[149]. [Ibid.]
Именно эту, вовсе не очевидную связь между проблемой существования зла и проблемой провидения Хрисипп оставил в наследие христианской теологии и философии.
5.4. Трактат и cборник вопросов о провидении, приписываемый Александру Афродисийскому, комментировавшему Аристотеля во II веке н. э., являют собой яркий пример того, каким образом в контексте данной проблематики различные философские школы имели тенденцию одновременно сходиться и расходиться в разных вопросах согласно неким общим неизменным установкам. Противниками Александра были стоики, утверждавшие, что «ничто в мире не происходит без вмешательства провидения» и что боги, подобные в этом осмотрительным хозяевам, которые безотрывно следят за всем, что происходит в их доме, заботятся как о мире в целом, так и об отдельных вещах (Alex 1. P. 102–103). Опровергая такое представление о провидении, Александр неустанно повторяет, что бог, неотрывно следящий за каждым индивидом и за всякой отдельной вещью, предстал бы в положении низшем относительно вещей, о которых он печется. Таким образом Александр противопоставляет парадигму царства парадигме пастырства (то есть, опять же, Царство и Правление): если пастух стоит ниже существ, о которых он заботится – ибо его совершенство зависит от их процветания, – то в случае провидения дело обстоит противоположным образом:
Иначе свершается промысел[150], осуществляемый царем над подвластными ему вещами: он не бдит непрерывно за частным и общим так, что ни одна вещь в его ведении не ускользает от его внимания и вся его жизнь посвящена этому бдению. Разум царя предпочитает осуществлять промысел универсальным и всеобщим образом, его задачи слишком благородны и возвышенны, чтобы он занимал себя подобными безделицами[151]. [Ibid. P. 117.].
Безусловно, Бог есть первый источник всякого провидения, но это не означает, что он созерцает и ведает о каждом из нижестоящих существ:
Человек и тот не способен распространить свой промысел на все в доме вплоть до мышей, муравьев и всех прочих находящихся там вещей. Посему следует сказать, что не пристало благородному человеку наводить порядок в доме, раскладывая все вещи по местам и распоряжаясь ими соответственно их назначению, ибо действие сие его не достойно. Ведь он должен брать в соображение наиболее значимые из вещей, а такого рода действия и заботы должны быть ему чужды. Если же такое поведение не достойно благоразумного человека, то, стало быть, еще менее оно подобает Богу: он и в самом деле слишком высоко стоит, чтобы можно было утверждать, будто он заботится о людях, о мышах и о муравьях […] и что промысел его простирается на все мирские дела. [P. 119.]
Мы видим, что здесь уже сформировалось то двоякое членение провидения, которому позже в христианском богословии будет присвоено имя providentia generalis и providentia specialis и которое здесь представлено как провидение, свершающееся само по себе (kat' hauto), и провидение, свершающееся привходящим образом (kata symbebēkos). Но решающее значение в случае Александра имеет то, каким способом он пытается помыслить третью, промежуточную модель, нейтрализующую эти оппозиции: по всей видимости, она и составляет для него истинную парадигму провиденциального действия.
Провидение богов в отношении вещей, существующих в подлунном мире, пишет Александр (P. 143), не может быть изначальным действием, умышленно направленным на эти вещи, ибо то, что свершается во имя чего бы то ни было, находится в подчинении у последнего – а в таком случае провидение было бы в подчинении у существ подлунного мира. Но не менее абсурдным было бы полагать, что провидение свершается чисто привходящим образом, ибо это то же самое, что утверждать, будто провидение не есть осознанное действие – тогда как Бог безусловно является самым сознательным из существ. Александр очерчивает здесь парадигму божественного действия, которая уклоняется как от модели преднамеренного действия, так и от модели непредумышленного случая, и предстает, так сказать, в парадоксальной форме умышленного случая или лишенной цели сознательности. Александр называет «природой» то, что соответствует этому провиденциальному канону, и в согласии с ним определяет эту природу как «божественную технику» (P. 149):
Божественная сила, которую мы также называем «природой», дает бытие вещам, в которых она присутствует, придавая им форму согласно определенной упорядоченной взаимосвязи – но таким образом, чтобы это происходило без принятия какого-либо решения. Природа не принимает решений и не использует рациональное осмысление в отношении того, что она совершает, потому что природа есть сила иррациональная. [P. 151.]
