6.7. В конце 108-го вопроса, прежде чем перейти к разговору о бесовских чинах, Фома делает неожиданное отступление, задаваясь вопросом, будут ли продолжать существовать ангельские иерархии и чины после Страшного суда. Вопрос не очевидный; но и уклониться от него едва ли возможно. В самом деле, когда история мира и творений достигнет своего конца и праведники обретут вечное блаженство, а грешники будут преданы вечному наказанию, какое назначение может быть у ангельских чинов? Каким образом можно помыслить бездеятельных ангелов?
Проблема усложнялась тем, что в Первом послании к Коринфянам (15:24) Павел будто бы недвусмысленно говорит об уничтожении или упразднении ангельских чинов в момент парусии: «А затем конец, когда [Христос] придаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит[193] [katargēsēi, лат. evacuaverit] всякое начальство, всякую власть и силу». Передача мессианского Царства в руки Отца подразумевает свершение исторической миссии спасения. В своем комментарии к Посланиям Павла Фома уже поднял в данной перспективе проблему конца правления и деятельности ангелов, разграничивая «славу» и «исполнение», ангелов управляющих и ангелов исполняющих:
Когда он упразднит всякое начальство, всякую власть и силу, то есть когда прекратится всякая власть – как человеческая, так и ангельская, – тогда мы будем непосредственно под Богом [immediate erimus sub Deo] […]. Но останутся ли тогда различия в ангельских чинах? Я говорю: останутся в плане превосходства славы [ad eminentiam gloriae], согласно коему один стоит выше другого, но исчезнут в плане действенности исполнительного управления в отношении нас [ad efficaciam executionis ad nos]. Поэтому он говорит, что станут бездеятельными те ангелы, чьи имена связаны с исполнением, а именно – начальства, власти и силы. Однако же, он не упоминает ангелов, принадлежащих высшей иерархии и не являющихся исполнителями, […] как не говорит он о том, что будут упразднены господства, ибо они хотя и принадлежат к исполнительной власти, сами исполнением не занимаются, но управляют и повелевают. [Super I Cor., cap. 15, l. 3, p. 394.]
В последний день мироздания деятельность ангелов еще возможно каким-то образом помыслить: они, как сказано в Мф. 25:31, не только будут присутствовать при Страшном суде, но будут посланы во все концы земли за воскресшими (Daniélou. P. 131): последние, согласно Оригену, предстанут «в сопровождении ангелов», которые «вознесут их на своих плечах» (Ibid., P. 133–134). Но что станется с небесными служителями после того, как последний праведник вознесется в рай, а последний грешник будет низвергнут в ад?
В трактате «De gubernatione mundis» эта проблема являет себя во всей своей апоретичности. Ойкономия, провиденциальное управление миром, не вечно: приходит к своей финальной точке в день Страшного суда. «Назначение ангельских ведомств состоит в том, чтобы вести людей к спасению. Но в день Страшного суда всем избранным будет даровано спасение. Поэтому по его свершении больше не будет ни ведомств, ни ангельских рангов» (S. Th., I, q. 108, a. 7, arg. 3). Последующее Царство будет, так сказать, радикальным образом лишено правления. Но как помыслить Царство без какого-либо Правления?
С целью разрешить эту апорию Фома множит свои distinguo. Речь, ни больше ни меньше, идет о том, чтобы отделить иерархию от ее функции в попытке помыслить власть, «пережившую» собственное исполнение. Подобно тому как роль предводителя войска в битве и в последующем торжестве различна, так же иерархия и ее слава могут простираться за пределы правления, на осуществление которого они были направлены:
В устройстве ангельских рангов можно выделить два аспекта: различие в чинах и исполнение обязанностей. Первое основывается на различиях в природе и в благодати, а они пребудут вовеки. Различение в природе и в благодати у ангелов, в самом деле, может быть упразднено, лишь если исчезнут сами ангелы. Различия в отношении славы также всегда пребудут с ними – в соответствии с различиями в достоинстве. Исполнение же обязанностей в некотором смысле останется, а в некотором смысле прекратится после Страшного суда. Прекратится постольку, поскольку их служение направлено на то, чтобы вести некоторых людей к их цели; останется постольку, поскольку оно может согласовываться с достижением этой цели. Точно так же функции военных различны во время боя и в момент победы. [Ibid., I, q. 108, a. 7.]
Иерархия, будто бы тесно связанная с исполнением функции или служения, во славе продолжает свое существование за пределами этого исполнения.
