Сын эмира
– Ну и как, Эдгар? Решишься ли ты принять участие в турнире? – спросил друга Луи, когда они, покинув пирующий лагерь, отправились побродить вдоль городских стен. Твой Брандис – отличный конь. Если уж он выдержал шторм у берегов Кипра и не заболел, как иные другие лошади, то на турнире ему цены не будет!
– А мне? – Эдгар поглядел на своего молочного брата со знакомой благодушной усмешкой, которой в прошедшие дни, в дни непрерывных сражений, Луи не видел на его лице. – Много ли будет проку на турнире от меня, если я и правил толком не знаю, и копье держу не лучше дубины, и всяко побоюсь, что со своей силищей отправлю какого-нибудь рыцаря в лучший мир...
Граф Шато-Крайон весело расхохотался:
– Ладно, ладно! Все ведь когда-то не умели, а потом научились. Правила запомнить пара пустяков – я сам тебе их все перескажу. А что до силы, то тут уж чем больше, тем лучше. Копья-то будут тупые. А мечом ты бить умеешь и уж не изрубишь, надеюсь, наших добрых братьев-христиан. Вон, сир Седрик сильнее нас обоих вместе взятых, а и его король, кажется, уговорил тряхнуть стариной и тоже побиться на турнире. Право, попробуй! Не то, какой же ты рыцарь?
– Да никакой я рыцарь! – почти сердито ответил Эдгар. – Я вот все думаю, думаю... Ричард велел до дня турнира решить всем, кто особенно проявил себя при последнем штурме, кому какая награда больше всего по душе. Денег мы уже получили, но он обещает что-то сверх них. Что-то, чего мы сами попросим. Ну я и думаю: может, мне признаться, что я вовсе не рыцарь, а бастард? А вдруг он согласится дать мне посвящение, а?
Краска, залившая при этих словах щеки и даже шею молодого кузнеца, ясно говорила о том, как сильно мучает его этот вопрос. И Луи стало стыдно – в эти дни, в дни великой битвы, он как-то и забыл, что его лучший друг помимо риска погибнуть под сарацинскими стрелами или мечами, подвергается еще и позорному риску разоблачения. А ведь оно ничего хорошего не сулит!
– Ну, как тебе сказать... – смутился Луи. – Я не знаю, что, во-первых, может найти на Ричарда – он ведь то великодушен, то не приведи Бог – сам от многих слыхал... Правда, мне он обязан жизнью, и он знает, что ты мой близкий друг и молочный брат. Но ведь вопрос еще и в том, что мы с тобой не подданные английского короля. А к Филиппу-Августу я бы не совался с этим! Он в отношении оскорбления рыцарской чести и всяких там правил и обычаев просто сам не свой! Я ведь, скажу тебе честно, тоже думаю об обещанной награде. И, если бы только Алиса была сестрой не Филиппа, а Ричарда... Или, ну скажем, Филипп был бы таким, как Ричард... Словом, тогда я бы знал, чего просить! А что? Разве род Шато-Крайонов чем-то хуже Плантагенетов? Но наш король не отдаст мне сестру – лучше в монастырь ее отправит... Я уже говорил этим утром с Алисой. Она сказала, что брат хочет вернуть ее во Францию. Предлагает ехать с нею. А что я отвечу? Что не могу нарушить клятву Святому Кресту и покинуть тех, кто идет дальше, в поход к Иерусалиму? Говорил я ей это.
– А она что?
– А что она? Что ты хочешь от женщины? Плачет. Хотя вообще-то она – мужественная девушка. Можешь себе представить: говорит, что готова тайно со мной обвенчаться! Мол, потом Филиппу все равно будет некуда деваться.
– Ну так и обвенчался бы! – воскликнул с жаром Эдгар. – Ведь ты любишь ее, и она любит тебя. Думаю, епископ Балдуин вас не выдаст. Обвенчаетесь здесь, а потом она будет ждать тебя во Франции.
– Да-да! А я буду воевать и думать, рогат я или еще нет? – ехидно подхватил Луи. – Ах, братец мой, разве ты еще так наивен и не знаешь, что даже самая верная женщина способна изменить при определенных обстоятельствах?
