quae tamen minime ordinaret se facturum]; но если бы он делал подобное, то это свершалось бы согласно упорядоченному могуществу, ибо если бы он делал – это бы означало, что он принял об этом решение. [Cit. Courtenay. P. 164.]
Как для более передового мыслителя, для Оккама принципиально важно предохранить случайный характер решения от влияния концепции действия, проводимой магометанами и «старушками» (vetulae), которая сводит его к чистой необходимости («Из этого следовало бы, что ни одна тварь не может делать то, чего она не делает фактически, так что все происходило бы по необходимости и ничего – по случайности, как утверждают неверные, древние еретики, а также еретеки тайные, миряне и старушки». Ibid.).
В конечном итоге на кону в этом конфликте функционирование правительственного диспозитива. Если для понтифика различие между двумя уровнями или двумя аспектами диспозитива носит чисто номинальный характер – так что действие фактического управления уже всегда определяет могущество и Царство полностью отождествляется с Правлением, – то для Оккама Царство (абсолютное могущество) всегда каким-то образом превосходит и предваряет Правление (упорядоченное могущество), которое достигает и определяет его лишь в момент executio, при этом никогда полностью его не исчерпывая. Иными словами, друг другу противостоят две различные концепции управления людьми: первая, над которой еще довлеет старая модель территориального суверенитета, сводит двоякую расчлененность аппарата управления к чисто формальному моменту; вторая приближается к новой экономико-провиденциальной парадигме, в которой два элемента сохраняют, несмотря на их взаимосвязь, каждый свою идентичность, а случайности действий управления соответствует свобода суверенного решения. Но в результате своеобразного перевертывания именно эта, так сказать, более «демократическая» парадигма приближается к позиции тех канонистов и теологов (таких как Дунс Скот), которые в те же годы разрабатывают доктрину potentia absoluta как модель исключительных полномочий. В той мере, в какой оно структурно превосходит упорядоченное могущество, могущество абсолютное представляет собой – не только в Боге, но в любом деятеле (и в особенности в понтифике) – то, что позволяет законно действовать «за пределами закона и вопреки ему»:
Potest agere conformiter illi legi rectae, et tunc secundum potentiam ordinatam (ordinata enim est in quantum est principium exsequendi aliqua conformiter legi rectae) et potest agere praeter illam legem vel contra eam, et in hoc est potentia absoluta, excedens potentiam ordinatam[132]. [Duns Scoto. Cit. Courtenay. P. 112.]
5. Провиденциальная машина
5.1. Лекционный курс Мишеля Фуко «Безопасность, территория, население», прочитанный в Коллеж де Франс в 1977–1978 годах, посвящен генеалогии современного управленчества. Фуко начинает с того, что выделяет в истории отношений власти три различные модальности: это законодательная система, которая соответствует институциональной модели территориального суверенного государства и определяет себя посредством нормативного кода, противопоставляющего дозволенное тому, что запрещено, и исходя из этого противопоставления устанавливающего систему наказаний; дисциплинарные механизмы, которые соответствуют дисциплинарным обществам Нового времени и внедряют наряду с законом комплекс полицейских, медицинских и карательных процедур с целью упорядочивать, исправлять и моделировать тела подданных; и, наконец, диспозитивы безопасности, которые соответствуют современному государству населения и характерной для него новой практике, которую это государство определяет как «управление людьми». Фуко спешит уточнить, что эти три модальности не следуют друг за другом хронологически и не исключают друг друга, но сосуществуют и сочленяются друг с другом – однако таким образом, что в ту или иную эпоху какая-то одна из них определяет господствующую политическую технику. Так, рождение государства населения и примат диспозитивов безопасности совпадают с относительным ослаблением функции суверена и выходом на первый план того самого управленчества, которое составляет важнейшую политическую проблему нашего времени. Характеризуя ее, Фуко использует формулу, которую мы уже встречали у Шмитта и у Петерсона:
Ведя речь о населении, я постоянно использовал один термин, а именно термин «управление». И чем дальше мы продвигались в анализе населения, тем реже я обращался к слову «суверен». Передо мной встала необходимость выделить и обозначить еще один, на мой взгляд, относительно новый феномен – но уже не из области понятий или уровней реальности, а из разряда техник власти. Точнее говоря, мне нужно было указать на процесс, в рамках которого управление начинает оттеснять простое установление правил на задний план, вследствие чего у сторонников ограничения королевской власти в один прекрасный день появится возможность заявить: «Король царствует, но не правит». Речь идет об инверсии во взаимоотношениях управления и царствования, ставшей причиной того, что, по существу, в центре внимания новоевропейской политики оказалась не проблема верховной власти, царствования, imperium, а проблема управленческих решений[133].
