Соблазнитель
Мутный сон овладел султаном только к рассвету. Ему снилось, что он скачет вдоль непрерывной гряды высоких, красных, как песок пустыни, скал. Скачет, что есть силы понукая коня, терзая его бока шпорами. А за ним, воя, мчится старуха в развевающихся черных одеждах. Она не просто бежит, но несется громадными скачками, все ближе и ближе его настигая. Он оборачивается, видит ее оскаленные зубы (Вздор! Мать муллы была совершенно беззубая...), видит, как сверкают волчьи глаза в черных глазных впадинах. Конь хрипит, шатается. Вот споткнулся... И Салах-ад-Дин понимает, что страшная фурия сейчас его настигнет.
Струи холодного пота облили его лицо. Он закричал и открыл глаза. За окном звучал монотонный голос муэдзина, призывающий к утреннему намазу.
Султан отыскал и постелил на каменный пол молитвенный коврик, опустился на колени. Но молиться не получалось – холодной волной душу накрывала тень пережитого во сне страха. «Неужто проклятая старуха теперь станет призраком тревожить меня?» – промелькнула неприятная мысль.
Час спустя, умывшись, он спустился в небольшой садик, устроенный между домом муллы и восточной стеной мечети. Там его ждал накрытый для трапезы столик – свежая большая лепешка, пара испеченных в золе голубей, изюм и кувшин воды. Султан ожидал, что сюда явятся и его военачальники – требовать того же, чего требовал вечером Асад-Ширали, однако никто из них не пришел. Вместо этого слуга вскоре доложил, что прибыл из Дамаска Муталиб-аль-Фазир, постоянный поставщик оружия, и хочет, чтобы султан его принял. Поскольку Муталиб привозил не только отменные сабли, кинжалы и пики, но и самые последние сведения о настроениях подвластных Саладину эмиров, шейхов и мулюков, его просьбу следовало удовлетворить. Дамасский торговец был опытным шпионом, к словам которого султан всегда прислушивался, тем более, что сейчас он вовсе не был уверен в безграничной преданности своих вассалов.
– Пускай войдет! – бросил он слуге, брезгливо отряхивая полу халата, хотя на ней не было ни крошек, ни капель воды. – И принеси для него скамейку: когда он пытается сидеть на подушках, они разъезжаются под его задом!
Купец вошел, по обычаю прогибаясь перед султаном, усердно сложив руки под черной метелкой своей хилой бороды. Но эта угодливая поза вовсе не обманывала Саладина – он знал, что Муталиб на самом деле не испытывает к нему почтения, он никого и ничего не почитает, кроме золота. А золото султана таяло, как сахар на жарком солнце – армия требовала новых и новых расходов. (Как уж тут отдать неверным двести тысяч червонцев?!) И, тем не менее, покуда есть чем платить за дамасскую сталь и за доносы на неблагонадежных эмиров, этот чернобородый проходимец будет низко кланяться и льстиво улыбаться. А как же иначе!
– Да продлит Аллах твои дни и да пошлет тебе великих побед, о солнце правоверных!
Эту заученную фразу все повторяют более или менее фальшиво. У Муталиба выходит как раз неплохо: он и не пытается скрыть, что просто говорит то, что говорить положено, чтобы затем перейти на самый естественный тон.
– Здравствуй, здравствуй, купец! – приветствовал Салах-ад-Дин своего поставщика. – Ну, и как довез ты сюда свой товар?
– О, на этот раз безо всяких помех, великий султан! Неверные разнежились, отдыхают и не спешат перекрывать дороги к этим горам. Думаю, ты будешь доволен.
– Буду доволен, если ты усвоишь наконец, что я именую себя не султаном, а мулюком[46]. Ладно, это не так уж важно. Ты слыхал о том, что учинили неверные?
– Слыхал, слыхал.