– Я в это не верю.
– И ты встречал верных жен?
– Встречал. Моя мать была верна моему отцу, хотя даже не была с ним обвенчана.
Этот твердый ответ заставил Луи замолчать. Он задумался.
– Право не знаю, Эдгар, как помочь тебе с посвящением в рыцари! – произнес он наконец. – Кажется, после наших здешних подвигов ты имеешь на это полное право, не будь с самого начала такого обмана. И в этом виноват только я один!
Он произнес это с таким жаром и раскаянием, что Эдгар тут же добродушно рассмеялся:
– Да ну, право!.. Разве так уж важно в конце концов, кем я умру – рыцарем или простолюдином? Я бился за Гроб Господень, участвовал в сражениях, как мой великий предок, и это уже означает, что я не напрасно живу в этом мире! И это благодаря тебе, Луи. Так что ни в чем себя не упрекай.
– Значит, ты будешь участвовать в турнире? – лукаво улыбнулся Луи.
– О-ох, опять ты! Ну как, скажи ты мне, как я покажусь на рыцарском турнире после того, как на глазах у половины лагеря орудовал молотом в кузнице? Ведь это позор для рыцаря!
Луи хлопнул себя по голове:
– Ба-а-а! Так не забыть бы напомнить Ричарду Львиное Сердце, что он не имеет права биться с другими рыцарями. Он ведь тоже работал в кузнице, да еще и не мастером, а подмастерьем!..
– Учеником, Луи, учеником! На подмастерье год учиться надо. Хотя Ричарда я бы произвел в подмастерья, может быть, и через полгода: у него очень хорошие способности к нашему ремеслу.
Смеясь и обмениваясь шутками, молодые люди меж тем уже дошли до памятной им твердыни – Проклятой башни. В вечернем свете ее изуродованная громада выглядела еще суровее и мрачнее. Алый свет заходящего солнца обрисовывал контуры башни и неровный излом полуразрушенной восточной стены зловещим кровавым контуром.
Шум праздника, разливавшийся над аркской равниной, почти не доходил сюда – лишь тихо звучала, долетая издали, музыка флейт, порой гулко рокотал барабан, порой доносились всплески веселых выкриков и смеха. И, сливаясь с этим радостным, но далеким гулом, гораздо ближе, где-то за выступами крепостных стен, тихо взлаивали и завывали шакалы, спеша к ночному пиру.
Крестоносцы подобрали и похоронили своих убитых, но собрать тела погибших магометан, попадавших в ров и оставшихся на крепостных стенах, у победителей не был сил, да не было и особой охоты... Что до жителей города, то многие из них пытались найти среди погибших своих близких и порой находили, однако им и подавно было не похоронить всех.
– Идем отсюда! – поморщившись, проговорил Эдгар. – Мерзкое место... Мне и сейчас еще видится эта страшная подземная темница.
– А кстати, – вспомнил Луи, – Ты не спрашивал Седрика: тот старый узник-монах умер?
– Нет! – Эдгар облегченно перекрестился. – И он не старик, как оказалось. Он сказал потом, что ему всего сорок два года. Наш лекарь говорит, что это поразительно крепкий человек – его, наверное, удастся выходить. Но знаешь, после разговора с королем монах Григорий спал целые сутки, а когда проснулся, почти ничего не помнил о видении, которое было ему послано в заточении, и о том, что он предрек Ричарду.
– А что он ему предрек? Я ведь не слышал.
– Я тоже. Мне Седрик кое-что пересказал. Идем, Луи. Расскажу по дороге. Право, мне тошно около этой развалины. И все время мерещатся какие-то стоны, будто тут бродят призраки!
Луи как-то странно посмотрел на молочного брата:
– Видно, и в самом деле бродят! Потому что двоим не может мерещиться одно и то же. Мне тоже кажется, будто кто-то стонет...
Молодые люди прислушались.
В странной вечерней полутишине, нарушаемой отзвуками далекого праздника и взвизгами шакалов, вновь отчетливо прозвучал глухой человеческий стон.
– Вон оттуда! – воскликнул Эдгар, указывая на излом стены справа от башни. – Точно, это там. Наверху.
