[1405]. Но между тем он тихо обходил условия мира: в финикийских доках строились новые военные корабли[1406]. В Апамее, как мы узнаем, в 170 г.[1407] еще были боевые слоны[1408].
Перед тем как дело дошло до настоящей войны между Македонией и Римом, мысли Антиоха были заняты другими делами. Когда он утвердился в Сирии, Египтом управляла его сестра Клеопатра, вдова Птолемея Епифана, который скончался в 182 г. до н. э.: она была регентом при своем юном сыне, Птолемее Филометоре. Это обстоятельство устранило все беспокойство царя по поводу южных границ; но в 173 г. Клеопатра умерла. Тогда к власти пришла антиселевкидская партия во главе с главным евнухом Эвлием и уроженцем Келесирии Ленеем[1409]. Аполлоний, сын Менеста, которого Антиох послал как своего представителя на торжества инаугурации молодого Птолемея[1410], сообщил, что настроения при александрийском дворе можно назвать угрожающими. Боялись скорого нападения, Антиох быстро отправился в путь с войсками, чтобы отразить атаку, и дошел по крайней мере до Яффы. Удостоверившись, что на данный момент все спокойно, он вернулся на север[1411]. Однако опасность лишь была отложена на будущее. Партия, которая теперь правила Египтом, так и не примирилась с потерей Келесирии. Ее отобрали у Египта в момент слабости, но вопрос, который уже сто тридцать лет был постоянным поводом для ссоры между соперничающими династиями, не должен был быть закрыт к невыгоде Птолемеев. В Египте энергично проводили приготовления, стараясь возобновить военные действия. Нельзя было ожидать, что Антиох будет спокойно ждать, когда они закончатся, но если бы он начал войну первым, то он мог бы опасаться, что это настроит против него Рим. И как раз тогда наконец разразилась буря на Западе, которая собиралась так долго. В 171 г. между Римом и Персеем на самом деле началась война, и Македонское царство начало свою последнюю борьбу за существование. Посланник Мелеагр, которого Антиох отправил, чтобы тот изложил перед сенатом сведения об агрессивном настроении египтян и оправдал предпринятые им самим меры защиты[1412], обнаружил, что в данный момент Рим полностью занят совершенно другими делами.
В начале 169 г. в Риме оказалось другое посольство Антиоха. Его, как и первое, возглавлял Мелеагр. Сопровождал его Гераклид – пронырливый и аморальный министр финансов, который прекрасно знал, как поздороваться за ручку с каждым продажным сенатором[1413]. Миссией посольства было убедить сенат, что в надвигающемся – или уже начавшемся – конфликте агрессором был Египет, а не Антиох. За деятельностью послов в Риме следило посольство из Александрии. Но пока македонские дела не решили, сенат не хотел давать ни одной из сторон определенного ответа. Эту миссию возложили на консула Квинта Марция, который как раз собирался отплыть в Грецию: именно он должен был выразить царю Птолемею волю Рима[1414].
В то же самое время Египет перешел в наступление (170–169 до н. э.). Регенты Эвлий и Леней отправились с армией, чтобы вторгнуться в Келесирию. Перед тем как они вышли из Александрии, они обратились к народу с пылкой речью. Они-де быстро разберутся с врагом и сделают гораздо больше, нежели просто завоюют снова утраченную провинцию: все царство Селевкидов станет провинцией египетской короны. Довольно странным сопровождением для войска стали повозки с золотыми слитками, золотой и серебряной посудой, драгоценностями и роскошной женской одеждой – даже с мебелью из дворца. Этими средствами, как объяснили регенты, они сломят упорство селевкидских городов и крепостей.
Прошло не так уж много дней перед тем, как египетская армия обратилась в паническое бегство, и селевкидский царь стоял у врат Египта.
Антиох собрал большую армию[1415] с целью сделать нечто большее, чем обороняться. Именно теперь мы видим его сына Антиоха – мальчика трех или четырех лет – связанным с троном[1416]: эта мера заставляет предполагать, что он собирался принимать участие в военных действиях вдали от столицы[1417]. Он уже почти что перешел пустыню между Палестиной и Египтом, прошел мимо горы Касий и почти что достиг пограничной крепости Египта – Пелусия, когда на пути у него встала армия Эвлия и Ленея. Последующее сражение стало разгромом для полководцев Птолемея. Эти новости заставили Александрию перейти от тщеславной самоуверенности к безрассудной панике. Хотя Пелусий все еще преграждал путь завоевателю, все уже считалось потерянным. Юного царя[1418] поспешно отправили на корабль, чтобы спасти и перевезти – если возможно – на священный остров Самофракия[1419]. Это был глупый поступок. Птолемея перехватили сирийские суда, и он попал в руки Антиоха.
