– Уж вы-то точно, – вполголоса пробурчал Ковальски.
– Все мы до последнего человека. Уже давно известно, что значительная доля нашего избыточного и вроде бы совершенно бесполезного кода ДНК – это на самом деле обрывочные фрагменты вирусных генов, которые внедрились в наш собственный геном и стали передаваться дальше.
– Наследуемые мутации, – добавил Бенджи, когда они с Монком присоединились к остальным.
– Совершенно верно. Некогда мы думали, что настолько «загрязнена» лишь незначительная часть нашего генетического кода – где-то около восьми процентов, что все равно очень много. Но даже эта цифра постоянно ползет вверх по мере того, как мы продолжаем сравнивать наш геном с генетическими последовательностями различных вирусов – как уже известных науке, так и недавно открытых учеными. В обозрении, опубликованном в две тысячи шестнадцатом году в журнале «Клетка»[43], истинная доля оценивалась аж в восемьдесят процентов. И все же восемь там или восемьдесят, теперь мы знаем, что многие из этих генов, приобретенных от древних инвазий, отнюдь не бесполезны, а жизненно важны для того, что мы из себя представляем. Без этих прошлых вирусных инфекций человечества сегодня просто не существовало бы.
Грей нахмурился.
– В самом деле?
– Он прав, – ответила Лиза, перебивая вирусолога. – Последние генетические исследования дают объяснение тому, почему эмбриональные стволовые клетки являются полипотентными, то есть могут трансформироваться в любую другую живую клетку, – происходит это благодаря деятельности гена HERV-H, который внедрился в человеческий геном из кода одного древнего ретровируса[44]. Так что развитие эмбриона было бы просто неосуществимо без этой прошлой вирусной инвазии.
Фрэнк выпрямился.
– А если перескочить к относительно недавним этапам человеческого развития, то нельзя не упомянуть еще один вирус, который сделал нам самый большой подарок из всех прочих – одарил нас разумом.
Ковальски скривился.
– Вы хотите сказать, что грипп сделал нас умными?
Фрэнк пропустил этот вопрос мимо ушей.
– Давно доказано, что ген ARC – цитоскелетно-ассоциированный белок[45] – был приобретен четвероногими животными много тысяч лет назад как раз путем включения фрагмента вирусного кода. Этот ген имеет ключевое значение для функционирования межнейронных синапсов, закладывая основу для долгосрочной памяти и способности к обучению. Аномалии с этим геном, как правило, выявляются у людей с различными неврологическими расстройствами, даже у страдающих аутизмом.
Тут Фрэнк покосился на Бенджи, явно испытывая неловкость оттого, что поднял эту тему. Но молодой человек оставался совершенно невозмутимым.
Лиза воспользовалась моментом, чтобы опять вмешаться в разговор:
– Вирусные гены также играют важную роль и в нашей иммунной системе. Даже при борьбе организма с раком. У переболевших гриппом пациентов с лейкемией наблюдается существенное уменьшение числа раковых клеток.
Она внимательно изучила результаты подобных исследований из-за недавнего диагноза Ковальски, надеясь найти альтернативное лечение для его миеломы. Ученые не оставляли попыток поставить вирусы на службу в деле борьбы со злокачественными опухолями – использовать их, чтобы подстегнуть наш иммунный отклик на появление раковых клеток.
– Я этого не знал, – признался Фрэнк, не без уважения склонив голову.
Лиза великодушно приняла этот жест почтения – даже оценила его. На попытки затмить их многие мужчины часто реагируют довольно болезненно, но, по крайней мере, доктор Уитакер не относился к их числу.
Фрэнк продолжал отстаивать свою точку зрения:
– Итак, повторюсь: без вирусов никого из нас просто не существовало бы. Вообще-то некоторые генетики уверены, что как раз вирусы и могли оказаться самим источником жизни на нашей планете.
Лиза продолжала гнуть свое, в его же стиле:
– Итак, повторюсь: почему же вы все-таки считаете, что данное конкретное заболевание является по своей природе вирусным? Вы ведь даже не обследовали ни единого пациента.
Фрэнк принялся отсчитывать причины на пальцах.
– По очень короткому инкубационному периоду, о котором сообщается с мест. По предположительно воздушному способу распространения. По тому, что, опять-таки предположительно, это заболевание может переноситься насекомыми или животными. – Он махнул на образцы под вытяжкой. – Все основные признаки налицо. И, как я уже упоминал, вирусы – буквально повсюду, их сотни миллионов видов. И все же мы присвоили названия лишь семи тысячам из них, так что едва затронули самую верхушку айсберга. Считается, что риск для людей представляют собой как минимум восемьсот тысяч видов вирусов – и это только из тех, что переносятся животными.
– В общем, как вы уже сказали, – заключила Лиза, – они берут числом.
– Добавьте к этому числу способность вирусов быстро мутировать в этой душегубке под названием Конго и можете ждать абсолютно чего угодно.
