долины, прямо под горой Касий, Оронт впадает в море; на северном краю, примерно в пяти милях оттуда, был построен город Селевкия, над местом, где в те дни находилась главная гавань этих берегов. Гора здесь выступает из моря целым рядом уступов или террас. С набережной[624] можно было подняться на уровень, находившийся в 20 или 30 футах над водой, за которым гораздо более высокий уступ поднимался среди зубцов скал на 400 или 500 футов. Именно на этой террасе лежала верхняя часть города Селевкия. За ней были дикие очертания Пиерийских гор. У ее подножия лежал нижний город, где были гавань, склады и «внешний город» (προάστειον). Селевкия, лежавшая на утесах, славилась своей неприступностью[625]. Скалы дополняли могучие стены – труд селевкидских царей. Карабкавшиеся в гору улицы и каменные ступеньки связывали верхний и нижний город. Встававшая уступами земля выставляла напоказ храмы и постройки в их полном великолепии. Селевкия была достойна быть вратами в великое царство[626].
Один поздний автор рассказывает легенду о том, как Селевк Никатор основал Селевкию после жертвоприношения на горе Касий[627]. Не приходится сомневаться в том, что основателем города был именно первый Селевк. Город носил его имя и почитал его как бога. Антиох I даровал городу останки царя, и над его могилой был построен храм со священным участком – Никатореем[628].
Для тех, кто плыл в Антиохию, высаживаться в Селевкии было необязательно. Вплоть до самых крестовых походов по Оронту можно было доплыть до самой Антиохии. Путешественник, поднимавшийся от устья реки, видел по левую руку от себя равнину Селевкии, а по правую – подножие горы Касий. Этот регион некогда был полон жизни. Касий был облечен бессмертной святостью как священная гора некоего семитского Ваала, которого греки, конечно, звали Зевсом. Вершина его была слишком священна, чтобы на нее подниматься[629]. Праздники этого бога время от времени привлекали толпы веселых паломников из столицы. Сегодня это пустошь, где пируют шакалы, хотя среди зарослей олеандров все еще можно увидеть следы древних построек и хоженых дорог. Далее, если путешественник продолжит подниматься по реке, то горы замкнутся и слева от него; он окажется в ущелье длиной примерно в шесть миль, через которое Оронт пробивает горную цепь, стремясь к морю, – в месте необычной, романтической красоты, похожем на фессалийскую Темпею. Из устья он выходит на долины внутренней Сирии. Однако вершина Касия справа продолжает быть видной вблизи берега: она великолепно покрыта лесом и цветущими кустарниками; тысячи горных потоков стекают с нее в Оронт. Горная цепь кончается горой Сильпий, вокруг которой Оронт поворачивает на запад, идя с юга. За горой Сильпий на восток находится открытая земля, долина Амика (קמצ), а далее, примерно в десяти милях, начинаются великие просторы озера Антиохии[630].
Под северными склонами Сильпия поднялся новый селевкидский город. Красота, которой славилась Антиохия, отчасти происходит от ее местоположения; задний фон – дикая гора – приятно контрастирует с богато обработанной и хорошо орошенной долиной. Благодаря своему положению город становился все более великим и богатым. Климат, если не считать кое-каких вредных ветров с севера, был прекрасным; почва – весьма плодородной; и в дополнение ко всем этим преимуществам город был прекрасно расположен в отношении мировой торговли. Долина Оронта здесь выходит на долины, которые, как мы уже сказали, являются естественным центром Северной Сирии. По этому пути шли правильно устроенные дороги по суше из Вавилонии и Ирана в Средиземноморье. Но были и кое-какие неудобства. Главным были частые в Северной Сирии землетрясения. Кроме этого, многочисленные потоки, текущие с Сильпия, которые добавляли городу очарования и благодаря которым Антиохии особенно везло с питьевой водой, тоже имели свои недостатки: иногда они разливались, их нельзя было перейти, и они опустошали склоны горы.
До Селевка Антигон выбрал эту область как место для одного из главных своих городов. Однако два плана не были совершенно одинаковыми. Селевк обнаружил только что основанный город Антигония к северу от Оронта на реке (Аркевт, современный Карасу), через которую излишек вод Антиохийского озера попадал в Оронт[631]. Селевк же расположил Антиохию на южном берегу Оронта, на ровной полосе земли шириной в две мили между рекой и горой. Опасаясь горных потоков, он не стал строить на склоне. Город был спланирован архитектором Ксенарием[632] согласно обычаям того времени – по правильному плану, с расчерченными по линейке улицами. Он образовывал вытянутый прямоугольник: главная улица проходила по нему параллельно с рекой, по ней открывался вид от одного конца до другого.