6.8. Проблема, которую Фома пытается здесь решить, в конечном счете есть проблема конца ойкономии. История спасения, к которому была обращена машина провиденциального управления миром, свершилась. Что теперь произойдет с этой машиной? Что станется с миллиардами ангелов, которые, образуя идеально устроенные девять хоров в небесной иерархии, с первого момента творения и до самого Судного дня несли неустанную службу? В отношении некоторых из них вердикт Фомы беспощаден: «По прошествии века Начальства и Власти будут упразднены в их служении, направленном на то, чтобы вести другие творения к их цели; ведь как только эта цель будет достигнута, исчезнет всякая необходимость стремиться к ней» (ibid., I, q. 108, a. 7, ad I). Еще более категоричен приговор, выносимый Матфеем из Акваспарты в его «Вопросах о провидении»:
По прошествии века не допускается ни сотрудничество между творениями, ни какое-либо служение. Будучи непосредственным началом всякого творения, Бог столь же непосредственным образом является его концом, альфой и омегой. […] Поэтому всякое управление будет прекращено – а вместе с ним и всякое ангельское служение, ибо оно направлено на то, чтобы вести людей к их цели, и как только эта цель будет достигнута, оно должно быть прекращено. Упразднено будет и всякое иерархическое действо, всякое подчинение и всякое превосходство, как сказал Апостол (1 Кор. 15:24). [Matteo di Acquasparta. P. 316.]
Однако упразднение управленческой машины ретроспективно воздействует на саму тринитарную экономику. Учитывая, что последняя была структурно связана с действием Бога и с вершимым им провиденциальным управлением миром, как возможно помыслить бездеятельного Бога? Если тринитарной экономике удалось преодолеть в едином Боге гностический раскол между deus otiosus и deus actuosus, упразднение всякой деятельности как будто ставит под вопрос сам смысл экономики. Поэтому Иероним в своем послании к Дамасию, комментируя строки из Исаии (6:2–3), повествующие о том, что Серафимы покрывали своими крыльями лицо и ноги Господа, распознает в этом образе символ невозможности помыслить то, что предшествует сотворению мира или то, что будет после его конца:
Что будет по прошествии века? Что будет после суда над родом человеческим, какая последует жизнь? Опять будет ли иная земля, и иные элементы, или будет ли сотворен иной мир? […] Слова Исаии означают, что никто не может высказать бывшего до мира и будущего после мира. Мы знаем только среднее, что открывается нам чрез чтение Писаний: когда сотворен мир, когда образован человек, когда был потоп, когда дан закон; что от одного человека наполнились все земные пространства и что в последнее время Сын Божий принял плоть для нашего спасения. А прочее, о чем сказали, то два серафима закрывают в лице и ногах[194]. [Ep., I, 18, 7, PL. 22, 365.]
Иными словами, в отношении Бога мы можем познавать и мыслить лишь экономику и Управление, но не Царство и бездеятельность; и все же Управление есть лишь небольшой промежуток, пролегающий между двумя вечными и исполненными славы фигурами Царства.
Теперь становится ясно, почему в теологической традиции, которая обрела в лице Петерсона свое крайнее выражение, идеальным символом христианской гражданственности является хвалебное песнопение, а ставшим бездеятельными ангелам вверяется плеромная фигура политического. Учение о Славе как о конечной цели человека и о фигуре божественного, которая продолжает свое существование после того, как упразднено управление миром, и есть данное теологами решение проблемы конца экономики. Ангельские ведомства будут существовать после Страшного суда лишь в качестве гимнологической иерархии, то есть в форме созерцания и восхваления божественной славы. В тот момент, когда свершится всякое провиденциальное действие и будет приостановлено всякое спасительное управление, останется лишь песнопение. Литургия уцелеет исключительно в форме славословия.
ℵ То, что проблема представимости фигуры бездеятельного Бога являет собой самый настоящий бич христианской теологии, подтверждается затруднением, на которое – начиная от Иринея и Августина – наталкиваются любые попытки ответить на поистине богохульный вопрос: «Что делал Бог до сотворения небес и земли? И если он ничего не делал, то почему он не продолжил бездействовать как раньше?» Уже Августин – который в своей «Исповеди» (11, 10, 12) именно так формулирует этот вопрос, влагая его в уста pleni vetustatis suae[195], – дает иронический ответ, в действительности скрывающий непреодолимое смущение: «Он приготовлял преисподнюю для тех, кто допытывается о высоком [alta… scrutantibus gehennas parabat]» (там же; 11, 12, 14). Одиннадцать веков спустя, свидетельствуя о том, что вопрос не потерял своей злободневности, Лютер дает на него похожий ответ в следующей форме: «Он сидел в лесу и нарезал прутья, чтобы проучить тех, кто задает нелепые вопросы».
Вопрос, не случайно исходящий от язычников и гностиков, для которых он не представлял ни малейшего затруднения, для христиан был особенно щекотлив – как раз по той причине, что христианская экономика по сути была фигурой действия и управления. Он идеально соответствует