— А зачем он ушел? — машинально спросил Гастон.
— Вот этого я не знаю. Барр получил какой-то тайный приказ всего за час до отъезда.
Теперь Гастону казалось, что он лишился чувств.
— Его надо задержать, задержать! — дико закричал он. — У меня есть для него приказ… во что бы то ни стало его надо задержать! — и, протискавшись сквозь тесный кружок своих новых друзей, он, не помня себя, кинулся к двери.
Но продолжительное возбуждение, ужасное разочарование после сильного переутомления и невыносимой дневной жары оказались ему не под силу. Головокружение перешло в невыносимое чувство дурноты, стены комнаты закружились пред его глазами; он почувствовал тяжелый удар в голову и с последним криком: «Задержите его!» — зашатался и, наверное, рухнул бы всем телом на землю, если бы две услужливые руки не помешали его падению.
Поддержавший Гастона, когда он потерял сознание, был де Кутюр, человек средних лет, военный губернатор Гавра. Две дюжины услужливых рук готовы были помочь гостю: одни развязывали его галстук, другие стаскивали с него тяжелые сапоги.
— Глинтвейн оказался для него слишком крепким, — сказал мэр Валледье, — вероятно, он несколько часов ничего не ел и его желудок не мог переварить напиток.
— Поторопи повара с ужином, Жан Мари! — сказал Мортемар хозяину. — Когда граф поест, то совсем придет в себя.
— Если суп готов, то принеси, — прибавил Валледье. — Все лучше, чем пунш на пустой желудок.
— Благодарю, друзья, — слабым голосом прошептал Стэнвиль. — Мне, кажется, сделалось дурно… жара и…
Он довольно быстро оправился. Это было просто головокружение от чрезмерной усталости; а, главное, физически и душевно его потряс страшный удар. Его новые друзья подвели его к столу, стоявшему возле открытого окна, и свежий морской ветер вскоре привел графа в сознание.
Он уже мог медленно повернуть голову, чтобы посмотреть на быстро исчезавшее трехпалубное судно, казавшееся теперь золотым в туманной дали.
И это судно он надеялся увидеть возвращающимся с золотым грузом! Мало-помалу в сиянии запада стали исчезать сначала корпус, затем паруса корабля, и Гастон знал, благодаря необъяснимому, но верному инстинкту, который часто сбивает с толку материалистов, что все надежды на страстно-ожидаемые им миллионы исчезнут так же безвозвратно, как сейчас исчезал из его глаз этот корабль. Он все еще чувствовал значительную физическую и душевную слабость; словно во сне слышал он, как Мортемар давал объяснения относительно события, разбившего все его так долго лелеянные надежды.
— Капитан Барр завтракал сегодня утром в этой самой комнате, — весело говорил молодой человек, — многие из этих господ, в том числе и я, вели с ним разговор. У него и в мыслях не было, что ему так скоро придется отправиться в путешествие. Он ушел отсюда в одиннадцать часов и возвратился на свой корабль. Через час, бродя по берегу, я опять встретил его. Он очень торопился и в коротких словах объяснил мне, что «Монарх» получил предписание немедленно двинуться в путь.
— Ты не спросил, куда направился корабль? — спросил Гастон хриплым голосом, как человек, который много выпил.
— Капитан не мог сказать мне, — ответил тот, — приказ был тайный.
— А ты не знаешь, кто передал Барру этот приказ?
— Нет, но потом я слышал, что в полдень прискакал в Гавр какой-то чужестранец. Его кобыла, как я понял, — великолепное животное — издохла недалеко отсюда, он гнал ее до смерти, бедняжку, и сам чуть не умер.
— Я его видел, — вмешался молодой военный, — он остановился как раз у этой отвратительной норы «Толстый нормандец» и вежливо спросил меня, нет ли в Гавре гостиницы получше.
— Надеюсь, вы сказали, что «Толстый нормандец» — самая лучшая, — с неудовольствием сказал де Кутюр, — нам здесь не нужно чужих людей.
— Да, но нежелательно также, чтобы о Гавре думали, что он ррязен, что в нем нет никаких удобств, — вмешался мэр.
— Понятно, я не мог допустить, чтобы шевалье — о, он — настоящий аристократ, я готов с кем угодно биться об заклад! — терпел всякие неудобства на сломанных кроватях «Толстого нормандца», — горячо подтвердил молодой военный.
— Вы поступили совершенно правильно, лейтенант Ле-телье, — сказал мэр, заботившийся о репутации Гавра, — У господ шевалье не должно выходить никаких недоразумений, я говорю, конечно, когда дело идет о любезности и гостеприимстве нашего города.
Разговор был на минуту прерван появлением хозяина с миской дымящегося супа. За Жаном Мари шла толстая девушка с веселым лицом, живо накрывшая стол чистой скатертью и приготовившая все для ужина графа.
Де Мортемар, генерал де Кутюр и мэр взяли на себя роль хозяев. Они уселись вокруг стола и, когда Жан Мари принес кружки с красным вином, принялись за него и развлекали своего гостя, наперерыв угощая.
Компания несколько разделилась. Остальные члены ее заняли свои прежние места за другими столами; никто и не помышлял теперь о возвращении домой.
