В то же время послы, как это ни неприятно, осознавали, что это не совсем то, за чем их посылали. Вопрос Келесирии был уже не так важен: поражение Эвлия его закрыло. Александрийский двор уже не оправдывал эту атаку: вопрос стоял о селевкидской оккупации Египта. Антиох, в своей лучшей манере дипломата, дал послам ответ, которые фактически не был ответом ни на что.
Посланцы остались в обществе Антиоха, когда он путешествовал дальше вниз по реке. В Навкратисе, старом греческом городе в Египте, каждый гражданин, который смог доказать свою эллинскую национальность, получил от Антиоха по золотой монете[1433]. И он все еще не давал послам реального ответа. Царь задержал их до тех пор, пока не вернулись его собственные послы в Александрию – Аристид и Ферид; как заявил Антиох, он хотел, чтобы вся Эллада в лице ее послов видела справедливость его дела[1434].
Требования, которые Антиох обратил к александрийскому двору, включали в себя, несомненно, признание царем Филометора вместо Эвергета. Такое требование не могли не отвергнуть. Поэтому великому городу пришлось в первый раз за все время его существования испытать горечь осады. Александрия в осаде! Это было событие, которое потрясло весь торговый мир. Особенно неприятной эта новость оказалась для Родоса. Речь шла не только о меркантильных соображениях, но и о растущем страхе перед Римом, который заставил эту морскую республику больше всего желать союза с греческими царями Востока, и поэтому родосцы решили добиваться мира. Они послали к Антиоху послов и напомнили ему о своей дружбе с обоими воюющими сторонами, о его собственном родстве с Птолемеями и о том, что обе державы в такой момент заинтересованы в мире. На все это у Антиоха был готовый ответ: между ним и египетским царем уже был заключен мир – более того, они уже добрые друзья и союзники. Пусть столица только откроет ворота настоящему царю, и дело решено[1435].
Вскоре бедственное положение в этом многонаселенном городе, который теперь был отрезан от внутренней части страны (хотя морские коммуникации были еще открыты), стало критическим. Конечно же, александрийцы обратились к Риму. «В скорбной одежде, с отпущенными бородами и волосами вступили послы в курию, держа в руках масличные ветки, и пали ниц, а речь их была еще жалостнее, чем вид». Лишь с небольшими усилиями Антиох мог завладеть всеми богатствами Египта. Посольство – пусть Рим только пошлет посольство, и он уже не откажется уйти[1436].
Действительно, в данной ситуации от Рима, который был занят македонской войной, нельзя было ожидать ничего большего, чем посольство. Можно задаться вопросом, не преувеличивали ли александрийские послы эффективность посольства на тот момент. Однако внезапно Антиох, после тщетной попытки взять город штурмом, снял осаду и оставил Египет![1437] Значение этого внезапного хода (то ли это зависело от тайной истории того времени или от импульсов его странного характера) для нас осталось неясным. Придумывать гипотезы легко. В любом случае он должен был быть удовлетворен тем, что оставил государство в состоянии гражданской войны – Птолемей Филометор правил в Мемфисе, противостоя своему брату в Александрии. Антиох также принял меры предосторожности, оставив дверь открытой для своего возвращения, поместив мощный гарнизон в Пелусии[1438].
Вернувшись в 169 г. до н. э. в Сирию, Антиох оказался в совершенно иной ситуации, нежели год назад. Он покрыл себя славой, завоевав страну, которая возвысилась за счет его предков. Он взломал сокровищницы, которые с тех дней, когда дом Птолемеев отбил атаки Пердикки и Антигона, Птолемеи заполняли постоянно. Антиох вернулся домой, нагруженный добычей. У царства Селевкидов закружилась голова, как у человека, который, живя на грани банкротства, вдруг получил огромное состояние. Более того, Антиох изменил баланс сил на Востоке – не только без согласия Рима, но и явно против его желания. Хотя Рим послал особое посольство в Антиохию во главе с Титом Нумисием, чтобы помирить Антиоха и александрийский двор, оно вернулось – несомненно, с красивыми словами, но при этом не добившись других результатов[1439]. Персей, втянутый в смертельную схватку, стал лелеять новые надежды на союз. Он послал последний призыв – от Антигонида к Селевкиду, – чтобы тот вмешался как посредник или союзник, пока не стало слишком поздно[1440].
Однако Антиох все еще видел для себя выгоды в том, чтобы относиться с уважением к Риму – тем больше, чем этому противоречили его действия. Он посчитал, что пятьдесят талантов из новоприобретенного богатства можно потратить с пользой, подарив римлянам «корону». Этот венец отвезли те же самые послы – Мелеагр, Гераклид и Сосифан, которые ездили уже год назад. Они также везли с собой сто талантов, чтобы подарить их разным греческим городам, которые они посетили по дороге[1441].
