Бог любит людей и желает, чтобы все они были спасены, он хочет освятить их всех, хочет, чтобы его творение было прекрасно, чтобы его Церковь была самой обширной и самой совершенной. Но бесконечно больше Бог любит свою мудрость, ибо ее он любит непреодолимо, любовью естественной и необходимой. Таким образом, он не может освободиться от самого мудрого и самого достойного для себя способа действия, не может не следовать поведению, которое наилучшим образом соответствует его атрибутам. Но поскольку он действует самыми простыми и самыми достойными его мудрости путями, его творение не может быть более прекрасно и более величественно, чем оно есть. Ибо если Бог столь же простыми путями мог бы сделать свою Церковь более обширной и совершенной, чем она есть, это означало бы, что он, действуя так, как действовал, не намеревался создать творение, наиболее себя достойное […]. Мудрость Господа, не позволяя ему усложнять свои пути и совершать чудеса каждый миг, обязывает его действовать универсальным, постоянным и единообразным способом: поэтому он не спасает всех людей, хотя воистину желает, чтобы они спаслись. Даже любя свои создания, он делает для них только то, что позволяет ему его мудрость; и, хотя он желает, чтобы его Церковь стала более обширной и совершенной, он не делает ее самой обширной и самой совершенной вообще, но самой обширной и совершенной в соотношении с путями, которые наиболее его достойны. Ибо, повторю еще раз, Бог строит свои планы, только сопоставляя средства с тем делом, исполнению которого они служат. И когда он признает, что достигнуто наилучшее соотношение мудрости и плодотворности между определенными средствами и целями, тогда он, говоря человеческим языком, принимает окончательное решение, выбирает свои пути, устанавливает свои законы. [Р. 171.]
Уже Бейль задавался вопросом, каким образом подобные утверждения могут сочетаться с общепринятым мнением о природе и всемогуществе высшего существа. В своем труде «Ответ на вопросы провинциала», который Лейбниц упоминает в «Теодицее», он пишет:
Эти понятия показывают, что все вещи, не содержащие в себе противоречия, возможны для Бога и, следовательно, он может спасти тех людей, которых он не спасает: ибо какое противоречие содержалось бы в том, что число избранных будет больше, чем оно есть? Понятия эти показывают нам […], что нет такой воли, которую он не мог бы исполнить. Как тогда объяснить, что он хочет спасти всех людей и не может этого сделать? [Leibniz 2, 223. P. 63.]
В действительности, чтобы до конца понять мысль Мальбранша, нужно поместить его тезисы на их истинную почву – управления миром. Вопрос заключается не в абстрактной проблеме всемогущества или бессилия Бога, но в возможности управления миром, то есть в упорядоченном отношении между общими законами и окказиональными частными причинами. Если Бог, как обладатель верховной власти, действовал бы от начала до конца посредством проявлений частной воли, увеличивая до бесконечности свои чудесные вмешательства, то не было бы ни правления, ни порядка, но только лишь хаос и, если можно так выразиться, светопреставление чудес. Поэтому он, как суверен, должен царствовать, а не править, устанавливать общие законы и волю и предоставлять случайной игре окказиональных причин и частной воли наиболее экономичное исполнение этих законов:
Тот Бог, которому ведомо все, не должен усложнять простоту своих путей. Существо, не подверженное переменам, должно всегда вести себя одинаково. Общая причина не должна действовать через проявления частной воли. Божественное управление должно иметь знак его атрибутов, если только неизменный и необходимый порядок не обязывает его вносить в него изменения. Ибо, по отношению к Богу, порядок есть нерушимый закон: его он любит непреодолимо и всегда предпочтет его произвольным законам, посредством которых он воплощает свои замыслы. [Malebranche 2. P. 188.]
Но то, что вытекает из отношения между общей волей и окказиональными причинами, между Царством и Правлением, между Богом и Христом, – это и есть ойкономия, в которой на кону не столько вопрос о том, являются ли люди добрыми или злыми, сколько проблема того, каким образом проклятие многих согласовывается со спасением немногих, а злодейства отдельных людей являются лишь побочным эффектом добродетели остальных.
ℵ В полемике с Бейлем, из которой впоследствии родились его «Опыты теодицеи о благости Божией, свободе человека и начале зла», Лейбниц неоднократно упоминает имя Мальбранша и заявляет, что согласен с его теорией проявлений общей воли, более того, настаивает – обоснованно или нет – что сам является ее автором. Он пишет:
Выдающийся автор «Разысканий истины», перейдя от философии к теологии, издал прекраснейший «Трактат о природе и благодати», где он показал на свой манер […], что события, которые рождаются из действия всеобщих законов, не составляют предмета частной божественной воли […]. Я согласен с достопочтенным отцом Мальбраншем, что Бог создал вещи наиболее достойным его способом; но я иду немного дальше его в том, что касается общей и частной воли. Поскольку Бог ничего не может творить без оснований, даже когда творит чудеса, то отсюда следует, что он не желает ни одного отдельного события, которое не было бы согласно с истиной или с общей волей. [Leibniz 2, 204–206. Р. 249–252].
