Глава перваяПобеда
В небольшой церкви, сложенной из плохо обтесанных камней, с высоким деревянным крестом над почти плоской кровлей, шла торжественная служба. Эта церковь, выстроенная в первый год осады Сен-Жан д’Акры, была украшена снаружи лишь прибитыми к ее стенам щитами. Теперь они опоясывали ее в три ряда – щиты с гербами разных родов, разных стран. Щиты рыцарей, погибших в долгих боях за Птолемиаду.
Почти так же проста была эта церковь и внутри. Высокое распятие, аналой, две боковые ниши со скульптурами Христа и Богоматери. Нарядны были лишь серебряные подсвечники, пожертвованные храму одним из рыцарей-фламандцев, добывших эти сокровища в предыдущих боях.
В этот день в храме служили благодарственный молебен, и так как собравшиеся тысячи и тысячи рыцарей и воинов никак не поместились бы внутри, внутрь вошли лишь короли, князья, бароны, командующие отрядами, особо отличившиеся в последних боях рыцари. Остальные столпились вокруг.
Служил сам архиепископ Балдуин Кентерберийский, проведший под стенами Птолемиады почти все долгие-долгие месяцы осады. Этот седой красивый старик, воодушевлявший крестоносцев своими проповедями и своей отвагой (не раз он совершал с монахами крестный ход под стенами города, будто не замечая стрел, которые в них выпускали), был любим и почитаем всеми, его обожали так же, как без малого сто лет назад легендарного Пьера Амьенского[40], первого проповедника битвы за Гроб Господень.
Десятки тысяч людей преклонили колена перед храмом, а внути его – вожди и величайшие рыцари тоже склонились перед распятием.
В этот день лагерь крестоносцев праздновал взятие Сен-Жан д’Акры.
Вечером того же дня, когда дали трещины и начали оседать и разрушаться стены Проклятой башни, шейх Али аль-Фазир, комендант крепости, пришел в стан крестоносцев просить у них мира и милости. Он предложил, что отдаст в их владение город на условиях, сходных с теми, что выставил Саладин за четыре года до того: горожанам и воинам будет сохранена жизнь, и они смогут уйти за пределы Акры куда им вздумается.
Переговоры с шейхом вел Филипп-Август. Изумленный известием о тяжелой болезни Ричарда Львиное Сердце, французский король не сразу поверил в это. Ведь только утром ему докладывали о том, какие чудеса ловкости и отваги показывает его сюзерен при штурме Проклятой башни, часами не слезая с коня... Но так или иначе, раз уж Ричард заболел, право принимать послов и обсуждать условия досталось Филиппу.
Молодой монарх был обычно достаточно сдержан и, пожалуй, мягок, но в этом случае у него не было никакого желания проявлять мягкость. Он спокойно напомнил шейху Али, что христиан четыре года назад выгнали из города с правом умирать в пустыне или просить подаяния у победителей – остальные города крестоносцев в ту пору или тоже пали, или были в осаде, или жили в напряжении, ожидая войны, экономя продовольствие и деньги, так что принять изгнанников было некому. Если же теперь будут отпущены на все четыре стороны жители и воины Акры, то им ничего не стоит соединиться с армией Салах-ад-Дина, отступившего в горы, либо достичь других захваченных мусульманами городов. Поэтому условия оказываются вовсе не равны. Филипп напомнил, сколько христиан было обращено в рабство и продано на базарах в Дамаске и Каире, сколько предано мучительной смерти за отказ принять магометанство, сколько пленников умерли в темницах.
– Но мы готовы быть милостивы! – закончил он обращенную к шейху речь. – Да, мы будем милостивы, потому что это завещал нам Господь Наш. Мы готовы отпустить всех, кто остался за стенами Акры, если ты и другие шейхи и эмиры пойдете с посольством к султану Саладину и передадите наше условие: мы должны получить назад Иерусалим и все захваченные магометанами города крестоносцев. Если Саладин примет это требование и поклянется его выполнить, ты и все, кто с тобой вместе два года убивал наших братьев, уйдете отсюда живыми и невредимыми. А в ином случае вас ждет смерть!
Али аль-Фазир был хитер и опытен и мог бы рассыпаться в обещаниях и клятвах, чтобы попытаться хоть немного смягчить гнев французского короля, но он был слишком утомлен и потрясен событиями двух предыдущих суток, и нервы его сдали.
– Да падет проклятие Аллаха на ваши головы! – завопил он в отчаянии. – Клянусь похоронить себя под руинами города вместе со всеми, кто в нем остался, но не пасть ниц перед неверными!
– Неверными мы, христиане, зовем вас, магометан! – все с тем же спокойствием усмехнулся Филипп-Август. – Все зависит от того, чему и Кому быть верным. Я сказал тебе, чего мы требуем, а погибнуть под руинами – всегда твое право. Только учти – завтра мы вновь пойдем на приступ, а ваши стены вас уже не защитят.
Шейх ушел, но чем ближе он подходил к городу, тем больше ему хотелось возвратиться и дать крестоносцам любые обещания, лишь бы не сообщать эмирам Акры и своему несчастному гарнизону, что назавтра их ожидает неминуемая гибель. Али опасался, не разорвут ли его сразу же на части за такое сообщение...
В лучах заходящего солнца перед ним рисовалась Проклятая башня. Она не упала, но стены ее дали множество трещин, часть кладки развалилась, а сверху отломилось несколько гигантских кусков, разрушив расположенные ниже крепостные укрепления. Было ясно, что с восточной стороны крепость теперь почти беззащитна...