– Да и я слышу, что там, – согласился Луи. – Но только как мы туда заберемся? Хотя, кажется, по осыпи обломков можно добраться почти до самого провала.
– Можно, – кивнул кузнец. – Но нужно поспешить: мы, остолопы этакие, не взяли с собой факелов, а в темноте по этим глыбам спускаться будет опасно. Пошли!
Юноши решительно миновали ров, невольно кинув взгляд на полуобвалившиеся отверстия подземных ходов, в которых они едва не нашли свою смерть, и стали карабкаться по восточной стене, вернее, по грудам осыпавшихся с нее и с треснувшей башни камней. Это было то самое место стены, на которое рухнул громадный обломок. Подниматься было небезопасно: осыпь расползалась под ногами, не было и надежной опоры для рук. Но оба крестоносца были достаточно ловки и ухитрялись сохранять равновесие, даже когда какая-нибудь глыба выворачивалась из-под ноги или из-под ладони и с шумом катилась вниз.
Оказавшись в обширном углублении, выбитом рухнувшей частью башни, Луи и Эдгар огляделись. Они стояли среди сплошного нагромождения камней и больших каменных глыб. То были осколки башенной стены, прочная кладка которой не рассыпалась до конца, многие камни остались спаяны застывшим на века песочным составом. Слабый стон прозвучал вновь, и теперь они увидели выступающее из-под одной такой глыбы человеческое тело. То был магометанин: молодые люди сразу рассмотрели обмотанную белым тюрбаном запрокинутую назад голову. Глыба придавила человеку ноги до самых бедер.
– Неужели он лежит тут два дня? – изумленно проговорил Луи. – Но и вчера, и позавчера весь день палило солнце – разве можно было выжить?
– В полдень сюда падает тень башни, – заметил Эдгар. – Хотя от этого вряд ли было много легче. Ну что, друг, мы с тобой ведь одолеем вдвоем этот камешек, а?
Осторожно ступая, молодые люди приблизились к лежащему и, ухватив придавивший его обломок с двух сторон, резким рывком приподняли и сбросили его во внутреннюю часть крепости, туда, где терялись в вечернем полумраке улицы Акры.
Тот, кого они освободили от страшного каменного гнета, оказался юношей, почти мальчиком – на его смуглых щеках лишь начал проступать темный пух будущей бороды. Его тело выглядело невредимым, но обе ноги были, скорее всего, сломаны, а по правому виску тянулся узкий кровавый след – падая, он ударился о камни головой.
Юноша вновь застонал и приоткрыл глаза. Они были мутны от боли, но видели. Взгляд раненого скользнул по склонившимся над ним лицам, потом губы шевельнулись, и он что-то хипло прошептал.
– Что он говорит? – Луи растерянно посмотрел на молочного брата. – Если бы понимать по арабски!
– Да зачем понимать-то? – пожал плечами Эдгар. – И ты, и я, и любой в таком положении просто попросил бы пить! У тебя ведь фляга с собой. Дай-ка!
– Да в ней же не вода, а вино...
– Ну и что? Кипрское вино хорошо утоляет жажду. Ну, парень, хлебни... Наверное, ты везучий, раз еще живой. Хотя, как знать! Если ноги раздроблены, я тебе не завидую.
Раненый глотнул, закашлялся, потом с жадностью вновь потянулся к фляге. Сделав еще несколько глотков, он перевел дыхание и сказал на неплохом французском языке:
– Аллах отблагодарит вас, рыцари, если не смогу отблагодарить я. Мое имя – Рамиз-Гаджи, я – сын эмира Фарруха. Не оставляйте меня здесь – отец даст за меня выкуп...
Кузнец и его молочный брат быстро переглянулись. Они оба знали от графа Анри, что эмир Фаррух, защищавший Мушиную башню, был убит два дня назад, как раз тогда, когда его сын упал на эту стену вместе с куском Проклятой башни.
– Ну что мы стоим? – после нескольких мгновений молчания спросил Луи. – Темнеет. Еще немного, и мы с такой ношей нипочем не спустимся. Я возьму его подмышки, а ты попытайся поаккуратней взять за ноги. Полезли вниз!