Однако триумф Антиоха вскоре был омрачен разочарованием. Птолемей Филометор – как показывает вся остальная его карьера – отнюдь не годился на то, чтобы играть роль марионетки. Он не питал никаких иллюзий по поводу истинной подкладки доброты своего дяди: с обеих сторон любезность была весьма натянутой. «У обоих царей сих на сердце будет коварство, и за одним столом будут говорить ложь»[1442]. Селевкидский гарнизон в Пелусии не оставил места для сомнений. Как только Филометор был предоставлен самому себе, он послал посла в Александрию Клеопатре, своей сестре и еще недавно – жене, чтобы прощупать почву для соглашения. Вскоре оказалось, что, хотя люди, которые призвали на трон Эвергета, не хотят его бросать, они вполне согласны принять обратно Филометора, как его соправителя. Клеопатра вернулась к старшему брату. На таких условиях Филометор снова вошел в Александрию, и раскол в государстве закончился[1443].
При таком неожиданном крушении своих планов Антиох немедленно должен был действовать быстро и смертельно. Он оказался в неловкой позиции относительно сохранения своей власти в Египте. Антиох провозгласил перед всем греческим миром, что его вмешательство в Египте было только для того, чтобы поддержать законного царя. Его письма на этот счет хранились в архивах многих городов. Однако теперь все это было выброшено на ветер. Царь направил свои войска на Кипр и весной 168 г. повел свою армию на юг, чтобы второй раз вторгнуться в Египет. В прошлом году общественное мнение в Греции оправдывало его; его нынешние планы общественного одобрения не вызвали. Полибий считает второе вторжение в Египет примером того, как добродетель сломалась под давлением искушения[1444].
Атака Антиоха была именно тем, чего ожидал Птолемей Филометор, примиряясь с Эвергетом. Он позаботился о том, чтобы оказать врагу достойный прием. Зимой от имени двух братьев-царей послы явились на Пелопоннес, чтобы пригласить «кондотьеров» вроде Феодорида из Сикиона, чтобы те набрали отряды на службу к Птолемеям. Они также обратились к Ахейской лиге с просьбой о 1000 пехотинцев и 200 всадников под командованием Ликорта и его сына Полибия (того самого историка, который рассказал нам об этом). Полибий с энтузиазмом поддержал этот призыв, как он нас уверяет, убедил народ, пока та партия, которая выступала за то, чтобы ничего не предпринимать, не обошла его, предъявив письмо (которое они подделали) – от Марция, консула, командовавшего войсками против Македонии. В письме он требовал, чтобы ахейцы остались нейтральными, и поддерживал римские усилия по примирению сторон. Поэтому вместо войск, о которых просили Птолемеи, в Александрию отправилось только еще одно бесполезное посольство[1445].
Судя по всему, для защиты Египта так и не было предпринято адекватных мер на тот момент, когда в начале 168 г. Антиох снова пошел на юг. В Риноколуре, на пустынной дороге между Палестиной и Египтом, он встретился с послами Птолемея Филометора. В тщательно подобранных выражениях они поблагодарили его от имени своего монарха за поддержку, благодаря которой тот смог вернуться на трон своих отцов, а затем стали протестовать против его враждебных выступлений. Вражда кажется еще менее резонной, поскольку любые желания, которые он может высказать александрийскому двору, будут приняты с самым дружеским расположением. Единственным ответом Антиоха на это был ультиматум, в котором он требовал формальной уступки Кипра и Пелусия в течение определенного времени.
Следует заметить, что эти требования не были бы такими из ряда вон выходящими, если бы они были высказаны раньше. После ничем не спровоцированной агрессии Египта победоносный Антиох имел все права требовать гарантий мира для собственного царства. Пелусий, занятый Селевкидами, должен был запереть ворота для атаки с суши, в то время как Кипр мог стать базой для атаки на Сирию по морю. Однако в таком случае эти требования нужно было озвучить до того, как Антиох заключил мирный договор с Филометором. В прошлом году селевкидский двор официально утверждал, что Антиох помирился с египетским царем в то время, когда Птолемей попал к нему в руки – или, согласно селевкидской версии, нашел убежище в лагере своего дядюшки. Но больше у Антиоха не было права выдвигать новые требования без новых обид.
Время, назначенное в ультиматуме, истекло, и Антиох снова пошел вперед. Снова его армии пересекли границу Египта и, как и в предыдущий раз, судя по всему, сначала направились к Мемфису. Местные жители ненавидели македонскую династию, и по мере своего продвижения завоеватель набирал себе приспешников. Затем Антиох повернул на север и медленно стал приближаться к Александрии.