Бенджи решил поддержать ветеринара:
– И последнее не стоит недооценивать. В Конго полно эволюционных чудес. Благодаря стрессогенным факторам окружающей среды природа меняется буквально у вас на глазах. Бивни африканских слонов становятся короче, даже полностью исчезают, поскольку браконьеры охотятся в первую очередь за слоновой костью. Лапы последних поколений лесных ящериц стали более липкими для удобства лазания – после того, как они были вынуждены переселиться в города. И если вирусы мутируют в темпе, который в миллион раз быстрее, – это проблема, так ведь?
– Что влечет за собой серьезный вопрос, – закончил за него Фрэнк. – А что, если мать-природа решила, что этим стрессогенным фактором являемся мы?
Лиза припомнила недавнее предостережение ветеринара.
«В какой-то момент мать-природа неизбежно нацелит этот арсенал против нас. А когда это произойдет, оружием, которое она выберет, будет как раз вирус».
Она бросила взгляд на расставленное на центральном столе оборудование Фрэнка.
– Тогда, пожалуй, нам лучше поскорей взяться за дело.
9
24 апреля, 6:51 по центральноафриканскому времени
Остров Белка, Демократическая Республика Конго
«Я перенеслась назад во времени…»
Шарлотта изучала место своего заточения, шагая под конвоем через центральную площадь старого колониального сеттльмента. Джунгли давно уже почти полностью поглотили территорию поселка. Щебет птиц и гудение насекомых неумолкаемым хором звучали вокруг, словно те до сих пор заявляли свои права на это место.
Она вытерла брови тыльной стороной руки, уже изнемогая от жары, несмотря на ранее утро. Каждый пропитанный влагой вдох тяжким грузом наваливался на легкие, отдавая на вкус гнилью и затхлой сыростью. Шарлотта с трудом переводила дыхание, словно тонула. Но дело было не только в жаре и влажности. Ее сердце так и колотилось в груди. Постаравшись успокоиться, она огляделась по сторонам.
Вокруг заросшей сорняками площади, залитой жидкой грязью, скучковалось с два десятка строений. Их с Джеймсоном вели под дулом автомата по разложенным в грязи доскам, в разных направлениях пересекающим свободное пространство, – иначе ноги моментально утонули бы в вязкой жиже. Возле скопления прогнивших хижин толклась горстка вооруженных мужчин в камуфляже – остальные, скорее всего, патрулировали окрестные джунгли.
Шарлотта не обращала на них внимания, пока еще один охранник не прошел мимо них по дощатому настилу возле края леса. Ей даже пришлось еще раз повернуть к нему голову, чтобы убедиться, что увиденное ей не почудилось. Рядом с вооруженным мужчиной топала какая-то странная черная фигура на четырех суставчатых металлических ногах, высотой ему по пояс – явно какого-то рода четвероногий робот. Агрегат двигался словно какая-то угловатая бесхвостая собака, ободранная до скелета. Там, где должна была быть голова, возвышалось поблескивающее стеклянными линзами толстое кольцо, увенчанное тупорылой пулеметной установкой.
Джеймсон тоже это заметил.
– Что тут, черт побери, происходит? – пробурчал он себе под нос, прежде чем обоих подтолкнули, вынуждая прибавить шагу.
Шарлотта еще раз осмотрела окрестности, тщетно пытаясь найти ответ на тот же вопрос.
Кирпичные и цементные фундаменты маленького форпоста, подточенные столетиями дождя и взломанные разросшимися корнями наступающего леса, давно раскрошились, покрывшись коркой зеленого мха. Пожухлая солома крыш была кое-как залатана листами жести, а окна либо заколочены, либо зияли открытыми проемами, обрамленными острыми осколками стекла. Хотя несколько строений вроде недавно отремонтировали и даже побелили – как тот двухэтажный гестхаус с балконами на фасаде и широкой террасой, где их с Джеймсоном держали ночью, заперев в тесной комнатке с решетками на окнах и рядом коек вдоль одной стены.
Шарлотта огляделась по сторонам, пытаясь понять, в какой части страны оказалась. Поспешный ночной перелет из лагеря посреди бушующей грозы не позволил хоть как-то сориентироваться на местности. Летели они меньше часа – а значит, скорее всего, до сих пор находились в конголезской провинции Чопо.
Когда они наконец начали снижаться к вертолетной площадке на конце причала, нависающего над водой, Шарлотта осознала, что это какой-то большой остров на реке. А еще заметила россыпь огоньков на северо-западе, где-то глубоко в джунглях.
Теперь она смотрела в ту сторону, откуда из-за непроницаемой стены зелени поднимался дым и доносился далекий гул каких-то тяжелых машин, перемежающийся приглушенным металлическим клацаньем, которое эхом разносилось над лесом.
«Наверное, шахта или карьер».
Хотя не то чтобы присутствие каких-то разработок помогало определить их местоположение. Просторы Демократической Республики Конго буквально усеивали шахты, карьеры, нефтепромыслы и лесопилки. И даже это колониальное поселение не было чем-то особо примечательным. В лесу таились сотни таких заброшенных мест – факторий, религиозных миссий, охотничьих лагерей, – давно забытых и захваченных заявившими на них свои права джунглями.