Разговор, понятно, опять обратился на «Монарха» и на секретные приказы. Каждый чувствовал, что тут кроется какая-то тайна; не странно ли, что такой благородный кавалер, как граф де Стэнвиль, проделал весь длинный путь от Версаля до Гавра по делу короля, поручившего ему иметь тайное совещание с командиром одного из своих собственных кораблей, для того только, чтобы графа предупредил кто-то другой? Корабль, очевидно, получил приказания, о которых король не знал; иначе он не послал бы Стэнвиля в это бесцельное путешествие.
Пытливые глаза с нетерпением следили за Гастоном, когда он, сначала сонно, почти в полудремоте, принялся за воду и питье. Он также ломал себе голову относительно того, кто так неожиданно предупредил его.
Любезные хозяева постоянно подливали ему вина, и скоро усталость сменилась в графе обычной силой и оживлением. Вкусные кушанья и дорогие вина вернули ему жизнь, а вместе с этим всего его охватила страшная, неукротимая ярость.
Вследствие вмешательства какого-то незнакомца, он потерял благодарность короля, расположение Помпадур и два с половиной миллиона ливров!
Гастон пытался обдумать случившееся, рассуждая сам с собою. Так как сам он был способен на всякую ложь и измену, то и здесь прежде всего заподозрил предательство. Он вообразил, что какой-нибудь льстец, пришитый к юбке Помпадур, настолько успешно завоевал ее благосклонность, что ему разрешили эту поездку вместо него, Стэнвиля. Или, может быть, король обманул его, послав с этим важным поручением другого, который и будет участником в дележе добычи?
Или Лидия? Нет, это было немыслимо! Что могла она устроить так поздно ночью? Где ей было найти гонца, которому она могла бы довериться, если еще днем она утверждала, что ей некому дать это поручение?
Завсегдатаи гостиницы Жан Мари сидели в разных концах комнаты, потягивая водку; некоторые затеяли игру в кости и карты; другие ничего не делали, все еще надеясь услыхать от далеко сидящего придворного кавалера пикантные анекдоты, которых они страстно жаждали.
Но изящный гость приводил их в полное разочарование. Язык у Гастона не развязался даже после второй кружки вина. Он не переставал думать о таинственном незнакомце, и его дурное настроение духа не проходило от хорошего ужина. Возвращение завтра в Версаль не обещало ничего, кроме тревоги, и он горел нетерпением выведать правду о том, кто опередил его.
Через час гости, раздраженные его дурным настроением, разошлись, зевая от скуки. Всем им надоел этот молчаливый и сумрачный незнакомец, который не только не внес жизни и оживления в их сонный город, но своим настроением и сдержанностью очень плохо отплатил за гостеприимство, оказанное ему.
Наконец Валледье и старый генерал де Кутюр, ссылаясь на домашние дела, попросили извинить их и удалились. Один Мортемар остался со своим мрачным гостем, делая неимоверные усилия, чтобы подавить непрерывную зевоту.
Было уже около половины восьмого. Прощальные лучи заходящего солнца уступили место ночной темноте. Одна за другой загорались на небе звезды, и к красоте тихой, мирной ночи прибавился блеск холодного, чистого полумесяца. Маленькие огоньки появились на мачтах и на носу многочисленных судов, стоявших на якоре на рейде; сквозь открытое окно на крыльях ласкового морского ветерка донесся издалека грустный напев старой нормандской песни.
Сначала Гастона угнетали усталость и уныние; теперь он молчал от ничем непобедимой ярости. Де Мортемар изыскивал способы прервать каким-нибудь образом это тяжелое времяпрепровождение, не нарушая приличий, и проклинал поспешность, с какой принял под свое покровительство этого угрюмого гостя.
Жан Мари вошел со свечами и этим доставил хоть какое-нибудь развлечение. Один массивный оловянный подсвечник он поставил на стол, за которым сидели Гастон с Мортема-ром, другой отнес на дальний конец комнаты, а затем вернулся обратно к Мортемару.
— Граф, — нерешительно начал он.
— Что? — спросил Мортемар, подавляя зевоту.
— Незнакомец, граф… — произнес Жан Мари.
— Как? Еще?.. то есть я хотел сказать… — пробормотал молодой человек с коротким нервным смехом, чувствуя, что его внезапное восклицание было не совсем учтиво, — я хотел сказать… неизвестный чужестранец? Конечно, это — не то, что господин Стэнвиль.
— Незнакомец! — повторил Жан Мари. — Он приехал в полдень.
— И вы нам про него ничего не сказали?
— Я не думал, что это необходимо, так как не боялся, что это чем-либо обеспокоит вас. Он спросил чистую комнату и кровать, а про ужин ничего тогда не сказал. Он казался очень утомленным и дал мне пару луидоров с таким видом, словно это были мелкие монеты.
— Это, очевидно, был тот самый незнакомец, с которым лейтенант Летелье разговаривал у гостиницы «Толстый нормандец», — предположил де Мортемар.
— Может быть, может быть, — задумчиво произнес Жан Мари. — Я снесу ему наверх кружку хереса и половину холодного каплуна; но больше всего он просил большой таз и побольше воды… ему, наверно, нужна ванна.