Легенда об основании Антиохии, в том виде, как ее приводит Малала, – это именно то, что антиохийцы хотели бы представить как правду об основании своего города. Названия различных составляющих, из которых образовывалось первоначальное население, возможно, отражают какие-то исторические факты. Согласно этой легенде, Антиохия может претендовать на звание одной из первых греческих колоний – это не какой-то македонский город-выскочка. Она претендовала на родство с Афинами и Аргосом: здесь умерла Ио, дочь Инаха, и аргивский отряд под командованием афинянина Триптолема, который отправился искать ее, поселился на склоне горы Сильпий, а их наследники составили ядро Антиохии. Антиохийцы ссылались на название, которое местные жители-арамеи дали их великому городу – Ионе, как произносили его греки[633]; конечно, это на самом деле значило всего лишь «город греков» (ионийцев). Вполне возможно, что в населении, которое впервые поместил в Антигонии Антигон, а Антиох перевел в Селевкию, был и афинский элемент[634]: как монеты, так и памятники Антиохии говорят о связи с Афинами. Малала считает вполне возможным, что значительная часть первоначальных колонистов была македонцами; упоминается и о критянах и киприотах.
Во время царствования первых преемников Селевка Антиохия продолжала расти. К первоначальному городу Селевка был добавлен второй город со своей отдельной стеной – его основал, согласно Страбону, «коллектив поселенцев», что бы это ни значило[635]. Третий городской квартал появился на острове на Оронте напротив уже существующего двойного города, когда Селевк II, изгнанный из Малой Азии, сделал Антиохию своей резиденцией. Возможно, именно в этом островном квартале был расположен дворец позднейших Селевкидов. Конечно, его связывал с берегом мост, и Антиохия, таким образом, стала «триполисом». Селевк II, возможно, только начал строить здесь, поскольку Либаний[636] говорит об островном городе как о постройке его сына, Антиоха III.
Судя по всему, при основании новых городов в то время учреждался культ Фортуны города, то есть некоего духовного воплощения города, и устанавливалось ее изображение. Согласно историям, которые рассказывали в позднейшие времена, в жертву действительно приносили деву, и, таким образом, она как-то отождествлялась с душой города; но, может быть, эти истории не основаны ни на чем, кроме самого изображения. Образ Антигонии, когда Селевк разрушил город, основанный соперником, был перенесен в Антиохию: его почитали в новом городе, пока его снова не перенесли в Росс на берегу[637]. Однако у Антиохии была своя Фортуна. Скульптор Евтихид из Сикиона, ученик великого Лисиппа, был призван сотворить это изображение[638]. Из всех великих произведений искусства, которыми была украшена Антиохия Прекрасная, это – единственное, которое можно увидеть в наши дни. Мраморная его копия находится в Ватикане и выглядит точно так, как она показана на многих антиохийских монетах[639]. Персонифицированная Антиохия восседает с какой-то благородной свободой: в руке у нее колос, голова увенчана цветами, и небольшая фигура, воплощающая реку Оронт, поднимается из земли у ее ног. Оригинал должен был обладать тем драматическим воздействием, которое характерно для произведений греческой скульптуры III в. до н. э.[640]
Основной достопримечательностью Антиохии был сад Дафны, который находился между рекой и горой примерно в четырех или пяти милях ниже города. Сегодня это место отличается пышной зеленью и бурными ручьями – «Дом вод» (Байт-аль-Маа). В древние времена эти ручьи струились под сенью гигантских кипарисов, окружавших храм Пифийского Аполлона. В их тени или же среди лавров и олеандров население Антиохии проводило часы досуга. Стадион для игр, покровителем которых был этот бог, – подражание греческим Пифейским играм, – был устроен близ храма, и Дафна постоянно наполнялась шумом праздников и блеском веселых процессий. Образ Аполлона, который установил Селевк I, был работой афинянина Бриаксида. Он изображал Аполлона в образе Мусагета – с лирой и в длинных одеждах до пят. Другие, меньшие, храмы вставали среди деревьев. Это место было святилищем и как святилище, видимо, отнюдь не служило к уменьшению преступности в соседнем огромном городе. Окружность его составляла восемьдесят стадий[641]