Что произошло в течение последующих десяти минут, она не могла бы с точностью сказать. Ее мысли путались, и она невольно содрогалась всякий раз, как проклятое письмо шуршало у нее за корсажем. Машинально следила она за уходом короля, и ей, по-видимому, удалось соблюсти необходимый декорум.
Так же машинально смотрела она на гудевшую, расходившуюся толпу. Громадная комната все больше и больше пустела, гул голосов понемногу затихал. Лидия видела согнутую спину своего мужа, молча склонявшегося в ответ на прощальные приветствия придворных льстецов; в ее ушах звучал шепот голосов, большею частью выражавших просьбы: не забыть или исполнить, в крайнем случае — обещать. Пред нею медленно двигалась процессия придворных льстецов, друзей и врагов; среди них она смутно различала яркое платье графини де Стэнвиль.
Прелестная Ирэна долго оставалась около лорда Эглинтона и ушла одна из самых последних; хотя Лидия принуждала себя не смотреть в ту сторону, она не могла не слышать раздражающей болтовни этой женщины и ровного голоса Эглинтона, говорившего комплименты, льстившие ненасытному тщеславию пустоголовой куклы. И это в ту минуту, когда он знал, что хотели предать его друга! Бесчестие! Ужас! Грязь!
К счастью Лидия не виделась с отцом. Если бы она заметила в его лице то же отвратительное выражение предательства, возмутившее ее в Людовике, силы, наверное, изменили бы ей.
Наконец ушли и последние из этой эгоистичной и равнодушной толпы. Громадная комната опустела. Лорд Эглинтон пошел провожать до дверей графиню де Стэнвиль. Шум голосов и смех долетали теперь, как слабое, отдаленное эхо. Наконец и эти звуки замерли в далекой галерее.
Лидия дрожала, как в лихорадке.
X
Теперь она осталась одна!
Оцепенение прошло, равно как и острое чувство отвращения, которое в последние полчаса притупило все ощущения Лидии и заставляло двигаться и говорить подобно не отвечающему за свои поступки автомату. У нее было такое чувство, как будто и на самом деле ей пришлось дотронуться до нечистого, гадкого пресмыкающегося, исчезнувшего в эту минуту из ее глаз. Конечно, оно скоро снова выползет из своей норы, но к тому времени она успеет приготовиться.
Да, она должна быть готова. Она больше не дрожала от ужаса пред ним, но призывала на помощь весь свой ум, всю свою холодную рассудительность и привычный, быстрый способ действия, чтобы уничтожить чудовище или, по крайней мере, обессилить его.
Лидия понимала, что король не позволит кормить себя неопределенными обещаниями. По прошествии двух дней отсрочки он начнет приводить в исполнение то, что она хотела только отсрочить, не имея, конечно, намерения помешать ему в его гнусных планах. Тогда он начнет действовать самостоятел ьн о.
Когда он поймет, что она намеревалась обмануть его, он, при своей изобретательности, всегда найдет средства не дать этим заманчивым миллионам ускользнуть у него из рук.
Хотя в настоящее время он и не знал, где и как захватить Карла Эдуарда и его друзей, однако он мог догадаться, что они по необходимости будут искать убежища на уединенном западном берегу Шотландии. Об этом береге всегда упоминали более или менее определенно в связи с экспедицией на помощь несчастному принцу, и хотя снаряжение судов находилось всецело в ведении главного контролера финансов, но Людовик, имея в перспективе миллионы, всегда мог снарядить «Левантинца», не прибегая к средствам казны, и послать его на розыски. К тому же было более чем вероятно, что Карл Эдуард, из опасения быть открытым и взятым в плен, будет готов доверить себя и своих приверженцев первому французскому судну, которое попадется на его пути, независимо от того, передаст ему капитан условный знак от его друга или нет.
Лидия была уверена, что все это, разумеется, придет в голову королю Людовику в случае ее решительного отказа в содействии или при ее попытке отложить ответ еще на несколько дней. Таким же путем, как и она, он рано или поздно дойдет до подобных соображений. Великое дело было выиграть два дня. Задержка в осуществлении планов короля на целые сорок восемь часов даст ей все-таки возможность противодействовать им.
Так обстояло дело относительно короля Людовика и его соображений. Что же касалось лично Лидии, то она считала своим священным долгом отвратить и предупредить это недостойное предательство; а это представлялось ей не так уж трудным, если умело воспользоваться двухдневной отсрочкой и найти человека, которому можно было бы довериться.
Ее мысли понемногу прояснились. «Монарх» был готов в любой момент выйти в море. Капитан Барр, командир судна, был сама честность. Необходимо отправить расторопного и верного человека в Гавр с приказанием капитану немедля сниматься с якоря и плыть к уединенному месту, известному только ей и ее мужу, где Карл Эдуард и его сподвижники, вероятно, уже укрылись в ожидании помощи.
Кольцо с печатью лорда Эглинтона, доверенное капитану Барру, сейчас же пробудит доверие в беглецах. Задержки быть не может, и, если ветер и погода будут благоприятствовать, то «Монарх» примет на палубу принца и его друзей, прежде чем «Левантинца» успеют снарядить к отплытию.
