Сначала был занят Тамбрак, достаточно значимый город, чтобы в нем находилась одна из резиденций парфянского царя. Город не был укреплен, и его жители после победы Антиоха на перевале в основном укрылись в соседней Сиринке, которая была «как бы столицей Гиркании». В отличие от Тамбрака Сиринка были исключительно мощно укрепленным поселением и там было греческое население. Антиох решил окружить его, и против высокоразвитой осадной тактики западной расы защитники не устояли. Как только был сделан пролом, произошла резня живших там греков и паническое бегство. Однако людей загнали обратно наемники под командованием Гипербаса, и те, потеряв всякую надежду, сдались[1080].
И снова все окутывает туман. О последующем ходе войны мы не знаем ничего. Закончилась она, видимо, победой селевкидского оружия, после чего Антиох, следуя той же политике, что и в Атропатене (Малой Мидии) и в Армении, потребовал лишь признания своей гегемонии и уплаты дани и вернул Аршаку свою милость. По крайней мере, такие выводы мы можем сделать из неопределенного утверждения Юстина[1081], что Аршак-де сражался с исключительной отвагой против превосходящих сил Антиоха и наконец был принят им в союзники.
В год, последовавший за вторжением в Гирканию (209–208 до н. э.), Антиох двинулся на Бактрию. Диодот, сын первого мятежника, уже тут не царствовал. Его дом был свергнут другим выскочкой, Эвтидемом, человеком из одного из городов, называвшихся Магнесия. Именно он теперь именовал себя царем. Большая дорога в Бактрию пересекала реку Арий (теперь Герируд)[1082]. Эвтидем разбил лагерь в каком-то месте[1083] на своей стороне реки и отправил большой отряд своей великолепной бактрийской кавалерии из 10 000 всадников, чтобы защитить броды. Информация о расположении его войск была доставлена Антиоху, когда он был еще в трех днях пути от реки. Царь немедленно поспешил вперед и с отборным отрядом кавалерии, легковооруженными войсками и пелтастами добрался до реки до рассвета третьего дня. Основная часть вражеской кавалерии в течение ночи, как это было у них принято, ушла от берега, оставив лишь несколько постов. Поэтому Антиох смог бросить большую часть своих отрядов через реку до того, как его заметили. Конечно, при свете дня вражеская кавалерия атаковала, и произошла схватка. Битва при Арии более чем что-либо другое способствовала созданию славы Антиоха III как человека лично храброго. Сам царь возглавил отряд всадников, который принял на себя удар основного бактрийского эскадрона и бился в самой гуще сражения, пока ему не пришел на помощь Панэтол. После горячей схватки бактрийскую кавалерию отбили с большими потерями, и лишь остаток войск добрался обратно до лагеря Эвтидема. Многие остались пленниками в руках победителя. Под самим царем убили коня, и он получил удар по лицу, потеряв несколько зубов. Его отряд встал лагерем на следующий день на поле боя, ожидая прибытия основной массы армии. Эвтидем, не рискуя вступать в бой вторично, ушел в свою столицу – Зариаспу[1084].
О дальнейшем ходе войны мы знаем только, что Антиох осадил Зариаспу или Бактру (Балх): это был знаменитый эпизод, о котором любили с прикрасами рассказывать популярные историки[1085]. До конца лета 206 г. до н. э. обе воюющие стороны уже мечтали заключить мир. Для бактрийских греков эта война поистине могла казаться чем-то вроде гражданской войны перед лицом чуждых им врагов. Окруженные варварами, будучи авангардом эллинской цивилизации против орд в великой глуши, они остро сознавали свою солидарность с западным эллинизмом. Человек, который был царем в Центральной Азии, все еще чувствовал себя магнесийцем, все еще думал о каком-то городе в 2000 милях от него как о доме. Его соотечественник, магнесиец Телеас, был среди влиятельных людей при дворе Антиоха. Эвтидем заручился его содействием, чтобы добиться примирения. Действительно, вопрошал он, в чем же была его вина? Это не могло быть восстание. Власть Селевкидов уже перестала осуществляться в дальнем Иране, когда он выкроил для себя королевство. Он заменил мятежный дом Диодота, а не министров Великого Царя. Или, может, преступление его было в том, что он объявил себя царем? Для оправдания ему нужно было только указать на Восток, на бесчисленные, постоянно перемещавшиеся народы дикой степи, которые, будто зловещая туча, нависали над иранским эллинизмом. Здесь нельзя было оставлять пустое место, лишенное эллинской власти, не рискуя вторжением с этой стороны, которое, несомненно, погрузило бы всю страну в варварство. Бактрийское царство было своего рода плотиной, и интересы Антиоха должны были бы заставлять его не ослаблять ее, но делать такой прочной, как только было возможно[1086]. Эти соображения, которые Телеас передал Антиоху, были не лишены смысла. Он долгое время желал избавиться от бактрийской проблемы, поскольку она затягивала время его отсутствия на Западе до опасной черты. Телеаса теперь попросили вести переговоры, и было достигнуто удовлетворившее всех соглашение. Несомненно, Эвтидем признавал селевкидское господство; он в любом случае уступил Антиоху своих военных слонов и предоставил запасы для армии. С другой стороны, Антиох разрешил Эвтидему носить титул царя. Другие важные моменты были в подробностях определены письменным договором, и был заключен формальный союз. Счастливый исход существенно облегчило то благоприятное впечатление, которое произвели на Антиоха личность и манеры Деметрия, сына Эвтидема. Антиох обещал ему в жены одну из своих дочерей. Это был тот Деметрий, которому однажды суждено было прославиться как завоевателю Западной Индии.
