ойкономия, то есть управление людьми и вещами. Экономико-управленческая направленность современных демократий не есть результат случайного стечения обстоятельств: она является неотъемлемой частью теологического наследия, хранительницами которого эти демократии выступают.
6. Ангелология и бюрократия
6.1. В 1935 году, когда в своей монографии «Монотеизм как политическая проблема» Петерсон решительно отвергает христианскую политическую теологию, он в то же время утверждает «политическую» и «общественную» природу небесного града – а вместе с ним и Церкви, благодаря ее приобщенности к нему через литургию. Делает он это неожиданным образом в форме небольшого трактата об ангелах («Das Buch von den Engeln. Stellung und Bedeutung der heiligen Engel im Kultus», 1935), который занимает маргинальную позицию в библиографии теолога, однако рекомендуется к прочтению вкупе с самой знаменитой его книгой, важнейшим дополнением к которой он является.
«Путь, по которому следует Церковь, – пишет Петерсон, – ведет от земного Иерусалима к Иерусалиму небесному, от града евреев к граду ангелов и святых» (Peterson 1. Р. 197). В данной перспективе Церковь постоянно описывается в трактате посредством использования «политических» образов: подобно мирским политическим собраниям, христианская ekklēsia может быть определена как «собрание полноправных граждан [Vollbürger] небесного града, которые встречаются с целью совершения культовых действий» (Ibid. P. 198). Таким же образом и текст Послания Павла не без натяжек трактуется в политическом ключе: термин politeuma в Послании к Филиппийцам, 3:20, который в Вульгате передан как conversatio (образ жизни, поведение), переведен как «гражданство», а в примечании не без некоторого колебания сообщается, что глагол apographesthai в Послании к Евреям 12:23 (обладающий, по всей вероятности, эсхатологическим значением «быть вписанными в книгу жизни») означает «занесение в списки граждан небесного града» (Ibid. P. 231). Так или иначе, тезис Петерсона состоит в том, что, поскольку Церковь неотступно следует своему пути к небесной цели, она «посредством богослужения неизбежно вступает в отношения с жителями небесного града» – то есть с ангелами, «небесными гражданами», или блаженными (Ibid). Иными словами, речь идет о том, чтобы доказать, что все «культовые» проявления Церкви должны истолковываться «либо как участие ангелов в земном богослужении, либо, напротив, […] как участие в прославлении, которое ангелы обращают к Богу на небесах» (P. 199).
Стратегическое значение связи, которая посредством богослужения таким образом устанавливается между Церковью и небесным градом, проясняется несколькими страницами ниже. Анализируя так называемые литургические «интермедии» Апокалипсиса, в коих фигурируют аккламации, согласно Петерсону берущие начало в церемониале императорского культа, он выдвигает неожиданный на первый взгляд тезис, согласно которому «культ Церкви небесной, а значит, безусловно, и литургия сплоченной с ним Церкви земной имеют изначальную соотнесенность [ursprüngliche Beziehung] с политическим миром» (Ibid. P. 202).
Старое августиновское положение, согласно которому небесный град будут населять ангелы и блаженные, занявшие место падших ангелов с целью восстановить идеальное число жителей Царства, обретает у Петерсона ярко выраженную политическую окраску. Образы, которые Августин заимствует из политического вокабуляра своего времени при описании небесного Иерусалима («…adiunctis etiam legionibus et exercitibus angelorum, ut fiat illa una civitas sub uno rege, et una quaedam provincia sub uno imperatore, felix in perpetua pace et salute…»[173], Aug. Psalm. 36, 3, 4), истолковываются Петерсоном в буквальном смысле как обоснование «политико-религиозного [religiös-politische]» характера небесного града – а следовательно, и Церкви, которая сообщается с ним посредством богослужения: «Речь идет о политико-религиозном понятии – или же, иными словами, о понятии порядка [Ordnungsbegriff] небесной иерархии, в которую перетекает церковное священнодействие. Это служит очередным подтверждением нашего тезиса, согласно которому христианское богослужение изначально связано с политической сферой» (Peterson 1. P. 214).
Ровно в тот момент, когда в книге «Монотеизм как политическая проблема» Петерсон в противовес Шмитту решительным образом отрицает правомерность теолого-политического толкования христианской веры, он столь же решительно утверждает политико-религиозный характер Церкви. И это тем более удивительно, что он постоянно прибегает к сравнениям из мирской политической сферы: «Подобно тому как император, являясь в окружении своей свиты, выражает публичность [Öffentlichkeit] своей политической власти, так и Христос, предстоящий в момент богослужения в окружении ангелов, выражает публичный характер своего политико-религиозного господства» (Ibid. Р. 223). Но этот «публичный» характер «не был присвоен Церкви Государством: он изначально ей присущ, ибо владыка ее – Господь, который, имея в своей власти небесное царство, обладает также и небесной публичностью» (Ibid.). Иными словами, политичность, о которой говорит Петерсон, всецело заключается в том отношении, которое посредством участия ангелов богослужение устанавливает с этой «небесной публичностью»: «отношение между Ekklēsia и небесным polis […] является политическим отношением, и по этой причине ангелы всегда должны быть участниками культовых действий, производимых Церковью» (Ibid.).
