Постучал легонько Грота свернутой нагайкой по спине. Постучал, словно в задумчивости.
– Не бойся ничего. Будут у тебя похороны, могила. Каблис не заберет твоей души.
Вдруг один из оружных протяжно присвистнул. И меж упирающихся в стену стропил, над которыми была уже только солома, нашел продолговатый, замотанный в промасленную кожу сверток. Развязал, блеснул клинок. Сварнийский меч – длинный, с острым кончиком, с круглым навершием на конце рукояти.
– И что теперь скажешь, старый дурак?! Моя взяла! – орал Добек.
Грот даже не застонал. Поднимался медленно, спокойно, как человек, примирившийся с судьбою. Глянул на Гурку, словно вообще не замечая остальных.
– Хранил его, чтобы он когда-то мне пригодился. А если не мне, то… – махнул обрубком правой руки. – Думал, что выгоним вас отсюда навсегда, – сказал старик Гурке. – Человек разоруженный вызывает презрение и смех как безоружный. Как Добек и его псы…
Гридни приближались. Кроме одного. Этот последний, молодой и запальчивый, бил древком короткого копья в глиняный пол, топал ногами. Наконец отбросил лежащую на полу шкуру и…
– Ах вы, собаки! – крикнул Грот.
Прыгнул прямо на слугу володаря. В левой руке его блеснул узкий кинжал! Гладко вошел в бок слуги. В толстую, прошитую куртку, простеганную кожей. Воткнулся так же легко, как наконечник копья в спину Гроту.
Хрип, крик, вопль раненого человека.
У старика еще остались силы. Он вырвал кинжал из тела гридня, сделал шаг в сторону Добека, один, потом и второй. Хруст и удар. Еще один наконечник копья воткнулся ему в спину. Грот взревел, как раненый тур. Шел дальше, еще один шаг.
Хруст оружия. Еще одно копье воткнулось ему в бок, остановило.
Он наклонился, но не упал, поднял левую руку, размахнулся…
Блеск меча в руке у хунгура. Свист железа.
Шум падающего тела. Грота убили уколом, острием холодным, словно лед. Вой раненого гридня, которого вынесли свои же, положили на земле. Осматривали, перевязывая, а он сжимал зубами сосновую ветку.
Гурка остался один. Схватил Грота за волосы, потянул голову вверх, наклонился, приложил пальцы к шее.
Кивнул. И вышел, забрав меч. Вернулся еще раз и вытер тот о плащ на спине старика.
Встал перед хатой, осмотрелся. Небо затянуло темно-синими тучами, было горячо, душно, словно собиралась гроза. Перед оградой двое слуг володаря клали на повозку раненого, остальные рылись в выброшенном из хаты добре, забирая оловянные ложки, бокал, серебряную чару из сундука.
Добек преданно глядел на хунгура.
– Поджигайте, – проворчал Гурка. – И делу конец.
Те неторопливо высекали огонь, пока не занялись пучки соломы. Пылающие скрутки сунули под стреху. Затрещало, запахло дымом. Огонь медленно охватил крышу, перепрыгнул по стрехе, взобрался на балки, на деревянный конек, прибитый на вершине крыши для защиты от ветра.
Гурка смотрел на пустые стены хаты, на бедное подворье, с которого володарь вывел хромую корову. Пожал плечами.
Выехал первым, за ним – катилась двуколесная повозка, которую тянули сивые волы. Позади вышагивали вооруженные слуги с копьями на плечах. В неподвижном воздухе поднималась седая лента дыма, простреленная красными всполохами.
И вдруг труп Грота вздрогнул, чуть приподнялся. Нет, не вставал! Это сдвинулось что-то на полу. Глина трескалась, дыбилась, вспучивалась. Вверх отлетел целый пласт пола, словно под ним был люк. Из тайника выскочил высокий молодой парень с высоко подбритыми волосами, одетый бедно, почти как нищий.
Крыша трещала, летели вниз искры. Незнакомец склонился над Гротом – с болью, а потом, чувствуя жар пламени, выскочил из хаты. Перепрыгнул через плетень, исчез в крапиве. Только его и видели.
– По чести сказать, я сюда не за медом пришел, – Бернат из Туры поднял глиняную кружку, спокойно стряхнул последние капли на землю, через плечо, за спину. – На… насыться, Доля. Зло уйди, как эти капли.
– И что я могу? – пробормотал бородатый, загорелый Радим. – Что мне еще для тебя сделать?
– Знаю, что ты скрываешь человека, которого ищут хунгуры. Такого, что не может найти места на земле. Который некогда служил у старого беса Грота. Но не был ему ни слугой, ни невольником. Хоть и хорошо таким притворялся.
– Да что я… – простонал Радим. – Что вы такое говорите…
– Многовато я знаю, чтобы сидеть спокойно. Видели его у тебя. С твоей дочкой. Это она приказала прятать его в хлеву.
– Может, и приказала. Но… нет… – Радим потянулся за кувшином с медом, хотел долить гостю, но тот перевернул кружку вверх дном.
– Да, старик, да! Рыцарский он человек. Опасный. Грот его учил. Мечу и бою.
– Эх, да что вы такое говорите. За… будьте, а я вам в том помогу.
– Ты его слишком долго скрываешь, Радим. А мы все видели. Слышали. Смотрели.
– Не говори такого, брат.
Бернат вздохнул.
– Я сюда не от своего имени прибыл. Мы все так решили. Я, Плотка, Всебор, Блида. Все свободные из Туры. Те, у кого жребии есть: отцовщины, волости, нивы, поля. Волы и кони. Мы слишком многое потеряем, когда придут сюда хунгуры да сожгут село за то, что прячем беглеца.
