иться в арктические регионы к северу от Норвегии, куда теоретически могла пойти «Жаннетта» после достижения Северного полюса и выхода с другой стороны полярной шапки. Третье спасательное судно «Роджерс» выходило из Сан-Франциско летом и должно было проследовать немного другим маршрутом через Берингов пролив к замерзшему океану. Гордон Беннетт отправил лучших корреспондентов «Геральд» на «Альянс» и «Роджерс», а Эмма Делонг передала капитанам обоих судов копии своих писем мужу – «писем в никуда», которые она писала весь год.
Что касается «Корвина», полученные из Вашингтона инструкции капитану Хуперу были сформулированы в таком ключе, который не допускал и мысли о возможной катастрофе «Жаннетты». «Вам надлежит подробно расспросить обитателей Арктики о продвижении и местонахождении парохода «Жаннетта», – гласили приказы, – при возможности связаться с ним и оказать любую необходимую помощь». В приказах Хуперу выражалась уверенность, что он «доставит новости» о пропавших путешественниках. По пути ему предстояло сообщить всем встреченным ими китобоям, зверобоям, охотникам на моржей, ремесленникам и местным жителям о поисках Делонга и объявить награду за достоверную информацию о судьбе «Жаннетты». К концу сезонного плавания «Корвин» должен был преодолеть более пятнадцати тысяч миль.
Хуперу предстояло как можно скорее достичь Берингова пролива и, как только подтает лед, направиться прямиком к Земле Врангеля. Делонг с самого начала говорил, что он хочет взять курс на эту землю и оттуда взять курс на Северный полюс. Капитан сообщил Эмме, что при движении вдоль восточного побережья Земли Врангеля каждые двадцать пять миль будет оставлять в цинковых контейнерах под хорошо различимыми каменными турами послания будущим путешественникам. В связи с этим Хуперу было приказано разыскать эти туры и восстановить историю, которая содержится в оставленных посланиях.
Пароход «Томас Корвин» был самым приспособленным для арктических плаваний судном на западном побережье. Построенный в Портленде в 1876 году, он представлял собой одновинтовую паровую топсельную шхуну длиной 137 футов. Ее корпус был сделан из крепкой орегонской пихты, скрепленной оцинкованным железом и деревянными гвоздями. Хотя «Корвин» был не так крепок, как «Жаннетта», он три года верой и правдой отслужил в Арктике. На этот раз перед отплытием его корпус укрепили дубовой обшивкой, которая могла выдержать давление льда.
Командовал «Корвином» рассудительный моряк, который не получил формального образования, но имел природную склонность к математике и навигации. Уроженец Бостона, 39-летний Келвин Лейтон Хупер был флегматичным, строгим человеком с блестящими напомаженными волосами и кустистыми бакенбардами, переходящими в усы. В 12 лет он поступил юнгой на корабль и уплыл из дома, в 21 стал первым помощником капитана клипера, а после Гражданской войны посвятил свою жизнь Службе таможенных судов. Эта профессия требовала от него быть одновременно капитаном, дипломатом, детективом, таможенным офицером и пограничным шерифом открытых морей. Его корабль был хорошо вооружен, и он обладал правом конфисковывать имущество, задерживать суда, налагать штрафы, арестовывать подозреваемых в совершении преступлений и, при необходимости, убивать их. Суровое лицо морского волка наталкивало на мысль, что в этом случае он не будет терзаться угрызениями совести. Новая малонаселенная американская территория Аляски была диким и жестоким краем. Если там и можно было уповать на закон, то закон этот вершил Келвин Хупер.
Помимо выполнения других задач, поставленных перед Хупером на это летнее плавание, команда «Корвина» также должна была заниматься едва ли не бесконечным количеством научных и географических наблюдений: измерять глубины, засекать температуру и давление, корректировать карты, обрисовывать береговые линии, собирать образцы.
Самым знаменитым – или стоящим на пороге славы – ученым на борту «Корвина» был родившийся в Шотландии ботаник, который в последнее время изучал роль ледников в формировании ландшафта долины Йосемити. Поджарый мужчина с клочковатой рыжей бородой и горящими голубыми глазами полубезумного барда, он регулярно писал статьи для сан-францисской газеты «Ивнинг буллетин», но в глубине души был поэтом. Его звали Джон Мьюр.
Прежде чем стать выдающимся американским натуралистом, прежде чем вступить в природоохранные баталии, которые привели к созданию системы национальных парков и вдохновили современное зеленое движение, Джон Мьюр был неугомонным ученым-универсалом, писавшим для журналов и газет, чтобы оплачивать далекие путешествия в совершенно дикие места. Как и все остальные обитатели области залива Сан-Франциско, Мьюр прекрасно знал об экспедиции «Жаннетты» и стремлении американского народа узнать ее судьбу. Сан-Франциско считали портом приписки «Жаннетты», поэтому городские газеты беспрестанно спекулировали о текущем местонахождении Делонга.
Однако самого Мьюра не интересовала тайна «Жаннетты». Будучи знакомым с Хупером, он решил принять приглашение капитана и взойти на борт «Корвина», чтобы получить возможность отправиться в путешествие для изучения гораздо более удивительных тайн, а именно роли льда в формировании очертаний континентов, процесса возникновения сухопутных перемычек, отливов и течений древних океанов.