«Монарх» не должен сразу возвращаться домой: сначала он пристанет к берегам Ирландии, а затем обойдет Британию кружным путем. Это будет, разумеется, гораздо дольше, но так или иначе надо довести до минимума риск для беглецов быть перехваченными в пути.
Сначала беглецы могут поселиться в какой-нибудь уединенной деревушке внутри страны, пока будут приняты меры для приискания им постоянного места жительства в Австрии, Испании или другой стране, где они были бы в безопасности от вероломных замыслов Людовика XV.
Лидия говорила себе, что этот грандиозный план надо приводить в действие с крайней осторожностью. Ведь опасно навлекать на себя гнев Бурбона. В лучшем случае, если даже народ и парламент открыто примут ее сторону, то, по всей вероятности, этим будет положен конец ее карьере, так же, как и карьере мужа, а следовательно — конец и всем ее мечтам.
Само по себе исполнение начертанного плана не представляло особенных трудностей, если бы только у нее был человек, которому она могла бы слепо довериться. В этом заключалась главная суть дела, от этого зависел весь успех.
Ее единомышленник, кто бы он ни был, должен был сегодня же после полудня отправиться в Гавр, захватив с собой инструкции для капитана Барра и перстень с печатью ее мужа.
Между Версалем и Гавром было ровно полтораста лье[9], и Лидия хорошо понимала, какая сила и выносливость потребуются для такой форсированной езды, почти без остановок. Для этого прежде всего нужно быть молодым и верить в дело. До Гавра необходимо добраться, прежде чем восходящее солнце бросит свои первые лучи на море и прибрежные утесы, и «Монарх» должен уже плыть на всех парусах к далекой Шотландии, пока Франция еще будет спать безмятежным сном. Чтобы с успехом выполнить такое поручение, всадник должен запастись добрым конем и обладать силой молодого быка и хитростью лисицы.
Обдумывая все это, Лидия продолжала сидеть в амбразуре окна. Ее глаза были закрыты; хорошенькая головка с массой густых каштановых волос покоилась на цветной, нежных тонов подушке кресла; словно точеные, обнаженные до локтей руки бессильно лежали на коленях, и одна из них все еще держала позорное письмо герцога Кумберлэндского. Вся фигура молодой женщины олицетворяла собой мечтательную задумчивость.
Так сидела она без малейших признаков внутреннего волнения, обдумывая мельчайшие подробности своего плана — без малейших признаков волнения, хотя внутри нее все кипело. Ей страстно хотелось действовать, двигаться, но она презирала бы себя, если бы не сумела подавить внешние признаки своего волнения, если бы не могла справиться с горячим желанием ходить взад и вперед по комнате, рвать на части гнусное письмо и ломать на куски попадающиеся под руку безобидные предметы.
Мало-помалу пред ее умственным взором на фоне общей картины вырисовалась фигура ее мужа, «маленького англичанина», друга Карла Эдуарда Стюарта; это был слабовольный, изнеженный, бестактный, но, несомненно, честный человек.
При мысли о нем Лидия улыбнулась. Как мало знала она своего мужа! Она только что была свидетельницей того нескрываемого отвращения, с каким он отнесся к низким предложениям английского герцога, но почти презирала его за такое яркое отсутствие дипломатического такта. Как и подобало мужчине, он не мог скрыть свое отвращение пред вероломством Людовика и, пытаясь доказать верность своему ДРУГУ, чуть было не ускорил катастрофу, которая предала бы Карла Эдуарда в руки его врагов. Только благодаря своевременному вмешательству Лидии король, рассерженный и взволнованный, будет колебаться и обдумывать свои планы, и этим временем можно будет воспользоваться, чтобы помешать исполнению его замыслов.
В отношениях молодой женщины к мужу была странная смесь презрения и доверия, и в своих поисках человека, на которого можно было бы положиться, она невольно вспомнила о муже, чувствуя, что его одного она могла посвятить в свою тайну. Впрочем, ей во всяком случае пришлось бы спросить у него заветное кольцо, а также справиться относительно последних распоряжений и точного местопребывания Стюарта и прочих беглецов. В таком случае, отчего бы ему самому не отправиться в Гавр?
При этом предположении она опять улыбнулась. Она ведь даже не знала, умеет ли Эглинтон ездить верхом, а если бы и умел, хватит ли у него сил и выносливости для такой безостановочной езды с головокружительной быстротой, да еще почти без пищи, в течение целых суток?
В сущности она крайне мало знала своего мужа. Они всегда жили врозь. В этот короткий год их совместной жизни они стали друг другу еще более чужими, чем были до свадьбы. Он без сомнения считал ее черствой и неженственной, а ей он казался слабым и недостаточно мужественным. Но, кроме него, никого не было под рукой, и Лидия с обычной решимостью выбросила из головы мысли о его недостатках. Она постарается не видеть в нем человека, погрязшего в искусственной жизни версальского двора с его раздражавшим ей нервы этикето