Именно это дает возможность Александру уподоблять природные движения движениям, производимым механическими автоматами, которые «будто бы пляшут, борются и перемещаются, совершая упорядоченные, ритмичные движения, поскольку к этому их приспособил мастер» (Ibid.). Но если ремесленники, создавая продукты промысла, ставят перед собой определенную цель, то та божественная техника, которая именуется природой, осуществляется непроизвольно, но тем не менее и не привходящим образом, «исключительно благодаря непрерывной череде сменяющих друг друга порождаемых существ» (P. 153).
5.5. Как же следует понимать эту особую промежуточную природу провиденциального действия – непроизвольную, но и не привходящую? В вопросе 2, 21 Александр подробно описывает и обосновывает свою модель. Если можно было бы, пишет он, найти термин, означающий нечто среднее между «происходящим само по себе» и «привходящим», то это бы упразднило альтернативу, которая делает провиденциальное действие недоступным для понимания. Таковое действие не ставит себе целью принести пользу существу, о котором оно заботится (провидение само по себе), но вместе с тем оно не является чисто привходящим.
Мы говорим, что печется о чем-либо сам по себе тот, кто задался целью принести пользу данной вещи, и ввиду этой пользы он совершает действия, которые, по его разумению, служат достижению этой цели, полагая смыслом своей деятельности принесение блага той сущности, о которой он печется.
Мы говорим, что одно существо печется о другом привходящим образом [kata symbebēkos] тогда, когда «заботящийся» ничего не делает для того, чтобы принести пользу существу, о котором он заботится, но выходит так, что последнее извлекает некую пользу из того, что делает первый; однако «заботящийся» таким образом пребывает в полном неведении относительно этого привходящего следствия. В самом деле, кажется, будто привходящим образом находит сокровище тот, кто изначально копал с другой целью и кто не предполагал его найти. Точно так же не иначе, как привходящим образом некто погибает от удара молнии, ибо молния не поражает намеренно, как не является она проявлением сознательного действия демиурга, который ее произвел. [P. 236.]
Провиденциальное действие по Александру – и в этом состоит особый интерес его теории – не является ни «происходящим само по себе», ни «привходящим», ни первичным, ни побочным, но представляет собой то, что можно было бы определить как «рассчитанный побочный эффект».
Знание некоторых следствий того, что происходит ввиду какой-то иной цели, исключает привходящий характер этих следствий, ибо случайным является то, что происходит вопреки ожиданиям, тогда как прогноз представляется признаком рациональной связности фактов. […] Cущность, не действующая в отношении чего-либо, но осознающая пользу, которую она ему приносит, и желающая этого, осуществляет о нем заботу – но при этом такое действие не является ни свершающимся само по себе, ни привходящим образом. [P. 236–240.]
Теория провидения у Александра, в соответствии с аристотелевской теологией, от которой он отталкивается, не направлена на обоснование Управления миром, но это Управление – то есть соотношение между общим и частным – случайным[152], но сознательным образом проистекает из провидения всеобщего. Бог, который царствует, но не правит, делает таким образом возможным управление. Иначе говоря, управление является эпифеноменом провидения (или царства).
Определив таким образом природу провиденциального действия, Александр передал в наследие христианской теологии возможный канон божественного gubernatio миром. Проявляется ли провидение исключительно в универсальных принципах или же он нисходит до попечения о самых ничтожных частностях – он в любом случае должен проникать в саму природу вещей и соблюдать ее имманентную «экономику». Управление миром свершается не посредством тиранического навязывания общей внешней воли и не привходящим образом, а через осмысленное прогнозирование побочных эффектов, которые проистекают из самой природы вещей и в своей единичности остаются совершенно случайными. То, что представлялось маргинальным феноменом или второстепенным эффектом, становится таким образом самой парадигмой действия управления.
Стало быть, неудивительно, что арабский автор IX века Джабир ибн Хайян мог интерпретировать рассуждение Александра о провидении в таком духе, что из него вытекало нечто вроде своеобразной парадигмы либерализма. Суть ее сводилась к тому, что хозяин, пекущийся о своих интересах и о нуждах своего дома, приносит пользу – неважно, насколько осознанно, – так же и живности, которая его населяет:
Книгу Александра Афродисийского характеризует то, что, по его мнению, девятая сфера не осуществляет промысла об этом мире намеренно: в этом мире нет ничего, что уклонялось бы от промысла, но происходит это лишь привходящим образом. Иллюстрируя это положение, он приводит следующий пример: хозяин дома или дворца не думает о том, чтобы накормить мышей, ящериц, тараканов и муравьев, живущих в нем, заботясь таким образом об их существовании, – как, напротив, он поступает в отношении себя самого и членов своей семьи. И все же, заботясь о своем доме, он также привходящим образом заботится и об этой живности. [P. 167.]