Прежде Мьюр дважды бывал в южной части Аляски и был очарован ее грандиозной нетронутой красотой. Но он никогда не пересекал Полярного круга, не видел вечной мерзлоты и не испытывал на себе давления пакового льда. Историк-натуралист позднее написал, что во время плавания на «Корвине» Мьюр хотел «заглянуть в глубины времен… В душе он был человеком природы и всегда интересовался самой общей картиной». Он хотел исследовать доисторические процессы творения, которые хоть и закончились миллионы лет назад, все еще были различимы в крупном масштабе.
Мьюр иммигрировал в Соединенные Штаты еще мальчиком, но до сих пор не избавился от шотландского говора. Он вырос в Висконсине и несколько лет учился в университете штата в Мадисоне, а затем отправился в тысячемильное пешее путешествие по американскому югу во Флориду, откуда поплыл на Кубу. После долгих странствий Мьюр осел в Калифорнии и прожил там тринадцать лет. Большую часть времени он проводил в горах Сьерра-Невады, где пас овец, обследовал долинный ледник, активно изучал гигантские секвойи в живой природе, безуспешно трудился над толстой книгой о ледниковом периоде, первым покорял высочайшие вершины Калифорнии и работал проводником в Йосемити.
Недавно женившись, Мьюр обещал своей жене Луизе оставить жизнь скитальца и осесть вместе с ней на принадлежащем ее отцу огромном фруктовом ранчо на золотых холмах к северо-востоку от Окленда. Но тяга к путешествиям оказалась сильнее: всего через два месяца после рождения первенца Мьюр записался в команду «Корвина», чтобы отправиться в плавание как минимум на шесть месяцев, а если корабль застрянет во льдах, то и еще на целый год. Мьюр полагал, что его ждут «прекрасные морозные дни».
Когда в первую неделю мая «Корвин» отплыл из Сан-Франциско, на Маринских холмах желтели золотистые маки, а с провожавших пароход до выхода из залива яхт доброжелатели выкрикивали напутствия экипажу – все это напоминало миниатюрную версию проводов, которые жители Сан-Франциско в свое время устроили «Жаннетте». Команда «Корвина» насчитывала двадцать человек, включая нескольких юнг-японцев. Пройдя Золотые Ворота, Хупер повернул на север и две недели плыл по Тихому океану, после чего прошел сквозь туманные Алеутские острова, где корабль потрепало несколько снежных шквалов и сильнейший шторм.
«Корвин» должен был сделать несколько остановок на Алеутских островах. Насколько мог судить Мьюр, коренных алеутов не пощадил их контакт с «цивилизацией» – сначала русской, а теперь американской. Китобои, зверобои и представители меховых компаний познакомили их с новыми грехами, одновременно лишая их возможности делать все по-старому. «Заключив контракт с компаниями, алеуты выплачивают старые долги, – писал Мьюр, – а остаток денег тратят на бесполезные безделушки, не идущую ни в какое сравнение с их мехами одежду и пиво, из-за чего быстро уподобляются свиньям, начинают таскать друг друга за волосы, бить своих жен и так далее. Через несколько лет здоровье подводит их, они уже не так искусно охотятся, предоставленные самим себе дети погибают, и все разрушается».
Войдя в Берингово море, «Корвин» сделал несколько остановок на островах Прибылова, где Аляскинская торговая компания каждый год убивала и свежевала около ста тысяч морских котиков. Чем дальше плыл «Корвин» – оказываясь в местах, не столь подверженных внешним воздействиям, – тем лучше становилась ситуация. На сибирском берегу возле бухты Провидения Хупер посетил крошечную деревню, в которой жили около тридцати чукчей. Капитана и его спутников пригласили в одну из лачуг, наполовину погребенную под землей, крыша которой представляла собой нагромождение костей и жердей, покрытых моржовыми шкурами. Внутри Мьюр с удивлением обнаружил «несколько очень чистых, уютных и роскошных спален, стены, пол и потолок которых были обиты мехом; свет давали ворваневые[5] светильники, фитилем для которых служили клочки мха». Мьюру местные жители показались счастливыми, сытыми и словно бы живущими в гармонии с окружающим миром. «После целого дня охоты при плохой погоде чукча возвращается в это меховое убежище, снимает одежду, раскидывает усталые руки и ноги и спит полностью обнаженным даже в этих суровых краях».
«После целого дня охоты чукча возвращается в это меховое убежище, снимает одежду, раскидывает усталые руки и ноги и спит полностью обнаженным даже в этих суровых краях».
Хупера тронуло гостеприимство чукчей, которые усадили моряков возле очага, хотя предложенную ими еду капитан и счел несъедобной – это были вареные тюленьи потроха, ферментированное моржовое мясо, сырое китовое мясо, свернувшаяся кровь и ягоды в вонючем масле. Несмотря на то что «еда вызывала… тошноту, – писал Хупер, – нельзя не отметить щедрость местных жителей, которые с готовностью делятся с гостем лучшим, а зачастую и единственным что имеют».