. Торговля с Индией, естественно, продолжалась при империи, которая простиралась на все лежавшие между Вавилонией и Индией страны.
Тем не менее есть указания на то, что условия для торговли при персидском владычестве были не столь благоприятны, как могли бы быть. Важный водный торговый путь по Тигру был перекрыт «порогами», которые Александр счел нетрудным сровнять: они, как утверждала местная традиция, были сделаны по приказу Великого Царя, дабы преградить путь кораблям врагов[767]. Морской путь по Персидскому заливу в Индию, судя по всему, был забыт; из рассказа о путешествии Неарха можно подумать, что это было нечто вроде повторного открытия, что тем более замечательно, поскольку эти воды уже исследовал для Дария Гистаспа грек Скилакс, и Геродот ясно говорит, что после этого морским путем пользовались[768]. Можно прийти к выводу, что слабая торговая политика была характерна для персидского правительства только в дни его упадка. У нас есть отдельные свидетельства того, что в конце династии политика в этом отношении оказалась настолько неловкой, что появился закон, налагавший десятипроцентную пошлину на импорт в Вавилон; хотя ее официально не отменили, с приходом Александра она вышла из употребления[769].
Можно составить себе некоторое представление о сравнительной важности регионов Евфрата и Тигра для персидского царя по таблице доходов Дария, как ее приводит Геродот[770]. В налоговом отношении страна была разделена на двадцать округов, из которых один составляла Вавилония и «остальная Ассирия». Если вычесть из общего ежегодного дохода царя дань золотым песком (360 талантов) от индийского округа, то получается всего 7600 талантов серебра (около 19 773 848 рупий) от оставшихся девятнадцати округов. И из этого один округ Вавилонии и Ассирии давал 1000 (около 2 864 980 рупий). С этим мог посоревноваться лишь Египет, дававший 700 талантов[771]. Кроме этой денежной дани, разные округа должны были вносить налог натурой для содержания царя и его армии. То, какое участие принимала в этом Вавилония, еще ярче проявляет ее значимость. «Итак, вавилонская земля из двенадцати месяцев четыре месяца в году поставляет царю продовольствие, – говорит Геродот, – а восемь месяцев – вся остальная Азия. Таким образом, одна эта Ассирия по богатству занимает третье место во всей Азии»[772]. Управление этой провинцией, как говорит Геродот, было самым выгодным местом в империи. Один сатрап, которого он упоминает, получал от нее дневной доход в артаб (полтора бушеля) серебра.
В древней истории близко связана с Вавилонией была страна к востоку от нее – страна бурных рек, которая лежит между горами Ирана и Персидским заливом: орошаемая Хоаспом (Керха), Копратом (Дизфул) и Эвлеем (Карун). Сегодня ее называют «малярийным лабиринтом змеящихся рек и камышовых болот»[773]. Некогда она была колыбелью уникальной цивилизации – народа столь же чуждого семитам Вавилонии, как и племенам арийской речи на более дальнем плоскогорье. Согласно одной теории, они пришли сюда из Африки. Веками их цари были врагами, а иногда завоевателями соседних семитских держав. Их знали под множеством имен: семиты называли эту страну Элам, персы – Хуза, у ранних греков (Геродот, Эсхил) ее жители именуются киссиями. Когда в этой части света появились македонцы, некоторые хуза оставались народом грабителей среди холмов[774], но эламиты в долинах, возможно, забыли старые дни своей независимости и славы. Столетиями они несли иго завоевателей – ассирийцев, вавилонян, персов. Они настолько ассимилировались со своими правителями, что греки не видели никакой разницы между их нравами и обычаями и обычаями персов[775]. Их страна фактически стала центральной провинцией Персидской империи. Ее благоприятное положение – близ колыбели правящей расы, и, однако, достаточно отдаленное, чтобы освободить монарха от неудобной аристократической традиции Ирана и чтобы следить за западной частью империи, заставило персидских царей сделать Сузы («дворец Шушан») главной резиденцией двора в течение чарующей эламитской весны, а также и одной из главных сокровищниц своего царства[776].