Фуко усматривает истоки управленческих техник в христианском пастырстве – в том самом «управлении душами» (regimen animarum), которое, будучи «техникой техник», определяет деятельность Церкви вплоть до XVIII века, когда оно становится «моделью» и «матрицей» (Там же. С. 208) политического управления. Одна из сущностных черт пастырства состоит в том, что оно равным образом обращено к индивидууму и к общности, что его задачей является забота о людях omnes et singulatim[134], и именно эта двоякая сочлененность определяет деятельность правительства современного Государства, которая по этой причине является одновременно индивидуализирующей и тотализирующей. Другой сущностной чертой, которая роднит пастырство и управление людьми, является, по мысли Фуко, идея «экономики», то есть руководства индивидами, вещами и богатством, устроенного по образцу семьи. Если пастырство выступает как oikonomia psychōn, «экономика душ», то «включение экономики в пространство политической практики будет […] основной целью управления»[135]. Более того, управление есть не что иное, как «искусство отправлять власть в форме экономики»[136], притом что и церковное пастырство, и политическое управление относятся к сущностно экономической парадигме.
Несмотря на то что Фуко, давая «экономическое» определение пастырству, цитирует именно Григория Назианзина – автора, который, как мы имели возможность убедиться, сыграл важную роль в разработке тринитарной парадигмы, – он будто бы полностью игнорирует теологические импликации термина ойкономия, которым и посвящено настоящее исследование. Но тот факт, что выстраиваемая Фуко генеалогия управленчества в этой перспективе может быть расширена и продолжена во времени вплоть до того, что через историю становления тринитарной парадигмы становится возможным выявить в самом Боге истоки концепции экономического управления людьми и миром, – не умаляет ценности его предположений, но скорее укрепляет их теоретическое ядро в той мере, в коей оно уточняет и корректирует их историко-хронологическое содержание. Так, лекция, прочитанная 8 марта 1978 года, помимо прочего, посвящена анализу «De regno»[137] Фомы Аквинского: она ставит себе целью показать, что в средневековой мысли – и особенно в схоластике – еще присутствует сущностная непрерывность между суверенитетом и управлением. «Если в самой непрерывной преемственности отправления своей верховной власти суверен может и должен править, то только в той мере, в какой он образует часть того великого континуума, который нисходит от Бога к отцу семейства, проходя через природу и пастырей. Этот великий континуум суверенитета в правлении есть не что иное, как „политическое“ выражение преемственности между Богом и людьми»[138]. Именно эта преемственность, по мысли Фуко, нарушается начиная с XVI века, когда череда новых парадигм – от астрономии Коперника и Кеплера до физики Галилея, от естественной истории Джона Рея до Грамматики Пор-Рояля – показывает, что Бог «управляет миром лишь посредством общих, универсальных, простых и понятных законов. Иными словами, Бог не управляет миром как пастырь, но безраздельно царствует посредством принципов»[139].
Мы же, напротив, показали, что первый зародыш разграничения между Царством и Правлением содержится в тринитарной ойкономии, которая вводит разрыв между бытием и праксисом внутри самой божественности. Понятие ordo в средневековой мысли – и в особенности у Фомы – способно восполнить этот раскол, лишь воспроизводя его в самом себе в виде разрыва между трансцендентным и имманентным порядком (а также между ordinatio и executio). Но еще большее удивление вызывает тот факт, что в своей генеалогии управленчества Фуко упоминает небольшое сочинение Фомы «De regno», обходя при этом вниманием трактат «De gubernatione mundi»[140], в котором он мог бы обнаружить основные элементы теории управления в его противопоставленности царству. С другой стороны, c определенного момента – и в частности уже в книге Сальвиана «De gubernatione Dei» – термин «gubernatio» является синонимом провидения, а трактаты о божественном управлении миром есть не что иное, как трактаты о способе, которым Бог продумывает и осуществляет свое провиденциальное действие.