Делонг был подавлен этим вынужденным испытательным сроком, но принял условие Уоттона и твердо решил доказать свои чувства. «Я решительно настроен, – писал он Эмме из Бразилии, – продолжать свои странствия. Я люблю вас всеми силами души и сердца и докажу, что достоин вас, или паду, пытаясь».
В апатии тропиков памятный подарок Эммы весьма истрепался и стал печальным напоминанием об отсроченной любви. «Несчастный шелковый мешочек! – писал Делонг. – Соленая вода, соленый воздух и жара не пощадили его. Вы вряд ли узнаете его, когда увидите снова».
Прошел год, затем два. Делонг стоял на своем и продолжал долгое плавание по южноамериканским водам. Его корреспонденция с Эммой прервалась в 1870 году, когда прусская армия вторглась во Францию и осадила Париж. Франко-прусская война показала миру, как ужасна вражда в современном мире. Пять месяцев осажденные парижане питались крысами, собаками и кошками и связывались с внешним миром только посредством сообщений, отправляемых с почтовыми голубями или на воздушных шарах. Опасаясь, что Гавр тоже скоро падет, семья Уоттон набила несколько сундуков серебром и прочими ценностями, пересекла Ла-Манш и поселилась на острове Уайт.
В отсутствие новостей Джордж не понимал, почему его письма не доходят до Эммы. Из Рио-де-Жанейро он в отчаянии писал:
«Я ждал целый год, целый долгий год, но все зря. Я переоценил свои силы. Я постоянно угрюм и несчастлив, жизнь изо дня в день кажется мне тяжкой ношей. У меня нет цели, нет стремления. Меня спасет лишь весточка от вас».
К концу года опасения прусской осады развеялись, и Эмма с семьей переехала обратно в Гавр, где наконец смогла ответить на письма Джорджа. «Мне ужасно жаль, – писала она, – что вам приходится проходить через столь долгое испытание, которое причиняет вам столько боли. Я надеюсь лишь, что для вас еще не все потеряно. Прошу, считайте себя свободным от обязательств». Далее следовала несколько загадочная приписка: «С моей стороны ничего не изменилось».
Джордж оптимистично истолковал эту фразу как свидетельство того, что она до сих пор его любит и объявляет о завершении их долгого испытательного срока. Он был так уверен в своей трактовке, что через два дня взял увольнение и собрал саквояж, чтобы отправиться за 6 тысяч миль через Нью-Йорк в Гавр. Он отправил письмо, в котором описал свои намерения: наконец-то он ехал сделать ей официальное предложение.
Но истинные чувства Эммы были куда сложнее. Она восхищалась им – это правда – и не хотела, чтобы он и дальше страдал из-за нее. Но насчет брака она еще сомневалась. В основном ее пугала перспектива стать женой флотского офицера – и эти страхи подпитывал ее отец, который сам в прошлом был капитаном парохода. Эмма не знала точно, вынесет ли она долгие отлучки мужа, краткие, полные сомнений встречи и годы гипотетического супружества. Ей казалось, что так она обрекает себя на постоянное ожидание.
Когда в феврале 1871 года Джордж прибыл в Гавр, на рейде стояли иностранные военные суда, которые охраняли граждан своих стран на случай, если прусские силы, все еще стоящие под Парижем, вдруг решат наступать на портовый город. Соединенные Штаты представлял военный шлюп «Шенандоа», на котором служили многие знакомые Делонгу офицеры. Уоттоны пригласили Делонга остановиться в гостевой комнате их особняка в имении «Берег». Увидев Эмму, Джордж потянулся к карману жилета, вытащил оттуда изящное кольцо с бриллиантом и надел его ей на палец. «Я растаяла от этого жеста, – написала она, – и все же была в смятении. Я никак не могла решиться».
Несколько недель Делонг с упоением ухаживал за Эммой. Им многое нужно было наверстать, несмотря на более чем два года пылкой переписки, молодые влюбленные были друг другу почти чужими. Днем Джордж и Эмма прогуливались по пристани, а вечерами Уоттоны устраивали обычные ужины и балы. Эмма взглянула на Джорджа другими глазами. «Я быстро влюблялась в него, – писала она. – Чем лучше я его узнавала, тем больше он мне нравился». Она почувствовала в нем «любовь к приключениям» и в то же время «безупречное благородство». С течением времени она начала понимать его «настойчивые ухаживания и осознала, что он сразу же понял, что они созданы друг для друга. Она нашла спутника жизни, который мог сделать ее совершенно счастливой».
Свадьбу назначили на 1 марта. Невеста не могла надеть белое платье – из-за войны в Гавр не поставляли белый шелк и атлас, поэтому Эмме пришлось импровизировать. С местом свадьбы тоже возникли сложности. Во Франции при женитьбе оформлялся гражданско-правовой договор, но в Гавре не было ни одного чиновника, имеющего право провести церемонию, поскольку все они были в Париже, где как раз шли переговоры о мире. И все же решение нашлось: стоящий на якоре шлюп «Шенандоа» технически считался территорией США. Свадьбу можно было сыграть на палубе. Лейтенанту ВМС, который берет в жены девушку из семьи пароходного магната, казалось весьма логичным жениться на борту корабля.