Муталиб даже не попытался изобразить на своем лице скорбь. Он знал, что Саладин ему не поверит. Да и к его чертам такое выражение подошло бы меньше всего. Лицо торговца было будто только что вылеплено из светлой глины и не успело высохнуть: оно постоянно блестело – особенно его крупный, крючковатый и толстый нос, так сильно выдававшийся вперед, что когда купец пил, кончик носа нередко становился мокрым. Глаза у него, напротив, были маленькие, но очень острые и живые – в них то и дело блестели искорки, и взгляд их мог так быстро скользить по лицам и предметам, что за ним бывало трудно уследить. Круглые высоко поднятые брови придавали лицу Муталиба немного удивленное выражение, а чуть выпяченная нижняя губа делала его недоумевающе-вопросительным. В целом это лицо, хотя и некрасивое, вовсе не казалось отталкивающим: Саладин слыхал, что, приезжая в христианские земли, купец пользуется неизменным успехом у женщин. Может, они и здесь его жалуют, но между правоверными об этом не принято говорить...
– Я знаю, какие условия тебе ставили христиане, – проговорил купец, чуть заметно вздыхая. – И понимаю, как трудно было их принять. Конечно, ты мог бы и не убивать христианских рыцарей. Мог бы даже отдать их в обмен на своих.
В глазах султана мелькнул и погас гнев. В конце концов, Муталиб не мулюк и не воин – пускай его болтает, что захочет!
– И чтобы они снова подняли против меня оружие, да? – усмехаясь, спросил он купца.
Быстрые глаза Муталиба остановились на лице Салах-ад-Дина – в них было сожаление:
– Но ведь среди пленников-мусульман, которых вчера умертвили на равнине, тоже было немало воинов, и они тоже стали бы сражаться против христиан! Или ты ценишь своих воинов не так высоко, как воинов короля Ричарда? Да, впрочем, разве нельзя было вернуть ему рыцарей, которые уже никогда не смогли бы сражаться?
– Что ты хочешь сказать, купец? – резко спросил Саладин.
– Ты отлично меня понимаешь. Или тебе неведомо, как сделать человека неспособным держать в руках оружие? Всего лишь подрезать жилы там, где нужно, сломать ногу в таком месте, где она не срастется правильно, обрубить несколько пальцев...
Теперь султан не стал сдерживаться:
– Послушай, Муталиб! Ты знаешь, что ради твоих услуг, и не только поставок оружия, я многое от тебя терплю. Но не смей делать меня дураком! Или ты думаешь, что я воображаю дураком Ричарда? Он что же, счел бы свои условия выполненными, если бы я возвратил ему калек вместо крепких, здоровых мужчин?!
Купец спокойно выслушал и ответил с самым невозмутимым видом:
– А разве в поставленных христианами условиях это было оговорено? Они не смогли бы тебя упрекать. Да и потом, увечия могли быть получены в боях. А кто и что говорит – поди-ка докажи!
– В этом случае Ричард тем более прикончил бы наших пленных. Я слышал, что он сам до последнего момента не желал убивать безоружных – на этом настояли другие вожди христиан. А если бы я перекалечил его рыцарей, взбесился бы и он!
Муталиб согласно закивал:
– Правильно! Но мусульмане уже не смогли бы упрекать тебя в том, что ты ничего не сделал для освобождения пленников! Ты отдал христианам их братьев, а они взяли и перебили наших... Кто тогда был бы в глазах правоверных убийцей и клятвопреступником?
Лицо Салах-ад-Дина омрачилось. Может, Муталиб и прав, давая свои, как обычно, дьявольские советы?.. Но неужто он когда-нибудь станет им следовать?
– Ладно, – усмехнулся султан. – Но выдача пленных была лишь частью договора о сдаче Акры. А деньги? Из каких таких сундуков я платил бы тебе за твои сабли и мечи, если бы отдал неверным собакам сумму, которую они требовали? И ведь эту сумму назвали подлые эмиры, перепуганные до смерти! Им было важно только, чтобы их отпустили из осажденного города и позволили увезти свое барахло и гаремы! Тьфу! Может, Ричард потребовал бы в два раза меньше...
