(это произошло в 187–186 до н. э.). Дружбу возобновили, но от кораблей ахейцы отказались[1370]. Несомненно, только недостаток данных не позволяет отметить аналогичные посольства, которые трудились с тем, чтобы имя их повелителя продолжало звучать в других греческих государствах.
Безусловно, симпатии дома Селевка были на стороне противников Рима. И поскольку антиримское движение определялось все больше и больше в годы, следующие за битвой при Магнесии, вполне могло случиться так, что Селевк отказался бы от своей нейтральности. Когда в Малой Азии разразилась война между Фарнаком и другими тремя царями (183–179 до н. э.), Селевк, казалось, в какой-то момент готов был вмешаться в конфликт на антиримской стороне. Он отправился в поход со значительной армией к перевалам Тавра, но у него не хватило смелости сделать решающий шаг[1371]. Он позволил Фарнаку спуститься с гор, не оказав ему помощи перед Эвменом и его союзниками. Примерно в то же самое время Тит Фламинин прибыл ко двору Селевкидов в качестве посланника, и его присутствие мы можем связать с неудачными планами Селевка[1372].
Как мы уже сказали, надежды всех, кто в греческом мире хотел избавиться от римского бремени, были связаны с Македонией и с Персеем, который наследовал своему отцу Филиппу в 179 г. до н. э.; могло показаться, что в урочный час явился герой. Македония вооружилась до зубов, и Персей без передышки старался собрать все средства, чтобы победить. Конечно, там не было открытой враждебности по отношению к Риму, но все знали, за что именно выступает Персей. Поэтому очень значимым для настроений в Восточном Средиземноморье в целом оказался тот факт, что Селевк Филопатор при вступлении Персея на престол поторопился навязать ему руку своей дочери Лаодики; при этом родосцы препроводили новую македонскую царицу к супругу с настоящим парадом своих кораблей[1373].
Возможно, именно из-за подозрений, которые питали по отношению к Селевку в Риме, его брата Антиоха, которого с 189 г. держали в заложниках, до 175-го обменяли на царского сына Деметрия[1374]. Следует заметить, что само имя Деметрий теперь впервые появляется в доме Селевкидов наряду с Селевком и Антиохом. Безусловно, это была декларация родства с домом Антигонидов – через Стратонику, дочь великого Деметрия. Дав царевичу это имя, дом Селевкидов мог преследовать две цели. Оно могло служить признаком дружеского отношения к македонскому кузену в тот час, когда две династии должны были объединиться против чужеземцев; а может быть, Селевкиды хотели дать миру понять, что раз у царствующего Антигонида есть только один законный сын, то цари, которые правят в Антиохии, являются его следующими наследниками по крови[1375].
Относительно внутренней администрации Селевка Филопатора мы знаем только, что необходимость времени сделала его первейшей целью пополнение пустой государственной казны. Военные контрибуции, которые пришлось ежегодно выплачивать Риму, постоянно вытягивали средства. Стране теперь пришлось платить по счетам за грандиозные предприятия Антиоха III, и она была выжата досуха в тот момент, когда не могла найти утешения даже в мечтах, представляя себе своего царя в ореоле военной славы. Впервые жители Сирии увидели, что селевкидский царь год за годом сидит дома. За такого царя и не стоило платить, и тем не менее он заставлял их платить больше, чем они когда-либо платили раньше. «На место его восстанет некий, который пошлет сборщика податей пройти по царству славы, но и он после немногих дней погибнет, и не от возмущения, и не в сражении»[1376].
Казалось, что правительство – это лишь огромная машина для выжимания денег, и все эти дела были в руках главного министра Гелиодора, сына Эсхила, гражданина Антиохии. Надпись на базе статуи говорит, что некогда это была статуя Гелиодора, воздвигнутая в Делосе ассоциацией купцов из Лаодикеи в благодарность за сотворенные им блага[1377]. Это может показывать, что администрация Гелиодора умело поощряла коммерцию; конечно, это могло значить и всего лишь то, что купцы пытались завоевать его расположение такими почестями. Иудейское сочинение показывает нам, как Гелиодор разъезжал по городам Палестины в сопровождении своих телохранителей (дорифоров)[1378]. Его выдающееся положение стало искушением: Гелиодор стал надеяться забраться еще выше. Он вступил в заговор против царя, и в 176–175 гг. до н. э. Селевк Филопатор внезапно был убит в своем мирном царстве[1379]. С Селевком и сам мир подошел к концу.
Глава 23Антиох IV и завоевание Египта
Вполне возможно, что после убийства Селевка Филопатора Гелиодор провозгласил царем младенца-сына Селевка. Конечно, он хотел взять царскую власть в свои руки, и он потерял бы больше, чем приобрел, сам приняв корону[1380]. Настоящим наследником был Деметрий, старший сын Селевка, теперь – мальчик лет девяти, который рос заложником в Риме. И был еще один член царского дома, с которым надо было считаться.