Вечером 1 марта 1871 года шлюп «Шенандоа» украсили яркими флагами и китайскими фонариками. Гости в вечерних платьях и морской форме на пристани ожидали спущенных на воду шлюпок. Когда все собрались, на палубу вышли жених и невеста. Церемонию провел священник с решительно американским именем Джордж Вашингтон. Ровно в десять часов, когда Джорджа и Эмму объявили мужем и женой, ликование гостей эхом разнеслось над темной гаванью.
Глава 5Врата полюса
Вернувшись из Гренландии, Джордж Делонг поставил перед собой задачу, которая была основана на великой и заманчивой идее, развивавшейся не один век. В этой идее крылись тонкая симметрия и удивительная привлекательность. Делонг, который прочитал об Арктике все, что мог, знал эту идею во всех подробностях: он знал имена всех исследователей, которые проверяли ее, и всех мыслителей, которые размышляли о скрытых в ней возможностях. Делонг так убежденно верил в эту идею, что готов был ради нее рискнуть своей карьерой и даже жизнью, понимая, что, если у него получится вывести ее из теоретической плоскости в мир фактов, его сочтут одним из величайших исследователей всех времен.
Идея, которой придерживались ведущие мировые ученые и географы, сводилась к следующему: на Северном полюсе не так уж холодно, особенно летом. Наоборот, купол мира покрыт неглубоким, теплым, свободным ото льда морем, воды которого пригодны для судоходства так же, как и воды Карибского или Средиземного морей. Этот теплый арктический водоем кишел морской фауной и, вполне вероятно, был домом потерянной цивилизации. Картографы были так уверены в его существовании, что неизменно изображали его на картах, безапелляционно называя верхушку мира открытым полярным морем.
Опубликованная в 1595 году прекрасная, пусть и полностью гипотетическая, карта Арктики Герарда Меркатора изображала свободное ото льда полярное море, которое было окружено гористой сушей, но при этом свободно сообщалось с Атлантическим и Тихим океанами посредством четырех симметрично расположенных речных протоков. Датируемая концом XVIII века, карта Эмануэля Боуэна называла этот свободный ото льда водоем Северным океаном. В XIX веке Британское адмиралтейство выпустило целый ряд карт, которые показывали в основном свободное ото льда море, то же самое изображалось и на планах ВМС США.
Никто никогда не видел это фантастическое открытое полярное море, но это как будто было не важно. В какой-то момент идея стала жить своей жизнью. Зафиксированная на картах, она укоренилась в сознании людей. Подобно Атлантиде и Эльдорадо, она представляла собой прекрасный образ, основанный на легендах, слухах и жалких обрывках информации. Постепенно, год за годом, ученые и мыслители все тверже уверялись в возможности, вероятности и наконец в определенности этой химеры. Никакие противоречащие этому свидетельства не могли вытеснить этот образ из коллективного воображения.
Для объяснения существования открытого полярного моря выдвигалось множество невероятных идей. Одни утверждали, что оно появилось из-за бурления при вращении Земли. Другие говорили, что оно сформировалось из-за потоков горячего воздуха или из-за экстремальной концентрации солнечных лучей на полюсах. Третьи настаивали, что круглосуточных солнечных ванн в течение шести месяцев более чем достаточно, чтобы на полюсе не образовывался лед. Кроме того, многие ученые того времени считали, что глубокие соленые водоемы не замерзают и лед формируется лишь на мелководье, недалеко от береговых линий, а следовательно, полярное море обязательно должно быть открытым. Эти объяснения казались несколько отчаянными – это было все равно что доказывать существование Бога, обращаясь к сложным теологическим аргументам. Поразительно, сколько энергии на протяжении веков было потрачено на попытки объяснить гипотетическую реальность, которую никто и никогда не видел.
Стоит отметить, что были и те, кто скептически относился к теории открытого полярного моря. Когда на сцене появился Делонг, громче всех идею критиковал секретарь Королевского географического общества сэр Клементс Маркем. В работе «На подступах к неизведанному региону» Маркем назвал открытое полярное море «пагубной» идеей и подчеркнул, что она причинила «немало вреда продвижению открытий и прогрессу рациональной географии». Аргументы в поддержку открытого полярного моря были, по мнению Маркема, «так очевидно неправдоподобны, что остается только гадать, как хоть один разумный человек может им верить». Однако критику Маркема почти никто не поддерживал, ведь открытое полярное море к этому времени стало коллективной одержимостью, своего рода идеей фикс, возбуждавшей фантазию людей. Она не могла не оказаться верной.
С самого начала арктических исследований каждое плавание на север заканчивалось одинаково: корабль затирало во льдах, обычно где-то в районе 80-й параллели. Но теория открытого полярного моря гласила, что этот арктический ледяной барьер представляет собой просто кольцо, которое окружало обширный тепловодный бассейн – иногда это кольцо называли «корсетом», «венцом» или «ледяным поясом». Предполагалось, что, преодолев это ледяное кольцо, желательно на корабле с усиленным корпусом, исследователь окажется в открытом море и без проблем доплывет до Северного полюса. Нужно было лишь найти зазор во льдах, то место, где лед тоньше и больше напоминает снежную кашу, своего рода естественный портал на полюс.