Александрийский народ в момент этого кризиса выказал большее присутствие духа, нежели хвастуны, которые так легкомысленно вступили в войну. Александрийцы решили сопротивляться, и поскольку царь их покинул, то они призвали на трон его младшего брата – мальчика лет пятнадцати[1420]. Ему дали многообещающее прозвище Эвергет, с которым были связаны воспоминания о том старом Птолемее, который совершил победоносный поход через сердце селевкидского царства[1421].
Однако Антиох, заполучив к себе Птолемея Филометора, мог обратить эти меры себе на пользу. Теперь он изображал себя защитником законного царя против брата-узурпатора[1422]. У него появился благовидный предлог для вторжения в Египет[1423]. Но сначала нужно было преодолеть еще одно препятствие – Пелусий. И новое правительство в Александрии, осознав опасность, послало флот, чтобы укрепить пограничный город. Но с ним вступили в бой селевкидские корабли; последовала морская битва, которая – как и битва на суше – обернулась поражением для египтян[1424]. Чтобы завоевать Пелусий, Антиох полагался не только на силу, но и на хитрость. Он уже почти завоевал сердца тех, кто служил царю Птолемею. В первой битве при горе Касий, когда египтяне в ужасе бежали, Антиох внезапно появился среди них верхом на коне, как ангел-спаситель, и приказал своим войскам прекратить избиение. Поэтому о нем складывалось благоприятное впечатление. Многие «участники трапезы его» дезертировали, бежав от Птолемея к завоевателю[1425]. Гарнизон Пелусия прислушался к его предложениям, и потом Антиох быстро, не нарушая буквы никакого договора, захватил город. Это был случай в его карьере, о котором его почитатели не очень любили говорить[1426].
Теперь дорога в Египет была открыта. Быстро построили мост над пелусийским рукавом Нила, и сирийская армия ворвалась в дельту[1427]. Нижний Египет вскоре оказался в руках Антиоха – кроме Александрии, которая все еще держалась ради Птолемея Эвергета. Антиох назначил Мемфис резиденцией соперничающего правительства, номинальным главой которого должен был стать Птолемей Филометор[1428].
В Александрии формальная светская жизнь двора продолжалась, как будто ничего не случилось. Эвергет, как и следовало, женился на своей царственной сестре Клеопатре, которую его брат оставил[1429]. Он отпраздновал свое совершеннолетие с обычными церемониями (ἀνακλητήρια)[1430]. Мемфис был отрезан от остального мира, и для иностранных государств царем Птолемеем был Птолемей в Александрии. Ахейская лига послала посольство, чтобы получить у него подтверждение привилегий, предоставленных ее гражданам (начало лета 169 до н. э.)[1431]. Его покровительства просили для праздников в разных государствах Греции. Второе посольство от ахеян явилось из-за Антигонии, и афиняне послали не менее трех посольств с подобной целью.
Но было очевидно, что Антиох не оставит Александрию в неприкосновенности, и город должен был позаботиться о своей защите. Администрацией от имени юного царя занимались Коман и Киней. Они сформировали консультативный совет из самых выдающихся офицеров на египетской службе. Военные кампании больше не проводились по указанию евнухов и чиновников. Представлялось также разумным попробовать попытаться договориться с завоевателем, и им в голову пришла удачная мысль воспользоваться услугами зарубежных послов, которые, конечно, должны были внушить уважение царю-филэллину. Антиох уже отправил посла, чтобы тот озвучил его требования, и надвигался на город[1432].
Уже упомянутые выше миссии из Афин и от ахейцев как раз находились в тот момент в Александрии, и, кроме того, были там и послы из Милета и Клазомен. Все они, в сопровождении посланников от александрийского двора, сели в ладью на Ниле для встречи с Антиохом. Принимали их милостиво и роскошно. На второй день после прибытия послов Антиох любезно их выслушал. Он узнал, что александрийский двор признает, что, начиная войну, Египет был не прав, однако вина в этой неправоте лежит на партии Эвлия и Ленея, теперь уже павшей, и голоса греческих послов обратились к Антиоху, прося его не мстить за преступления этих жалких людей своему племяннику, который лишь только вышел из детского возраста. По ответу царя казалось, что добрые чувства, к которым взывали послы, не нуждались в дополнительном пробуждении – он был более чем согласен со всем, о чем они говорили. Потом он ловко перешел на вопрос Келесирии и стал весьма убедительно доказывать правоту доводов Селевкидов.