Сходство его собственной теории предустановленной гармонии и лучшего из миров с системой Мальбранша казалось ему настолько очевидным, что он счел нужным напомнить о своем праве первенства:
Будучи во Франции, я передал г-ну Арно написанный мною на латинском языке «Диалог о причине зла и справедливости Бога» [речь идет о «Confessio philosophi»]. Это было не только до его споров с достопочтенным отцом Мальбраншем, но даже до появления книги последнего под названием «Разыскания истины». [Ibid. 2, 211. P. 255.]
Мысль о некой «теодицее», в самом деле, уже присутствует у Мальбранша: «Недостаточно, – пишет он, – дать понять, что Бог всемогущ и делает со своими созданиями все, что пожелает. Необходимо, если это возможно, дать оправдание его мудрости и его доброте» (Malebranche 2. P 174). И Мальбранш, и Лейбниц утверждают, что Бог всегда выбирает самые простые и универсальные пути,
которые проще всего объяснить и которые, кроме того, помогают объяснить другие явления […], и если бы система предустановленной гармонии, устраняющая излишние чудеса, не была необходима в других отношениях, то Бог избрал бы ее потому, что она наиболее гармонична […]. Точно так же говорят, что дом является наилучшим, учитывая израсходованные на него средства. Можно даже свести два эти условия, простоту и плодотворность, к одному-единственному преимуществу, а именно к достижению возможно большего совершенства; а этим путем система достопочтенного отца Мальбранша сводится к моей. [Leibniz 2, 208. P. 253.]
Известны выводы, которые Лейбниц сделал из своей системы в отношении проблемы происхождения и необходимости зла. Божественная мудрость охватывает все возможные миры, сопоставляет и взвешивает их, чтобы постичь большую или меньшую степень их совершенства. Эта мудрость располагает и распределяет их в бесконечности возможных вселенных, каждая их которых содержит бесконечное множество созданий:
Результатом всех этих сравнений и размышлений явился выбор наилучшей из всех этих возможных систем, который осуществила мудрость для удовлетворения своей благости; вот это и есть поистине замысел нынешнего универсума. [Ibid., 2, 225. P. 264.]
Но выбор наилучшего из миров имеет свою цену, которой является количество зла, страдания и проклятия, содержащихся в нем как необходимый сопутствующий эффект. В очередной раз Мальбранш привлекается для того, чтобы оправдать провиденциальный выбор во имя общих законов:
Следует полагать, что и страдания, и чудовища тоже являются частью этого порядка; хорошо также принять в расчет не только то, что лучше было допустить эти недостатки и уродства, чем нарушить общие законы, как на это порой указывает достопочтенный отец Мальбранш, но также и то, что сами эти чудовища являются частью нормы и сообразны общей воле, даже если мы не в состоянии постичь эту сообразность. Как в математике иногда бывают мнимые неправильности, которые после глубокого их изучения оборачиваются идеальным порядком, так и здесь я уже заметил, что сообразно с моими началами отдельные события все без исключения являются следствиями проявлений общей воли. [Ibid., 3, 241. P. 273.]
Даже у самых блестящих умов порой бывают сумеречные зоны, в которых они теряются настолько, что даже ум, несомненно им уступающий, может выставить их на посмешище. Именно это произошло с Лейбницем, когда Вольтер написал на него карикатуру в своем «Кандиде». В случае Лейбница у этого поражения есть две причины. Первая – нравственно-юридического порядка, и связана она с попыткой оправдания, которая выражена в самом заглавии: «Теодицея». Миру – такому, какой он есть, – нужно не оправдание, а спасение; и если он не нуждается в спасении, еще менее того он нуждается в оправдании. Но желание оправдать Бога потому, что мир таков, какой он есть, – это наихудшее недоразумение, которое можно вообразить в христианстве. Вторая и более важная причина имеет политический характер и относится к слепой вере в необходимость закона (общей воли) как инструмента для управления миром. Согласно этой ложной идее, если общий закон требует, чтобы случился Освенцим, то и «чудовища входят в норму», и норма поэтому более не считается чудовищной.
1.5. Влияние философии Мальбранша на политические теории Руссо имеет обширное документальное подтверждение (Брейе, Райли, Постильола). Ученые, однако, ограничивались тем, что реконструировали бросающиеся в глаза терминологические подражания и сопо