[1795]. Мы знаем, что он захватил какую-то Лаодикею[1796]: это могла быть Лаодикея-Берит, где найдены монеты с его именем[1797].
Александр Забина был жизнерадостным, легкомысленным юношей – как раз такой царь должен был пользоваться популярностью на улицах Антиохии[1798]. В его лице на монетах есть какое-то счастливое мальчишеское нахальство. Вскоре после его прибытия в Антиохию тело Антиоха Сидета было отослано домой парфянским царем в серебряном гробу. Его принимали в городах, через которые его провозили, с пылким энтузиазмом. Александр старался вжиться в роль, оказывая пышные почести своему «отцу». Слезы, которые он проливал по нему публично, были весьма поучительны для населения Антиохии[1799].
Утверждение на троне Александра Забины (129–128) оказалось новым ударом для единства селевкидского царства. Династия Селевкидов действительно пала со своих высот. За шестьдесят лет до того благодаря битве при Магнесии потомки Селевка превратились из практически императоров Востока в сирийских царей. После битвы в Мидии даже и этого не осталось. Теперь они были просто командующими наемными армиями, которые в той анархии, в которую впал Восток, оказывались в какой-то момент достаточно сильны, чтобы устроить себе роскошный двор в одном из дворцов своих предков и проглотить какую-то часть страны; а в следующий миг их уже изгоняли за море и там они нанимали новые отряды бандитов. Они боролись до конца; в бесчисленных сражениях претендентов была потрачена та энергия, которая некогда управляла Азией. И естественно, в ходе этого процесса таяло и наследство, за которое они боролись. Все, кто был достаточно силен, прерывали связь с любой частью этого царства, и в отсутствие центральной власти города[1800] бесчисленные местные тираны все больше и больше выходили на передний план как независимые политические единицы. За исключением того особого характера, который придавали этим событиям греческие или эллинизированные города, мы видим все то, что обычно происходит при распаде восточной империи.
Однако с помощью Птолемея законной династии удалось победить. Очередная волна опустошения принесла выгоду именно ей. В 123–122 гг. Александр понес сокрушительное поражение. Он бежал обратно в Антиохию и начал там грабить храмы. Сначала он забрал золотую Нику, которая стояла на вытянутой руке Зевса в Дафне. Зевс, заявил он антиохийцам в шутку, подарил ему Победу. Но когда он приказал снять изображение самого Зевса, взрыв народного негодования изгнал его из города. Он попал в руки Антиоха и принял яд[1801].
После гибели Александра Забины Антиоху все труднее и труднее стало терпеть диктат своей матери. Клеопатра увидела, что ее господство было в опасности. Однажды, когда царь, разгоревшись, пришел домой после упражнений, она протянула ему чашу. Но ее планы выдали царю: Антиох настоял на том, чтобы она выпила яд сама (121–120)[1802].
Антиох VIII (Грип) теперь оказался единственным владетелем всего, что осталось от дома Селевкидов в Сирии[1803]. Он правил в Антиохии, тратил на пышные пиры в Дафне скудную сокровищницу своего царства[1804] или же сочинял стихи на тему, которая сохраняла мрачную привлекательность для поэтов того времени, – про ядовитых змей[1805].
Около 116 г. до н. э. его атаковал Антиох IX, сын Сидета и Клеопатры, которого его мать в 129 г. послала на воспитание в Кизик – отсюда и его прозвище Кизикен, Кизикский. Конечно, у Кизикена не было законного права на трон, но попытка Грипа его отравить (реальная или выдуманная) дала повод для атаки на единоутробного брата. В его пользу говорила память о его великом отце, и поэтому он принял имя Филопатор. Именно ожидания, основанные на его происхождении, может быть, и склонили сердца людей к Антиоху Кизикену. Но вскоре сирийцам пришлось разочароваться. У него было достаточно физической отваги для его рода, он обладал отвагой и был великолепным охотником, но как правитель он ничего не стоил. Антиоха гораздо больше интересовали мимы, фокусы и остроумные механические игрушки, чем государственные дела. Кроме того, не унаследовав величия своего отца, он получил от него в полной мере его склонность к пьянству[1806].