Антиох, брат Селевка Филопатора, находился в Афинах, когда получил новости о перевороте в Сирии. Получив свободу, он направился именно в Афины и не только стал афинским гражданином, но даже был избран главным магистратом (а именно στρατεγός ἐπὶ τὰ ὅπλα)[1381]. И тут как раз когда он разыгрывал из себя преемника Перикла, перед ним внезапно открылась возможность стать наследником Селевка Никатора. Призыв пришел к нему не только из Сирии, но и из Пергама.
Ситуация, созданная убийством Селевка, вполне соответствовала политике Эвмена. Действия Селевка во время войны с Фарнаком показывали, что надежды Эвмена помириться с домом Селевкидов пока были тщетны. Однако непримиримый властитель теперь ушел навеки, и Эвмен немедленно увидел свой шанс обеспечить, чтобы на опустевшем троне оказался его друг. Он предложил Антиоху помочь пергамским оружием отвоевать свое наследие.
Антиох уехал из Афин и перебрался в Малую Азию. Возможно, в этот момент у него не было необходимых ресурсов. Но он получил все. Эвмен и его брат Аттал проводили Антиоха с пергамской армией по восточной дороге к границе двух царств. За их счет Антиох был снабжен внешними регалиями царского достоинства. Между Атталидами и новым селевкидским царем был заключен торжественный договор, сопровождавшийся жертвоприношениями. В окружении войск Эвмена Антиох спустился в Сирию[1382].
Положение Антиоха в Сирии, судя по всему, вначале было нелегким. У нас нет точной информации по поводу того, с каким противодействием он столкнулся, но мы видим, что его врагом был не только Гелиодор. Кроме того, эта откровенная узурпация в тот момент, когда дети Селевка были еще живы, настроила против него многих верных сторонников дома Селевкидов. Мы также узнаем, что в Южной Сирии была партия, которая выступала за возвращение этой провинции Египту. Действия Антиоха, видимо, были смесью рассчитанной мягкости и столь же рассчитанной кровавой жестокости[1383]. «И встанет на место его (Селевка IV) презренный, и не отдадут ему царских почестей, но он придет без шума и лестью овладеет царством. И всепотопляющие полчища будут потоплены… Он будет действовать обманом, и взойдет, и одержит верх с малым народом. Он войдет в мирные и плодоносные страны и совершит то, чего не делали отцы его и отцы отцов его; добычу, награбленное имущество и богатство будет расточать своим, и на крепости будет иметь замыслы свои»[1384].
Проследить все эти маневры мы уже не можем, но Антиоху удалось овладеть всем царством своего брата. Оппозиция растаяла. Про Гелиодора мы уже больше не слышим. Аполлоний, один из самых влиятельных людей при покойном царе, удалился в Милет[1385]. Иудей Гиркан, который стал князьком в области к востоку от Иордана, совершил самоубийство[1386]. Чтобы избавиться от маленького сына Селевка, Антиох прибег к знакомому приему: использовал марионетку, от которой потом публично отрекся. Мальчик был убит по приказу Антиоха Андроником; затем Антиох обратился против Андроника и казнил его[1387].
Человек, который теперь взошел на сирийский трон, для своих современников, как и для нас, был окружен ореолом загадки. Ни один царь из его дома еще не был подобен ему. Конечно же, мы должны принять во внимание, что ни один царь еще не получил такого образования. Ведь он вырос не во дворце среди евнухов и придворных, а в Риме. В Риме уже зарождалась испорченность, которая потом достигнет столь чудовищных масштабов, однако традиции более невинного времени еще не утратили своей силы. Нигде более нельзя было найти столь гордой и упорядоченной свободы, и греки того времени все еще восхищались политической моралью республики (по сравнению с тем, что было в их родной стране). Юного македонского царевича по-дружески принимали молодые римские аристократы, и он подружился с многими людьми, в чьих руках находилась судьба мира[1388]. Влияние такого окружения можно проследить по характеру Антиоха IV. Он соприкоснулся с политической системой, которая была более мощной и эффективной, чем система азиатской монархии, и его собственное правление было отмечено новой живостью и увлеченностью. Он общался с римлянами, как равный с равными, и его характер приобрел республиканский оттенок: манеры царя шокировали двор своей бесцеремонной свободой и «недостойной» фамильярностью. Кроме этого, Антиох серьезно «заболел» модным эллинизмом со всеми его республиканскими идеалами и принципами. Мы уже видели, что, когда его освободили, он немедленно отправился в столицу эллинской культуры – в Афины и стал их гражданином.