– Но ты бы все равно не уплатил, да? – в черной бороде купца блеснули мелкие желтоватые зубы. – Денег-то, конечно, жалко. Но для этого нужно научиться делать фальшивое золото. Христиане жадны – они не тратят здесь золотых червонцев, собираясь тащить их в свои страны. Тебе бы надо доставить хорошего алхимика из Дамаска. Глупые алхимики пытаются получить настоящее золото и ищут философский камень, которого нет и никогда не было, а умные алхимики составляют сплавы желтого цвета, которые очень даже похожи на золото, очень даже! Конечно, разобраться можно, но ведь если бы король Ричард роздал твое золото своим князьям и баронам, они, обнаружив обман, скорее всего, Ричарда бы в нем и обвинили.
– Поди вон с такими советами! – закричал Саладин. – Только мне и не хватало заняться подделыванием денег, будто я базарный пройдоха! Да и те такого не делают. Хочешь замарать мое имя перед своими и перед чужими?
– Я только рассуждаю вслух! – спокойно заметил купец, нисколько не испуганный вспышкой повелителя правоверных. – Твое право выбирать, твое право. Тут есть и другие возможности. Скажем, уплатить тысяч сорок и сказать, что пока больше нет. А ты, мол, король Ричард, отпусти большую часть наших людей – я ведь стараюсь, ищу деньги, ну так и ты не будь слишком суров... Ведь сам говоришь, что Львиное Сердце не любит быть жестоким с пленными. Опять же, в глазах своих ты тогда был бы не обманщиком, а обманутым, если бы все же христиане осуществили свою угрозу. А так получается, что они осуществили ее законно!
– Я этого и не отрицаю, – Саладин взял себя в руки и уже спокойно встретил очередной колючий взгляд поставщика. – Но ведь было еще одно требование...
– Какое это? Ах да, да! Древо!
Султан кивнул:
– Да. Древо, будь оно проклято!
Купец непонимающе развел руками:
– И отчего тебе оно так нужно? Ну и отдал бы...
– Нет! – зло бросил Саладин.
– Хм... Ну... В конце-концов, разве в рощах за этими горами не растут подходящие деревья? Что стоило бы сделать такой же крест, запачкать землей, просушить в большой печи, словом, придать ему вид очень старого?.. И выдать христианам: вот вам ваша святыня, молитесь, сколько вам потребно!
Салах-ад-Дин нахмурился. В своем цинизме купец постоянно переходил границы, и это порой почти переполняло чашу терпения. Чувство меры было совершенно не свойственно Муталибу.
– Крест для них не просто дерево, – ровным голосом, будто учитель нерадивому ученику, объяснил султан. – Он для них действительно творит чудеса. Исцеляет, приносит откровения.
– Я тебя умоляю! – всплеснул руками купец. – Да если они будут верить, что отданная тобою деревяшка – тот самый крест, то он будет их исцелять и приносить всякие дурацкие откровения. Дело ведь только в том, что сам человек себе внушает. Неужто ты, такой мудрый и опытный, веришь, будто две пересекающиеся доски способны творить чудеса?
Саладин расхохотался:
– Тут уже дело не в том, во что я верю! Дело в том, во что, в конце концов, веришь ты... Я знаю, что ислам ты принял только ради выгодной торговли в Дамаске и твоих темных делишек, до которых мне не было и нет дела. Знаю, что ты – еврей и не веришь в Аллаха...
– А вот это уже позволь, великий султан! – воскликнул купец, и на этот раз его небольшие глазки загорелись хищными красными искрами. – Я – правоверный магометанин и не нарушаю законов. Ведь ты же принимаешь под свои знамена христиан, принявших ислам? Правда, слыхал я, что таких находится очень-очень мало... Но отчего же еврею нельзя быть мусульманином? И то, во что или в кого я верю, ведь не смущает тебя, когда ты покупаешь у меня жизни своих подданных? Разве я не помог тебе год назад раскрыть заговор в Рамле? Разве ты не узнаешь от меня, кто и что говорит о тебе и твоих деяниях в разных городах твоих владений? Когда я доношу тебе на правоверных, ты не думаешь о том, крепка ли моя вера?