На другой день крестоносцы вновь начали атаки на город, и уже спустя несколько часов сразу с трех сторон на стенах взвились белые полотнища. Акра просила пощады.
На этот раз в шатер короля Филиппа вместе с комендантом, получившим в последнем бою серьезную рану, пришли двое эмиров и еще несколько военачальников акрского гарнизона. Теперь они готовы были требовать от Салах-ад-Дина возвращения франкам Древа Животворящего Креста, Иерусалимского королевства и других владений крестоносцев, освобождения почти двух тысяч христианских пленников, которых султан удерживал в темницах. Кроме того, эмиры клялись, что заставят султана выплатить двести тысяч золотых червонцев. А чтобы король и другие вожди христиан не сомневались в исполнении договора, эмиры оставляли в их власти заложников – более половины гарнизона и всех жителей города. Но для самих себя магометанские вожди просили свободы – они ведь должны отправиться к Саладину и приложить усилия, чтобы вынудить его уступить христианам!
Филипп-Август принял условия мира. Мусульмане сложили оружие, и город был сдан.
Служба в храме завершилась, и победители разошлись по своим станам, чтобы поделить ту часть добычи, которую этим утром уже вывезли из Акры, а затем отпраздновать победу самым обильным за все два года пиром.
Правда, Ричард Львиное Сердце, которого кентерберийская настойка за два дня если и не вылечила, то отчасти поставила на ноги, условился с другими предводителями крестоносцев, что каждый выделит по два десятка воинов и по двое рыцарей для несения охраны вокруг лагеря в то время, покуда остальные будут пировать. Он же настоял и на том, чтобы праздновали именно здесь, в лагере, а не в каком-либо из городских дворцов. Многолетний опыт воина напоминал Ричарду, что сдавшийся враг может оказаться куда опаснее и уж тем более куда коварнее врага, еще не сложившего оружия. А уж о том, что празднеством христиан может легко воспользоваться Саладин, армия которого, вполне возможно, была куда ближе, чем все думали, догадался и пребывающий в благодушном веселии Филипп-Август.
По случаю праздника был объявлен турнир, однако его предстояло провести через два дня – должны же рыцари отдохнуть после долгой битвы, да и доспехи нуждаются в починке.
И как всегда по случаю праздника, точно из-под земли в лагере появились здешние торговцы со всяческой снедью и сладостями. Казалось, их не удручает и не печалит падение Акры и гибель единоверцев – они знали, что крестоносцы взяли в павшем городе немало добычи, и что теперь им есть чем заплатить за жареную на вертеле баранину, горшочки вареных в сиропе гранатовых зерен, за сушеные фрукты и медовые лепешки. А иные (за отдельную плату!) сообщали и некоторые приятные вести: до султана Салах-ад-Дина дошла весть о сдаче Сен-Жан д’Акры, причем дошла в то время, когда он готовился собрать все силы своей армии, чтобы попытаться спасти эту столь важную для позиций магометан крепость. «Султан в отчаянии! – шептали рыцарям словоохотливые купцы. – И теперь он хочет повернуть свои войска и отвести назад, в горы.»
Самое удивительное, что эти сведения были правдивы, и торговцы вовсе не стремились с их помощью усыпить осторожность христиан. Те платили им деньги, так почему было не продавать им и в этом случае хороший товар?
Единственное, что поначалу омрачило торжество, так это несколько ссор, которые, как водится, вспыхнули при дележе добычи. Поскольку основная заслуга в захвате Птолемиады, да и сам план ее захвата принадлежал королю Ричарду и королю Филиппу, они сочли себя вправе разделить меж собой и своими воинами основную часть добытых в городе богатств и оружия. Германцам, фламандцам, датчанам, осаждавшим город долгие месяцы, это показалось несправедливым. Вспыхнуло недовольство, едва не приведшее к схваткам между рыцарями, получившими разные по размеру доли. Масла в огонь подлил кто-то из подвыпивших английских воинов, которому не понравилось, что на одной из городских башен, как он считал взятой англичанами, укрепили знамя герцога Леопольда Австрийского. Воин, не раздумывая, поднялся на башню и сорвал оттуда чужое знамя. Германцы, решив, что такое могло быть сделано только по приказу короля, взялись за оружие и двинулись было к стану Ричарда, но осторожный Леопольд остановил их, понимая, что англичан много больше, да и рубиться после такой победы совсем уж никудышная затея...
Рыцари английского короля советовали ему сообщить герцогу, что знамя было сорвано безо всякого приказа, от простой дури пьяного рубаки. Ричард вспылил и рявкнул:
– Да почем вы знаете, что я не приказал бы это знамя сбросить, если бы сам увидел?! Никто другой еще не водрузил над городом своих знамен, а этот выскочка уже тут как тут!
В конце концов ссора угасла. Удалось договориться и о дележе добычи – тут уже выступил в роли примирителя Филипп-Август.
И наконец окончательно исправили положение два больших судна, пришедшие с острова Кипр. Они вошли в акрскую гавань как самые добрые вестники, потому что привезли около четырехсот бочек великолепного кипрского вина. Их встретили ликованием. Местное вино нравилось не всем, к тому же и оно в последнее время доставалось крестоносцам не так часто.
Лишнее говорить, что здесь дележ был донельзя точен и справедлив, не то уж точно не миновать бы раздора.