«Ты погиб, погиб! Если двери тюрьмы закроются за тобою, ты не уйдешь от гильотины! Беги, спасайся, или ты безвозвратно погиб!»
Так шел он, весело болтая, а в душе ужасаясь и пытливо оглядываясь кругом, ища своими острыми черными глазами какого-нибудь друга, который мог бы помочь ему. И судьба послала ему такого друга: это был Рикар, его товарищ и доверенный, знавший о плане бегства. Подозвав его к себе, Тулан громким голосом рассказал ему обо всем, что с ним случилось.
— Пойдем со мной, Рикар, — сказал он, — мою квартиру будут опечатывать, а у меня на столе остались некоторые из твоих книг и бумаг; возьми их, чтобы их также не опечатали.
Выразительный взгляд Рикара показал его другу, что он понят, что Рикар признает подозрительные бумаги за свою собственность.
Когда пришли в жилище Тулана, Маргарита спокойно вышла им навстречу. Она знала, что всякая жалоба, всякий признак беспокойства только повредят ее мужу; любовь внушила ей силу казаться совершенно спокойной.
— Ты вернулся, друг мой, — сказала она с улыбкой, и никто не видел, каких усилий стоила ей эта улыбка, — и в каком большом обществе!
— Да, Маргарита, — со смехом ответил Тулан, — и в этом же милом обществе я сейчас уйду в тюрьму!
— Что? — смеясь, воскликнула она, — Это что за шутки? Тулан, истинный патриот, — и вдруг в тюрьму! Перестань! С серьезными предметами нельзя шутить!
— Гражданка, — важно сказал один из чиновников, — это вовсе не шутка: гражданин Тулан арестован и явился домой только затем, чтобы взять необходимое платье и присутствовать при опечатании его имущества.
— И возвратить моему другу Рикару его книги и бумаги, — прибавил Тулан, — пройдемте ко мне в кабинет, друзья!
— Вот эти книги и бумаги — мои, — сказал Рикар, быстро подходя к письменному столу и забирая все, лежавшее на нем.
Но, когда он хотел спрятать бумаги к себе в карман, оба комиссара воспротивились и пожелали завладеть ими. Рикар протестовал, завязался горячий спор, в который вмешалась и Маргарита, громко утверждавшая, что она, наверное, знает, чьи это бумаги и что никто не имеет права запретить Рикару взять свою собственность. Спор становился все громче. Рикар все-таки хотел спрятать бумаги в карман. Тогда оба комиссара бросились на него и хотели отнять их у него силою; Маргарита поспешила ему на помощь, задела круглый стол, который стоял посреди комнаты и на котором помещались графин с водой и несколько стаканов, и уронила его. Раздался стук, звон разбившегося стекла, и, пока в комнате шумели, кричали, суетились, Тулан незаметно открыл потайную дверь, проскользнул в нее и запер ее за собой. Рикар и Маргарита, отлично видевшие этот маневр, удвоили крик и суетню, и Тулан имел время скрыться. Когда оба комиссара наконец заметили его исчезновение, когда после долгих поисков открыли потайную дверь и бросились преследовать беглеца по потайной лестнице, его и след простыл.
Тулан был свободен! Он быстро направлялся к крошечной мансарде, которую заблаговременно нанял в одном из домов, близко прилегавших к Тамплю Там он перерядился в заранее приготовленное платье и просидел безвыходно целый день.
Когда в эту ночь Мария Антуанетта без сна лежала в своей постели, мучась мыслью, не сделался ли «Верный» жертвой своей преданности, в ночной тишине внезапно раздались звуки валторны. Королева приподнялась и прислушалась, принцесса также напрягла свой слух, и обе, затаив дыхание, внимали протяжной, жалобной мелодии, доносившейся до них с ночным ветерком. И их бледные, печальные лица озарились улыбкой, и глубокий вздох облегчил им стесненное сердце.
— Слава Богу, он спасся, — прошептала Мария Антуанетта, — Не правда ли, сестрица, эти звуки доказывают нам, что наш друг близко?
— Да, и, пока мы будем слышать этот сигнал, мы будем знать, что он жив и что он близко от нас.
И в последовавшие затем недели узницы часто находили горестное утешение в этих сигнальных звуках, но Тулан никогда больше не появлялся в числе дежурных комиссаров в передней королевы.
Итак, Тулан не скрылся из Парижа Он все еще надеялся, что какой-нибудь случай даст ему возможность освободить королеву, все еще старался войти в сношения с друзьями и составить новый план бегства для королевской семьи.
Но именно то, чего ждал Тулан, являлось грозным призраком в глазах конвента, — бегство узницы из Тампля! Они боялись королевы даже за толстыми стенами и железными дверями ее темницы! Еще больше боялись они семилетнего ребенка, бедного, маленького короля без короны, сына казненного. Комитет общественной безопасности в Париже знал, что в народе много говорят о «маленьком короле», что о нем рассказывают трогательные истории
Какой-то важный человек, изображавший собою пророка, громко кричал на парижских улицах, что королевские лилии снова расцветут и сыновья Брута будут побеждены юным королем, который уже и теперь царит в Храме[26].
