?
— Шерри? С тобой все нормально?
— Что это? — спросила она.
— Не знаю.
Он не знал. То, что сообщали в новостях, звучало неправдоподобно. Все началось в Пенсильвании. Потом люди заболели и в других городах. Везде, где приземлялись самолеты из Филадельфии. Вокруг магистралей 1-95 и 1-76, распространяясь от автобусных терминалов и железнодорожных станций. Журналисты называли числа пострадавших. Сначала — инфицированных, а затем — человеческих жертв. Однозначные цифры. Потом — трехзначные. Когда Том мчался из полицейской академии домой, говорили о районах, с которыми пропала связь. О карантинных зонах. В небе летали вертолеты. Много вертолетов.
Когда он вошел в дом, телевизор работал. Андерсон Купер кричал — даже орал — о бомбежке Филадельфии, Питсбурга, Балтимора. И других городов.
Въезд в Лондон собирались закрыть.
Лос-Анджелес горел.
Горел.
Вот тогда он перестал смотреть телевизор. Тогда все перестали. Именно тогда папа пришел с заднего двора с укусами на шее.
И все развалилось.
Весь смысл. Все значение.
Все ответы.
— Что это? — спросила Шерри.
Том мог только покачать головой.
— Что это?
Он посмотрел на нее внимательно. Искал раны. Укусы.
— Что это? — повторила она. И снова: — Что это?
И Том понял, что этот вопрос — все, что у нее осталось. Она не ждала ответа. Ответ ей был не нужен. Она была как машина, оставленная на холостом ходу. Органическое записывающее устройство, проигрывающее одно и то же.
— Что это? Что это?
Изредка она вставляла его имя:
— Что это, Том?
Иногда в голосе прорывались истерических нотки — но сразу же слабели и отступали.
Каждый раз интонацией, ударением она выделяла разные слова — «что», «это», «Том» — как будто механизм в ее голове давал осечку.
Повторяя снова и снова. Как литанию[10] апокалиптической службы без церкви.
Это напомнило Тому слова старой песни.
«Какая частота, Кеннет?»
Группа «R.E.M.» Из альбома под названием «Монстр».
Трагическая ирония.
«Какая частота, Кеннет?»
Песня рассказывала о реальном случае, когда двое неизвестных напали на журналиста Дэна Разера. Отец Тома смотрел его передачи. А старший брат отца, Сэм, знал его лично. Нападавшие избивали журналиста, повторяя: «Какая частота, Кеннет?»
Только послание Шерри было проще.
— Что это?
Том не знал, как «это» назвать. Не находил подходящих слов.
Слово «инфекция» ничего не объясняло, все было намного хуже.
В телевизоре говорили: «пандемия». Слово звучало довольно точно, несмотря на то, что оно предполагало. Слово казалось слишком большим для этого мира. Для мира полицейской академии, для сонного мирка Сансет-холлоу
— Что это, Том?
Парень на канале «Фокс» сказал: «конец света». Словно библейский пророк. Сказал — и ушел, оставив на экране пустую картинку.
Конец света.
Том не мог сказать Шерри, что это конец света. Это был конец дня.
Сегодняшнего. А может быть, это конец еще очень многого.
Но — конец? На самом деле — конец?
Том не хотел об этом думать. Даже теперь.
Он двинулся дальше, шагая быстрее, в надежде, что она за ним не пойдет.
Но Шерри пошла. Она переставляла ноги механически, как ножницы, режущие бумагу. Чоп-чоп.
— Что это, Том?
Она вроде определилась. Всегда добавлять его имя. Словно вцепилась в него. Наверное, думала, что он знает, куда идет.
— Я не знаю, — ответил он.
Но было ясно: Шерри его не услышала. А может быть, не могла услышать.
Бенни все крутился, потом Том ощутил бедром тепло. Влажное тепло. Подгузник протекал.
Черт.
Всего лишь моча, и все же.
Как меняют подгузник во время конца света? Какова процедура?
— Что это, Том?
Он резко обернулся. Хотел прикрикнуть на нее. Сказать, чтоб заткнулась. Ударить, выбить эти глупые слова из ее рта. Разбить напомаженные губы, чтобы они больше не смогли ничего произнести.
Она отшатнулась от него, широко распахнув глаза. И тоненьким, жалобным голосом спросила:
— Что это, Том?
Но тут кусты задрожали и раздвинулись ветки.
Их становилось все больше.
Их.
— Шерри, — быстро сказал Том, — садись в машину.
— Что это?
— Лезь в чертову машину!
Он оттолкнул ее, нащупал ручку дверцы и запихнул Бенни внутрь. Некогда ставить детское кресло. Пусть его оштрафуют. Штраф будет счастьем.
— Шерри, залезай!
Она смотрела на него так, будто он произносил какие-то бессмысленные звуки. Вертикальные морщинки возникли между ее нахмуренными бровями.
— Что это? — спросила она.
Человеческие фигуры все шли и шли.
Много фигур.
В большинстве теперь незнакомые. Люди из других частей города.
Шли через дворы и лужайки.
Шли.
Шли.
— Господи, Шерри, лезь скорее в машину!
Она отступила от него, качая головой и почти улыбаясь, как делают люди, когда думают, что вы чего-то не понимаете.