bâtard[76] Нгой продолжает сотрудничать.
С Фрэнком в этом плане проблем не было. Они оба отчаянно нуждались в каких-то решениях, равно как и весь мир. Как и Шарлотта, сейчас он наверняка тоже представлял себе огромную кошку, запертую в виварии, – существо, предположительно измененное вирусом прямо в материнской утробе. Фрэнк уже запросил у Нгоя генетическую карту пойманного гепарда, которую тот переслал на его ноутбук.
Вирусолог провел последние полчаса, изучая столбцы и строчки, описывающие ДНК зверя, и сравнивая коррелирующий ряд нуклеиновых оснований – группы A, C, G и Ts – с генетическим кодом обычного гепарда. Исследовательская группа уже отметила расположение того небольшого процента генов, которые были признаны чужеродными.
Задумчиво постукивая пальцем по губам, Фрэнк внимательно просматривал эту часть таблицы.
Шарлотте все еще было трудно поверить, что это ничтожное отличие генетического кода привело к таким драматическим изменениям. Но больше всего озадачивало то, как эта мизерная разница привела к столь идеально усвоенным фенотипическим экспрессиям[77], выразившимся не только в более длинных клыках и увеличенной мышечной массе, но и в том, что сальные железы в лапах гепарда, обычно предназначенные для выделения феромонов, объединились с железами, вырабатывающими яд.
Это была загадка, на которой сейчас и сосредоточился Фрэнк.
– Где-то здесь должен скрываться ответ, – бормотал он себе под нос. – Не понимаю, откуда у этого вируса такие глубокие карманы.
Шарлотта придвинулась ближе. Как врач, она многое знала о вирусах, хотя и не в такой степени, как специалист-вирусолог. И все же ей хотелось помочь, хотя бы просто подстегивая мыслительный процесс Фрэнка.
– Что вы подразумеваете под глубокими карманами? – спросила она.
Фрэнк показал на отмеченные графы в таблице ДНК.
– Эти фрагменты измененного генетического кода гепарда идеально вписались в его ДНК – словно специально были для этого созданы. Не исключено, что этот древний вирус и вправду был «генетическим карманником», на протяжении тысячелетий собирая гены у неисчислимого количества различных видов, отслеживая эволюцию жизни на планете и сохраняя часть этого эволюционирующего кода в своей собственной ДНК. И все же в этом нет никакого смысла.
Шарлотта припомнила, как Фрэнк упоминал нечто подобное еще в виварии.
– Почему? – не отставала она.
– Несмотря на то, что этот омнивирус огромен, у него всего лишь две тысячи генов.
Похоже, Фрэнк уже успел окрестить эту заразу. «Омнивирус». Очень похоже на английское omnivorous – «всеядный». Название казалось вполне уместным, учитывая способность этого вируса заражать все живое.
– С точки зрения статистики, – продолжил он, – представляется неправдоподобным, чтобы у этой дряни просто по чистой случайности оказались под рукой именно те специфические наборы генов, которые органично стыкуются с ДНК гепарда. И это только один вид. А как насчет изменений у странствующих муравьев? Или бабуинов? И, по словам де Костера, последние несколько недель его охотники регулярно отлавливали и других измененных животных. Как мог данный омнивирус иметь наготове все эти идеально адаптируемые гены?
Шарлотта начала понимать.
– Вы правы. Этого не может быть.
Фрэнк раздраженно вздохнул.
Шарлотта бросила взгляд на Нгоя, который о чем-то совещался с другими врачами, и понизила голос.
– По словам этого козла, его исследовательская группа уже нанесла на генетическую карту две тысячи генов омнивируса. Если вирус вставил свои собственные гены в ДНК гепарда, то вы должны найти те же самые гены и в самом вирусе. Логично?
Фрэнк кивнул.
– Согласен. Доктор Нгой уже снабдил меня геномом этого вируса. Давайте попробую разобраться с ним с помощью моего собственного программного обеспечения.
Его пальцы запорхали по клавишам и трекпаду, открывая и закрывая окна на экране. По одной половине монитора безостановочно плыли снизу вверх строчки нуклеиновых оснований, участки которых время от времени вспыхивали малиновым или синим цветом. Фрэнк трудился в полной тишине еще минут десять, после чего откинулся на спинку стула и покачал головой.
– В этом еще меньше смысла, – пробормотал он.
К этому времени к ним присоединился его коренастый помощник Монк.
– Фрэнк, почему у вас такой вид, будто кто-то отбивал чечетку на вашей могиле?
– Эти новые гены гепарда… – Фрэнк оглянулся на них. – Их вообще нет в вирусе.
Шарлотта нахмурилась.
– Как такое может быть?
– Я и вправду нашел фрагменты кода ДНК измененного гепарда, но они обрывочны и беспорядочно разбросаны по всему геному вируса. Выглядит все это так, будто у омнивируса имеются все основные ингредиенты для создания новых генов – мука, сахар, дрожжи, – и каким-то образом он сам испек эти новые гены, объединил эти разрозненные части, чтобы сформировать генетические последовательности, подходящие конкретно для гепарда.