Новая династическая война запылала в селевкидском царстве – в Сирии и Киликии[1807]. Она опять осложнилась конфликтами в доме Птолемеев. Птолемей Эвергет скончался в 117 г. до н. э., и власть захватила его вдова Клеопатра III. Но, как и ее сестра Клеопатра Сирийская, она была вынуждена посадить вместе с собой на трон своего сына, Птолемея II Сотера. В Египте немедленно появились две партии – та, что поддерживала царицу-мать, и та, что более или менее открыто противостояла ей. К последней в душе принадлежал и сам царь, однако внешне он подчинялся воле матери. Между тем его младший брат Птолемей Александр, который правил Кипром, был сторонником Клеопатры. Птолемей Эвергет был, как мы уже увидели, союзником Грипа против Забины, и эти отношения, видимо, поддерживала и Клеопатра. Таким образом, противоположная партия в Египте оказалась на стороне Кизикена.
Эти политические симпатии выразились и в действиях, когда Клеопатра III, поняв, что ее дочь Клеопатра, на которой женился Сотер, стала ее противницей, заставила его развестись с ней и жениться на другой сестре, Селене. Младшая Клеопатра немедленно решила отомстить и повела себя так, как подобало ей подобным. Она решила вручить свою руку и сердце Кизикену и обеспечить его триумф над союзником александрийского двора – Грипом. Она явилась к нему не без «приданого»; Клеопатра прибыла к Антиоху во главе царской армии. Это были войска, которые она, благодаря своей отваге и ловкости, переманила с Кипра, где они служили Птолемею Александру, и убедила последовать за ней[1808].
Грип, как мы помним, женился на дочери Птолемея Трифене. Итак, теперь два царя-соперника в Сирии были наполовину братьями, а их жены – сестрами. Но это только усилило ожесточенность борьбы. Кизикен был хозяином Антиохии, и, когда он отправился в поход, Клеопатра осталась там хозяйкой дворца. После какого-то поражения его изгнали из этой области, и Грип, с которым была Трифена, стал осаждать Антиохию. Когда город пал, Трифена попросила передать ей Клеопатру: она хотела восторжествовать над своей сестрой и унизить ее еще больше. Грип был потрясен этим и колебался. Потом Трифена заподозрила его в преступной страсти к Клеопатре, и ее мстительность еще возросла из-за бешеной ревности. Клеопатра укрылась в святилище в Дафне, но Трифена от своего имени послала воинов, которые должны были убить ее. Когда они вошли в храм, чтобы вытащить ее из священного участка, Клеопатра схватилась за изображение Артемиды с решимостью, которую эти негодяи не смогли преодолеть. Тогда они перерубили ей запястья своими мечами. Царевна умерла, проклиная своих убийц. Вскоре после этого судьба обернулась так, что Трифена попала в руки Кизикена, и он тоже оказался немилосерден в своей мести.
В 113–112 гг. до н. э. положение Грипа в Сирии так ослабло, что он удалился в Аспенд в Памфилии, чтобы нанять там новые отряды. В Сирии были места, где его поддерживали в его отсутствие, прежде всего в лояльной Селевкии. Примерно через два года он вернулся (111–110) и вернул себе некоторую часть царства. Интересно, что год своего возвращения он сделал новой эрой официальной датировки. Война после этого, видимо, тянулась медленно, каждый из царей примирился с тем, что его соперник занимает определенную территорию, не заключая формального мира: «Таким образом, как та, так и другая сторона поступили в этом случае подобно борцам, которые обессилели в борьбе, но, стыдясь уступить друг другу, паузами и кратковременными передышками стараются затянуть ее подольше»[1809]. Центр силы Антиоха Грипа был на севере Сирии, и, видимо, он завоевал поддержку Рима[1810]; Кизикен властвовал в Палестине[1811] и Финикии[1812].
Конечно же, раздором двух братьев-Селевкидов пользовались все в царстве, кто хотел независимости, и все вне его, кто хотел оторвать себе кусок. Даже сами цари были вынуждены продолжать эту работу разрушения, даруя независимость – там, где они считали, что таким образом они по крайней мере сохранят доброе расположение жителей. Тиру уже даровала свободу Клеопатра в 126–125 гг. до н. э., возможно, в награду за то, что город принял участие в убийстве Деметрия II[1813], а Баланея получила ее в 124 г.[1814] Сидон, где Кизикен чеканил монеты еще в 113–112 гг., получил свободу в 111-м[1815], Триполис – в 105-м[1816]. В 109–108 гг. Грип предоставил автономию Селевкии в качестве награды за постоянную верность законному царю; его письмо с уведомлением об этом своему союзнику Птолемею Александру сохранилось в надписи на Кипре[1817]. Аскалон, где монеты Кизикена чеканились в 109–108 гг.