– Мне плевать на твою веру! – вырвалось у Саладина. – Верь на здоровье в свои Золотые врата и в мессию, это меня не касается. Но я не хочу, чтобы ты поучал меня, как совершать гнусности, оправдывая это государственой необходимостью.
Он смотрел в небольшие глазки купца и ясно читал в них: «Да-да! И это говорит тот, кто позволил убить на виду у своего войска почти три тысячи правоверных, пожалев золото и побоявшись выдать пленных...»
Но вслух Муталиб сказал совершенно другое:
– Сказать по чести, великий султан, солнце правоверных, я человек маленький, и не моего ума дело, кто прав и кто не прав в своей вере. Вон христиане утверждают, что мессия уже пришел, потому и поклоняются деревяшке, которую тебе так жаль им отдать.
Салах-ад-Дин снова засмеялся:
– А ты разве не слыхал, что те, кто первыми уверовали в Христа, были как раз евреи? И их было не так уж мало!
На этот раз султан наконец попал в цель. Случилось то, чего ему давно и очень хотелось: лицо купца исказила неподдельная злоба, даже его полные губы задергались и искривились.
– Те, кто тысячу с лишним лет назад поклонились распятому, перестали быть евреями! – взвизгнул Муталиб. – Мессия не мог придти сразу ко всем народам – он придет только к народу избранному. И он не может быть умертвлен вместе с разбойниками – он будет царствовать над миром!
– И это говорит тот, кто по утрам творит намаз и повторяет: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его!»[47] – воскликнул Саладин почти весело. – Так-то ты принял ислам!
Лицо купца тотчас приняло обычное выражение. Он чуть заметно улыбнулся в свою бороду:
– Чем же я плохой мусульманин, о великий слутан? – вкрадчиво спросил Муталиб. – Ведь то, что может случиться в будущем, не касается того, что есть в настоящем! И то, что пророки уже пришли, а мессия, вероятно, еще придет, разве мешает верить в Аллаха? Ведь это просто имя Бога.
– Единственное имя! – тут в голосе Салах-ад-Дина прозвучала ярость. – И тот, кто лицемерит в угождении ему, подлежит каре! Берегись при мне оскорблять мою веру, собака! Я могу в конце концов найти себе других осведомителей...
– Да сохранит меня Аллах от дерзости в отношении тебя и наей святой веры, повелитель! – на этот раз купец очень убедительно изобразил глубочайшее почтение. – Я, поверь, чту Коран и пророков больше, чем иные, рожденные в этой вере – я куда лучше понимаю, как важна вера...
– Довольно, – резко бросил султан. – Я не хочу говорить с тобой о вещах, в которых ты вряд ли смыслишь больше моего. Но мне кажется, ты приехал с каким-то делом, а не только с новыми саблями и кинжалами.
– Это действительно так. – Муталиб быстро зыркнул по сторонам, будто проверяя, не подслушивают ли их. – Есть люди, которые хотели бы с тобой встретиться, великий султан. Встретиться и предложить хорошую помощь.
– В борьбе с христианами?
– Скажем так.
Губы Салах-ад-Дина вновь брезгливо покривились. Он давно знал, что у Муталиба есть связи с самыми разными людьми, с разными властителями. Но это...
– Ты ведь говоришь об ассасинах? Ведь так? – не скрывая презрения спросил султан.