– Не желаю я… э-э… говорить о таком.
– Послали меня, Радим, чтобы я обратился к твоему разуму. Чтобы ты передал тому человеку, что мы решили. Мы знаем, что человек он в бою умелый. Не знаем только, кто он – да ладно уж.
– Все тебя… э-э… послали?
– Как один муж. Скажу тебе больше: если уж так сложилось, то сами боги его нам в руки дают. Если он тут прячется, то должен быть покорным, слушать и служить. Миру, нам, вольным. Потому…
Он перевернул кружку и сам принялся наливать туда мед. Темный густой напиток лился, словно студень; Бернат следил с жаждой во взгляде.
– Скажи ему, что он или убьет беса в Юновой Чаще, или мы пойдем… куда следует, понимаешь. Сами о нем хунгурам расскажем. Не будет у него выхода. Заберут его, а нам ничего не сделают.
Радим аж подпрыгнул. Бледнел, закусывал губы, дергал себя за бороду.
– Ты его словно собаку приютил. Как невольника. А потому он как смерд должен тебя слушаться. Убьет беса – хорошо, станем и дальше сидеть тихо. Перезимует здесь. Ничего не случится. Поговори с дочкой. Она ведь его… милует. Да, не возражай. Это мы тоже знаем!
Радим сжал кулаки. А Бернат лил и лил, пока мед не начал вытекать на стол.
– Что за бес? Чего ты хочешь?
– Село боится. Бес уже трех из нас убил. Трех свободных, товарищей моих – я за каждого отдал бы половину… ну, может, четверть отцовщины. Потому утром привезешь человека к Змеиному источнику. Я буду там ждать. Вооружу его. Покажу, что и как. Мы должны очистить Юнову Чащу. Иначе Волост наши борти возьмет. Понимаешь, о чем я?
Радим молчал; казалось, он зол и в ярости; но нет – просто был потрясен.
– Завтра к вечеру, – повторил Бернат. – Прежде чем солнце зайдет за лес. Запомнил?
Хозяин мрачно блеснул зубами. И медленно кивнул.
Радим приехал к Змеиному источнику вовремя. Шел рядом с простой телегой, запряженной двумя волами, что низко склоняли рогатые головы под ярмом. Лениво подгонял их веткой. Едва только глянул на Берната, который дожидался на лесной полянке, поросшей травой да высокими хвощами. Было жарко. Серо-синие тучи затянули небо над лесом, словно обещая грозу. Монотонно шумел ручей, бьющий из самого центра поросшего мхом и травами скелета змия, что многие века торчал в лесной глуши как памятник времен героев, когда Доман и его други очистили землю от змиевых владык. Нынче поток вытекал меж запавших ребер, струился по треснувшему черепу, больше напоминавшему обомшелый ствол, чем часть живого когда-то существа.
– Ты один? – спросил Бернат. – Нарушил договор? Где беглец?!
– Тихонько, э-э… тихонько. Мне что, нужно было везти его на глазах у всего села?
– А мне-то какое дело? Где он?!
– Тут! Сам посмотри!
Радим отбросил полотняный покров с телеги; между бараньими шкурами лежал худой высокий юноша с бледным лицом. Давно не стриженные волосы падали ему на плечи. На нем была только куртка, кожаные сапоги, штаны. И длинный блестящий нож на простом поясе. Юноша не казался крестьянским сыном, пахнул скорее железом, чем скотом. Молчаливый, нагловатый, темноволосый.
– Как звать? – спросил Бернат. – Можно не настоящее имя, но какое-то для беседы.
– Якса.
– И все?
– И так слишком длинное для вашей глотки, – мрачно произнес парень. – Говорите, отчего не оставляете в покое меня и моего… – он глянул на Радима, – …хозяина.
– Поможешь нам, Якса. В Юновой Чаще бес появился. Никто его не видел, никто не выжил после встречи. Трех свободных в селе убил. Сулимира, Мокшу и Болеста. Моих добрых приятелей, когда шли они к бортям. У меня тоже борти есть, но боюсь к ним ехать. Вместо меня пойдешь ты. Убьешь беса, очистишь чащу. И оставим тебя в покое. Ты выучен по-рыцарски; я это знаю, потому что видел тебя у того старого безумца, у Грота.
– А если не захочу?
– Тогда о тебе могут узнать хунгуры. Не злись на меня, это они, – махнул Бернат рукой в сторону села, – решили на вече. Боятся… тебя.
– Как оно среди селян и случается: самые богатые – всегда самые трусливые. Не так, как у лендийских господ, где сильнейшие встают к бою под хоругвями.
– Хочешь жить?! – крикнул Бернат. – Если откажешь, то те, – он снова махнул на юг, – дадут знать кому нужно. Мне-то все едино, но… Ты когда-то думал, что´ сделают с твоим хозяином за то, что он беглеца скрывал, врага палатина? Разомкнут его конями, а потом приколотят к их проклятому древу. Отрежут голову, чтобы пожила еще в юрте.
Якса оглянулся через плечо на Радима, но увидел лишь, как тот, спешно подгоняя волов, уезжает с поляны. Остались они одни. Он вздохнул.
– На смерть меня посылаете.
– Не будешь голым и безоружным. Пойдем!
Бернат двинулся к своей повозке, а Якса пошел следом.
– Смотри, обрадует ли это тебя?
Раздвинул бараньи и волчьи шкуры. Юноша увидел сперва рукоять с полукруглым, шлифованным навершием, потом – ножны, накрест окрученные ремнями. Меч! О Праотец! Настоящий меч.