– А вирусы на это способны? – спросил Монк.
– Наверное, я не знаю. Но несколько лет назад французские исследователи обнаружили, что другой гигантский вирус – мимивирус – в целях самозащиты выработал свою собственную технологию, очень похожую на известную «Криспер»[78].
– «Криспер»? – Шарлотта слышала об этой методике. Генетики давно использовали ее для редактирования существующих генетических последовательностей. Технология была настолько точной, что позволяла вырезать одну нуклеотидную базу в коде ДНК и заменить ее другой. – Вирус может это делать? Сам редактировать генотип?
– Этот мог бы. Вообще-то технология «Криспер» была впервые подсмотрена у бактерий. Именно так ученые изначально и разработали этот метод. Они скопировали его у микроорганизмов.
Монк побледнел.
– Так вы думаете, что у этого омнивируса имеется собственная мастерская по редактированию генов?
– Как уже говорил, я не стал бы ставить что-либо выше вирусов, когда речь идет о выживании. – Фрэнк потер костяшками пальцев между бровями, как будто пытаясь избавиться от головной боли. – Особенно что касается гигантских вирусов. Мы все еще так мало о них знаем… Взять тот же яравирус. Этот гигант был обнаружен еще в две тысячи третьем году. И по сей день ни один ген этого вида так и не распознан. Они совершенно чужды всему, что ученые каталогизировали до сих пор.
– Что верно и для большей части ДНК омнивируса, – напомнил им Монк.
Обдумав это, Шарлотта приняла во внимание недавние слова Фрэнка.
– А может, это даже и не собственно гены… – медленно произнесла она.
Фрэнк нахмурился, но кивком головы предложил ей продолжить.
– К чему это вы клоните?
– Не исключено, что весь геном омнивируса – или, по крайней мере, бо`льшая его часть – это на самом деле просто гигантская кладовая ингредиентов, хранилище генетического сырья, ожидающего своего использования.
Фрэнк выпрямился на стуле.
– Из которого он конструирует нечто в соответствии со своими собственными целями.
– Но в чем эти цели? – спросил Монк. – Чего он пытается достичь?
– Я мало что понимаю в этом вирусе, но могу ответить на этот вопрос. – Фрэнк повернулся к ним. – Он хочет выжить, избавить мир от угроз своему существованию. И вроде как способен сделать мир живой природы более агрессивным и смертоносным.
– В то же время ослабляя нас, делая нас тупыми, сонными и неспособными к сопротивлению. – Шарлотта бросила взгляд на койки в больничной палате.
– И не исключено, что делает это намеренно, – добавил Фрэнк. – Есть и другие примеры патогенов, которые создают странную модель взаимоотношений между хищником и жертвой. Возьмем простейшего паразита – токсоплазму. Он заражает кошек, но когда передается их добыче, а именно грызунам, то оказывает на них необычное неврологическое воздействие – делает крыс и мышей более беспечными, не столь боящимися хищников, отчего они становятся легкой добычей для кошек.
– И вы думаете, что здесь может происходить нечто подобное? – спросил Монк.
– Возможно, те прионные шипы, которые выделяет вирус, специально созданы для того, чтобы лишить активности животных с более высоким интеллектом, с более крупным мозгом – виды, которые могут представлять наибольший риск для выживания вируса. И в то же время сделать всех других животных гораздо более опасными.
Монк кивнул.
– Создав тем самым идеальные условия для уничтожения вида, который может представлять наибольшую угрозу.
– А именно человека, – добавила Шарлотта.
С наступлением ночи она все чаще слышала угрожающий вой и злобные крики из ночных джунглей.
«Как будто вся природа вот-вот ополчится против нас».
Похоже, Фрэнка беспокоило то же самое.
– Я даже отдаленно не могу понять, как возникла эта ситуация, – сказал он. – Но мать-природа всегда стремится вернуться к равновесию, когда возникает какой-то перекос. Она часто делает это с помощью различных экологических и эволюционных изменений, но иногда и посредством контроля численности населения.
Фрэнк многозначительно подчеркнул последнее слово, пристально посмотрев на них.
– Мы уже видели это раньше, – продолжал он. – Именно наше вторжение в стабильную окружающую среду – строительство дорог через джунгли, проекты по вырубке лесов – привело к тому, что на мир обрушились самые страшные бедствия. Малярия, желтая лихорадка, Эбола… Даже ВИЧ пришел из этих самых конголезских джунглей, откуда стал распространяться по историческим торговым путям, – самые ранние случаи зафиксированы еще в двадцатых годах прошлого века.
– Другими словами, – заключил Монк, – не дразни мать-природу.
Фрэнк кивнул.
– Иначе она цапнет тебя за задницу.
Шарлотта уставилась на ряды коек в палате. Не стоило сбрасывать со счетов и такое объяснение происхождению этого вируса, но она чувствовала, что они упускают из виду какой-то важный фрагмент головоломки. И подозревала, что у них никогда не получится обнаружить его здесь, в лаборатории. Если и существовал ответ, то он скрывался где-то там, в джунглях.