И был удивлен, услыхав ответ:
– Нет, мой повелитель. Я не заключаю союза с теми, кого считаю неспособными победить. Старец горы, вернее, все поколения старцев ставят себе одну лишь цель: поработить души людей страхом и с его помощью завоевать власть. Но страх в конце концов порождает хитрость, и тот, кто мнит себя всесильным, оказывается обманут. Убийства и устрашение – оружие тех, кто не верит в свою силу. Нет, нет, я говорю о тех, которые могут гораздо больше. И эти люди хотят того же, чего и ты. Вымести христиан из пределов твоих владений. Правда, – и тут Муталиб едва заметно ухмыльнулся. – Эти союзники сами христиане. Вернее, так себя называют.
И тут Саладин наконец понял:
– Тамплиеры!
Купец улыбнулся и наклонил голову:
– Да, мой господин. Тамплиеры. И никто не окажет тебе сейчас столь верной помощи.
Султан нахмурился:
– Я уничтожил не одну сотню рыцарей Храма. Они не могут стать моими союзниками. Жерар де Ридфор ненавидит меня как злейшего врага.
– О нет! – покачал головой Муталиб. – Его злейший враг – король Ричард. И другие христианские короли. Да, среди тех, кто выстроил замок на месте Соломонова храма, есть настоящие христианские рыцари, которые хотят сражаться во имя Креста. Но это воины. Те, кто возглавляет Орден, хотят совсем другого.
Султан вновь сморщился в брезгливой гримасе:
– По-моему, они хотят только золота. В этом-то, как видно, ты с ними и сошелся!
– Да, повелитель. Потому что золото – это то единственное, что ведет к власти неограниченной и полной. К власти над миром. Пока люди еще поклоняются своим дурацким выдумкам – чести, долгу, верности, любви, до тех пор существует сопротивление этой силе. Но со временем выдумкам придет конец. И тогда будет властвовать тот, кто сможет все купить. Потому что без этих выдуманных святынь все станет продаваться! Орден Храма создан ради накопления богатств, и я уверен, что они преуспеют в этом, потому что умеют хранить тайны даже от своих братьев – от тех, кто не понимает истинной их цели и умеет только махать мечом, как все дураки-христиане...
Саладин вдруг почувствовал, как к его горлу приливает та же холодная волна, что накрыла его при утреннем пробуждении. Волна страха. Откуда это? Неужто он боится этого болтуна?
– Я слыхал о тамплиерах и другое, – произнес он, опуская глаза, чтобы купец не видел их выражения. – Слыхал, что их вожди стремятся к тайным знаниям, учатся колдовству и умеют вызывать дьявола.
Муталиб охотно закивал:
– И я, и я это слыхал! Можно верить в это, а можно не верить. Тайные знания не так просто получить... Впрочем, они в любом случае не обратят их против тебя. Еще раз говорю – ты им нужен!
– Пока нужен, – морщась от отвращения, воскликнул султан. – Пока. Они хотели бы моими руками истребить как можно больше христиан, а потом, скорее всего, руками христиан – как можно больше правоверных. И вечно сеять вражду там, где надеются получить свое. Для чего им Палестина? У них уже много замков и земель в христианских землях.
– Но здесь особая земля! – тут уже отвел взгляд Муталиб. – И для них, и для вас, и...
– И для вас! – негромко произнес Салах-ад-Дин. – И все-таки, чего же эти люди хотят от меня? Я никому не собираюсь уступать своей власти!
Муталиб вновь заблестел зубами во мраке своей бороды.
– Речь ведь идет об их власти в будущем, а не в настоящем. Сейчас Жерару де Ридфору нужно ослабить власть христианских королей. Ослабить рыцарство, которое им мешает. И тут – прямая выгода заключить с тобой союз. Если ты согласишься принять послов де Ридфора, я обязуюсь их к тебе доставить.
– Что я, сам не смогу отправить послов к тамплиерам, если надумаю принять их помощь? – резко спросил султан. – И у меня нет нужды торопиться с таким решением. Я буду думать над твоими словами, Муталиб. А сейчас хочу услышать обычное донесение о делах в Дамаске и за его пределами.