Из Бактрии имперская армия пошла на юг. Антиох пересек Гиндукуш и спустился в долину Кабула. Снова македонский царь во главе своей армии стоял у врат Индии. Великий Ашока уже ушел из жизни, и за его смертью последовал распад царства. Из индийских источников ничего нельзя узнать об этом туманном периоде, и мы не знаем, с каким царем из тех, что они упоминают (если вообще речь идет об одном из них), следует отождествлять того Софасагена, о котором говорил Полибий, и принадлежал ли он к дому Ашоки. Именно с этим индийским правителем (кем бы он ни был) пришлось иметь дело Антиоху III. Софасаген признал высшую власть Селевкидов. Он дал Антиоху больше слонов и провизию для его армии. Он также обещал множество сокровищ. Антиох теперь отправился домой. Антросфен из Кизика был оставлен, чтобы перевести сокровища, требуемое количество которых собрал Софасаген. Царь отправился через Арахосию через Эриманф (современный Гильменд) и отсюда через Дрангиану (современный Систан) в Карманию, где разбил лагерь на зиму (206/05 до н. э.). Таким образом, он пошел к югу от великой Иранской пустыни – не обычным путем торговцев, который проходил к северу от нее и которым он сюда пришел[1087].
В следующем году он снова был в своей восточной столице на Тигре[1088].
Как Александр, когда он закончил объезд своей империи, Антиох III, как только вернулся в Вавилонию, обратил свои думы ко все еще не затронутой им стране арабов на юге. Основным торговым центром ближней части Аравии был город Герра, место на большой караванной дороге из страны пряностей за ним, от которой отходили пути в Мекку, Медину и Петру и которая была близко связана с гаванями Персидского залива. Жители Герры были великими купцами в этой части света. На караванах через пустыню или на кораблях или лодках вдоль берега они путешествовали туда-сюда между Вавилонией и глубинными областями Аравии; их можно было встретить на рынках городов на Евфрате и Тигре, куда они привозили ладан и мирру[1089]. Антиох отправился со своим флотом по Тигру вдоль арабского берега и вел себя так, будто ему хотелось покорить своей силе эти торговые области. Но вид страны заставил его оставить идею постоянной оккупации. Поэтому, когда ему привезли письмо от вождей Герры, которое (в переводе) читалось как «Не уничтожай, о царь, те две вещи, что были даны нам богами, – вечный мир и свободу», – он удовольствовался тем, что принял большой подарок, отчасти в серебре, отчасти в ароматных смолах, и отплыл прочь, сначала к острову Тил[1090] и потом снова вернулся в Селевкию-на-Тигре[1091].
Восточная экспедиция Антиоха III, хотя ее очертания и размыты для нас туманами времени, занимала большое место в представлениях современников. После всех лет разрухи и унижений дом Селевков «обновил юность свою»[1092]. Антиох возродил славную традицию Александра и Селевка Никатора. Он вернул себе право носить те же титулы, что и они: на Западе он был известен отныне как Великий Царь, а на Востоке – как Антиох Никатор[1093]. Если в Западном Средиземноморье уже росла некая держава, которая беспокоила греческих государственных мужей новыми проблемами и опасностями, то в любом случае все еще существовал противовес в виде македонского Великого Царя. Восхваляли не только царство, правление, ресурсы Антиоха, но и его личный характер – способности полководца, отвагу, решимость и энергию, великодушие к побежденным.
Люди теперь вспоминали о том, как при его восшествии на престол селевкидская империя достигла надира своего упадка, в то время как теперь, после почти двадцати лет беспрерывных боев, Антиох практически завоевал снова то, что потеряли его дед и отец. Фигура юного царя в сиянии его успеха запечатлелась в воображении греческого мира: он стал героем рынков. И таким образом события в одной половине империи влияли (как всегда) на события в другой. Т