Смысл исключения политической теологии начинает здесь проясняться: если политика с христианской точки зрения являет собой лишь культово-ангелологическое отношение между Церковью и небесным царством, любое экстраполирование этой «политико-религиозной» природы в мирскую сферу абсолютно нелегитимно.
В христианской эсхатологии раз и навсегда было отринуто любое теологическое значение светской политики: «То, что небесное прославление в Апокалипсисе изначально связано с политическим миром, объясняется тем, что апостолы оставили земной Иерусалим, политический и культурный центр, обратившись к Иерусалиму небесному, царскому граду и дворцу, но также храму и месту поклонения. С этим же связан и тот факт, что гимн Церкви превосходит национальные гимны подобно тому, как язык Церкви превосходит все прочие языки. В заключение следует отметить, что подобное эсхатологическое превосходство имеет своим крайним следствием то, что все мироздание вовлекается в хвалебное песнопение» (P. 206).
6.2. Ангелы – этот тезис в сжатой форме отражает теологическую стратегию, лежащую в основе трактата, – суть гаранты исходной взаимосвязи между Церковью и политической сферой – «политической» и «политико-религиозной» природы прославления, которое совершается как в ekklēsia, так и в небесном граде. Но если мы зададимся вопросом, в чем именно состоит «политичность», мы с удивлением обнаружим, что «публичность», имеющая в ангелах свою геральдическую эмблему и вместе с тем свою изначальную сущность, определяется исключительно через хвалебное песнопение. Христианское богослужение исконным образом связано с политической сферой лишь в той мере, в коей оно стремится «превратить церковный культ в священнодействие, сродное культу ангельскому; но это возможно лишь при условии включения в богослужение хвалебной песни [Lobgesang], напоминающей по своей сути хвалебную песнь ангелов» (P. 214). Поэтому, по мысли Петерсона, литургия достигает своей высшей точки в «Трисвятом» [ «trisagio». – Примеч. пер.], то есть в гимне, который прославляет Бога в тройном возгласе[174]Sanctus, sanctus, sanctus; а так как об ангелах сказано, что они «поют неутомимыми устами, непрерывно вознося хвалу Всевышнему в Трисвятой песне, то благодаря этому можно непрестанно принимать участие в ангельской литургии в форме дневного и ночного богослужения» (P. 215).
То, что хвалебное и прославляющее песнопение не является характеристикой одних ангелов в сравнении с другими, но определяет их сущность, а значит, и их «политичность», – с абсолютной убежденностью утверждается Петерсоном в заключении трактата.
В этом истечении и излиянии [Verströmen und Ausströmen] в слове и в песне, в этом феномене заключается сама сущность этих ангелов […]. Речь идет не о тех ангелах, которые изначальным и абстрактным образом являются «ангелами вообще» и вдобавок к этому поют, а об ангелах, которые являются таковыми постольку, поскольку они описанным нами образом изливают себя в славословии Свят, Свят, Свят. Этот возглас [Ruf] составляет само их существо, и именно в этом истечении они суть то, что они есть, то есть Херувимы и Серафимы [P. 226].
А если политичность и истина ekklēsia определяются ее причастностью к ангельскому миру, то значит, и люди могут обрести полноправное небесное гражданство лишь через подражание ангелам, участвуя вместе с ними в хвалебном и прославляющем песнопении. Политическое предназначение человека является предназначением ангельским, а ангельское предназначение есть призвание к прославляющему песнопению. Здесь круг замыкается:
Церковным песнопениям соответствуют песнопения небесные, а внутренняя жизнь Церкви артикулируется на основании ее участия в небесном песнопении. Ангелы суть выражение публичного характера поклонения, которое Церковь возносит Богу; а коль скоро ангелы связаны с небесным политико-религиозным миром, то, следовательно, через них церковное богослужение также неизбежным образом вступает в связь с политической сферой. Если, наконец, ангелы посредством песнопения различают в Церкви «ангелоподобных» [Engel-Ähnliche] и «народ» [Volk], они также являются теми, кто пробуждает в Церкви мистическую жизнь, которая свершается в тот момент, ког