Осенью 331 г. до н. э., двести восемь лет спустя после триумфального входа Кира в Вавилон, город стал свидетелем еще одного триумфального шествия. Оно также знаменовало новую эпоху в истории человечества: после персов один из яванов, эллин, прародитель современного мира, пришел править в колыбель древней цивилизации. После победы при Гавгамелах перед Александром открылись два пути: преследовать Дария дальше в его родном Иране или же сначала захватить Вавилон. Дарий справедливо предполагал, что он выберет второе: овладеть столицей империи было самой насущной задачей – богатые города равнин, Вавилон и Сузы, были настоящим «военным трофеем»[777]. Поэтому Александр отправился на юг. Мазей[778], величайший из западных сатрапов, который объединил под своим правлением Киликию, Сирию и Месопотамию и которому катастрофическая битва при Гавгамелах (Арбелах) только принесла новую славу, бросился в Вавилон с остатком своих войск. Однако при приближении Александра он немедленно сдался; знаменитую стену Вавилона не пришлось атаковать. Мазея наградили и сделали сатрапом Вавилонии при новом Великом Царе.
Вавилон, таким образом, перешел под власть греков – лишь за десять лет до того, как им стал управлять Селевк. Это изменение не сильно повлияло на внешнее положение вещей здесь. Должность сатрапа все еще занимал персидский аристократ. Александр предстал перед вавилонянами скорее как восстановитель старого порядка, нежели как новатор. Он приказал перестроить разрушенные храмы так, как они были в дни Навуходоносора, и через тридцать дней отправился дальше – к новым завоеваниям. Только среди пестрых толп на базарах можно было то тут, то там увидеть облаченную в броню фигуру македонского воина[779]; а за разряженным персидским сатрапом стояли реальные обладатели власти – Аполлодор из Амфиполя, командир военных сил провинции, Агафон из Пидны, комендант цитадели, и Асклепиодот, который занимался данью.
Мы не знаем, хотел ли Александр сделать в конце концов столицей своей империи Вавилон, или же Александрию в Египте, или Пеллу в Македонии – и хотел ли он вообще, чтобы у его владений была одна столица. В любом случае Вавилон, видимо, считался азиатской столицей – начиная с момента его завоевания и до момента гибели Александра. Он был штаб-квартирой Гарпала, главного казначея империи[780]; и Александр вернулся туда в 323 г. до н. э., чтобы спланировать новую схему своего предприятия и чтобы устроить новую организацию имперской армии. И затем Вавилон, который видел славу самых древних завоевателей, каких только помнит человечество, увидел, как умирает самый юный из них. В Вавилоне армия и ее командиры устроили империю по-новому.
Теперь мы рассмотрим вопрос, как европейская раса завоевателей и это самое древнее место Древнего мира влияли друг на друга. Александр, как мы уже видели, предстал здесь, как и в Египте, в роли «реставратора»: свидетельств тирании персов, разоренных и обнищавших храмов, больше не должно было быть. Боги Вавилона должны были также принять беспристрастную щедрость царя Вселенной. Однако в отсутствие Александра его великолепные проекты продолжались вяло: вавилонские жрецы пользовались доходами храмов, пока храмы продолжали лежать в руинах, и они скорее интересовались своими кошельками, чем честью своих богов[781]. И здесь у Александра было время только наметить свою политику[782].
Ученик Аристотеля и образованные мужи, сопровождавшие его, с интересом смотрели на физический характер земель, в которые они пришли. В Вавилонии им захотелось поэкспериментировать с акклиматизацией растений своей родной страны. В этом их предшественниками в некоторой степени были древние цари Востока, которые усердно собирали в своих садах фауну и флору дальних стран[783]. Теперь при господстве македонян в Вавилонии и Эламе стали пытаться сажать виноград – по новому методу, приспособленному к особенностям местной почвы[784]. Гарпал тщетно пытался выращивать в садах Вавилона плющ[785].
Однако в другом, еще более жизненно важном отношении надежды древних царей этих народов исполнились в более масштабных и систематических замыслах человека Запада. Навуходоносор, согласно рассказу, который, может быть, заимствован у Бероэса, выказывал интерес в торговле по берегам Персидского залива. Он пытался построить прочные гавани в болоте и построил город Тередон близ страны арабов[786].
Персидское правительство, как мы уже видели, мало заботилось о таких вещах. Однако теперь в уме Александра созрела идея масштабной морской торговли между Вавилоном и Индией. Экспедиция Неарха с Инда к Персидскому заливу служила интересам такой политики. Последние месяцы жизни Александра были почти полностью заняты исследованием водных путей нижней Вавилонии, регулированием системы каналов и планами исследования Аравии. Близ самого Вавилона он начал копать гигантский пруд с соответствующими доками, который мог вместить тысячи морских кораблей