Положим, этого пророка схватили и отправили на гильотину, но его пророчества нашли отзвук, и интерес к маленькому узнику стал в народе увеличиваться. К этому присоединилось еще то обстоятельство, что в судьбе маленького страдальца приняла участие партия благородных и образованных людей, так называемых жирондистов, они выражали это участие в прекрасных, одушевленных речах, которые они произносили в конвенте и которые вызывали у слушателей слезы сострадания.
Конвент понял опасность и тотчас решил устранить ее.
Первого июля 1793 года появился декрет следующего содержания.
«Комитет общественной безопасности постановил разлучить сына Капета с его матерью и поручить его воспитание наставнику, избранному главным советом».
Королева ничего не подозревала. С тех пор как около нее не стало верного Тулана, никакие вести не доходили до ее ушей, звуки валторны были единственными отголосками внешнего мира
Наступил вечер третьего июля. Маленького принца уже уложили в постель. У кровати не было занавесок, поэтому заботливые руки матери прикрепили над его изголовьем шаль, чтобы свет не беспокоил ребенка.
Было уже десять часов, королева и принцесса Елизавета почему-то долго не шли сегодня спать. Они занимались починкой своих платьев, а принцесса Тереза, сидя между ними, читала им вслух из исторического словаря. Затем, по желанию матери, она прочла несколько молитв и стихов из «Святой недели».
Вдруг в коридоре раздались поспешные шаги нескольких человек. Загремели замки и задвижки, и в комнату вошли шестеро членов муниципального совета.
— Мы пришли объявить вам приказ комитета! — грубым голосом сказал один из них, — Сын Капета должен быть удален от его семьи!
Королева поднялась, помертвев от ужаса.
— У меня хотят отнять моего ребенка! — вскрикнула она. — Нет, нет, не может быть! Господа, комитет не может желать разлучить меня с моим сыном! Ведь мальчик еще мал и слаб, ему необходимы попечения матери!
— Комитет так решил, конвент утвердил это решение, и мы должны немедленно привести его в исполнение, — ответил чиновник.
— Это невозможно! — в отчаянии закричала Мария Антуанетта. — Именем Бога заклинаю вас, не будьте так жестоки!
Обе принцессы присоединили свои слезы и мольбы к ее мольбам. Все трое обступили постель дофина и умоляли сжалиться, с рыданиями простирая к представителям власти дрожащие руки, но не могли растрогать их.
— К чему все эти вопли! — сказали представители коммуны, — Ведь вашего сына не собираются убивать. Отдайте его добровольно, не то мы отнимем его силою.
Они двинулись было к кровати, королева заступила им дорогу и крепко держала концы шали, закрывавшей дофина, но шаль оторвалась от стены и упала на лицо мальчика, так что он проснулся. Поняв, что происходит, он с громким криком бросился в объятия матери.
— Мама! Ах, мама, не оставляй меня! — рыдал он.
Она дрожа прижимала его к своей груди, утешала, защищала, отталкивая тянувшиеся к нему грубые руки. Но все было напрасно; служители Республики не питали жалости, не имели сострадания к материнскому горю; насильно или добровольно, но дофин должен был идти с ними.
— Обещайте мне, по крайней мере, что он останется в Тампле и я буду видеть его! — воскликнула королева.
— Мы ничего не можем обещать тебе, гражданка. Черт возьми, как можно так визжать и выть только потому, что у тебя берут твоего мальчика! Нашим детям достается гораздо хуже: они каждый день подставляют головы под пули врагов, которых ты натравила на нас!
— Теперь мой сын еще мал, но, когда он вырастет, то с Божией помощью посвятит свою жизнь благу отечества, — кротко возразила королева.
Между тем обе принцессы, понуждаемые чиновниками, уже одели ребенка, королева увидела, что больше не на что надеяться; она упала на стул, обняла плечи дофина и молча, с сухими глазами, смотрела в его розовое, плачущее личико, в его большие голубые глаза, также устремленные на мать.
— Дитя, — сказала она наконец, — мы должны расстаться… Помни свои обязанности, помни их и тогда, когда меня не будет возле тебя, чтобы напоминать о них. Не забывай никогда милосердного Бога, который испытывает тебя… не забывай своей мамы, которая молится за тебя. Будь послушен, терпелив, будь добр… Твой отец с неба благословит тебя.
Ее холодные губы запечатлели на лбу ребенка долгий поцелуй, потом она передала сына тюремщикам. Но малютка снова бросился к ней, охватил ее ручонками и с жалобным криком не хотел оторваться от нее.
— Сын мой, мы должны повиноваться, — сказала Мария Антуанетта, — такова воля Божия!
В эту минуту раздался громкий, жесткий смех. Королева вздрогнула и обернулась; на пороге стояли Симон и его жена, со злорадством устремившая на королеву сверкающие глаза. Схватив ребенка загорелыми обнаженными руками, она стала толкать его к двери.
— Как! Это она будет воспитывать моего сына? — вскрикнула королева.
— Да, — насмешливо ответил Симон, упирая руки в бока и становясь пред королевой, — да, она и я. Маленький Капет останется у нас и получит отличное воспитание, могу тебя уверить! Мы научим его забыть прошлое и помнить только одно: что он — сын Республики. Если он не научится этому добром, его научат силой! Мой ремень окажется, вероятно, хорошим учителем для твоего сына!