Бернат отбрасывал шкуры дальше. Круглый, крытый кожей щит с железным шипом посредине. Старый, гербы полузатерты. Кафтан, усиленный кожаными ремнями. И еще простой, полукруглый сварнийский шлем со стрелкой, защищающей нос; на нем еще остался рисунок красного грифа.
Якса смотрел, и в глазах его Бернат увидел блеск.
– Это стоит того, чтобы рискнуть головой, да? На повозке найдешь еще больше.
Якса поднимал шкуры и полотно, вытягивая оружие, кольчужные капюшоны, мечи и щиты. Все – собранное с четверых, а то и пятерых. На стеганках и сюркоттах – гербы лендичей. И в каждом – чего-то да не хватало. Конь без ноги, гриф без головы, рог, обрубленный наполовину. Юноша замер у одного из кафтанов. Сунул
палец в дырку от удара копьем, окруженную бурыми пятнами давно засохшей крови.
– Ты убил этих людей! – заявил он.
– Давно, – кивнул Бернат. – Я ходил на свиев, подгорян, на города скандингов, на Дреговию.
– Но все доспехи – ландзичей! Вы своих убивали.
– Да какие там «свои»! – прошипел Бернат. – Господа из Старой Гнездицы, слуги короля Лазаря. Мои… мои из леса, из села, капища. Не ты меня, чужак, станешь судить!
– Но это мне за вас гибнуть.
– Делай, как хочешь! Володарь узнает, даст знак в град в Брежаве, кастелян – в ближайший аул. И где спрячешься, дурак? В лесу? Так я и говорю: бес там.
– Ну, например, пойду. И что тогда? Тоже пошлете весть в град?
– Бью себя в грудь, преклоняюсь в пыли! Пусть Гром меня в Навию сбросит. Пусть поразит меня до смерти; пусть душа моя за ветром пойдет. Пусть меня Доли проклянут и в визгуна превратят, в поле воющего, если я туда отправлюсь. Дам тебе покой и остальных заставлю, чтобы даже не вспоминали о тебе.
– Все это слова. И вы уверены, что там – бес? Как погибли те люди?
– Давай сперва к делам, – Бернат подступил к Яксе и принялся одевать его в длинную, набитую клепками стеганку с рыжими пятнами. Поднял ее, набросил на руки, потом протянул сквозь дырки спереди кожаный ремешок, словно слуга, готовящий рыцаря на битву. – Побиты они были, посечены до крови. Нашли мы их тела, ничего больше; ни один из чащи не вернулся.
– Убей их бес, были бы они порваны. Если человек – то увидели бы вы следы железа.
– Никто не смотрел. Волхв Зорян приказал их похоронить и колья в сердца воткнуть. Чтоб не встали, не превратились в упырей. Потому мы их земле и предали.
– Говоришь, только свободные были? Больше никого?
– Говорю же – мои друзья, – Бернат перебросил через голову Яксы пояс с мечом, уложил ремень ему на плечо и прихватил поясом, охватывающим живот. – Я с ними немало добра добыл.
– Сами они ездили или со смердами?
– Сами. И не всегда ездили. Один – на повозке был, двое – пехом.
– Повозку вы нашли?
– Да.
– Значит, убили их не ради грабежа, – Якса поправил полукруглый сварнийский шлем, пощупал меч, осмотрел и взял щит. – Были у них при себе саквы? Пояса? Башмаки?
– Ничего не исчезло.
– Кто-то ходил туда кроме них?
– После того как бес последнего убил, ни один невольник к чаще не приближался.
Якса вынул меч. Взвесил его в руке, осмотрел лезвие.
Вдруг размахнулся и изо всех сил рубанул Берната по голове, за ухом. Свободный крикнул. Склонился. И тогда получил второй раз. И третий.
Упал, пораженный. Перед глазами его сделалось серо, черно, мир вращался с грохотом и писком, в скрипе деревянных колес.
Он почувствовал, что лежит на повозке, но как он туда попал? В голове медленно развиднялось, Бернат понял, что руки связаны впереди, поверх подогнутых ног, а под коленями воткнута внушительная сосновая палица. Лежал он на боку, связанный, повозка ехала, волы медленно шли по лесу.
– Я-а-акса-а-а! – завыл он. – Ты уже мертв! Хунгуры узнают о тебе! Разомкнут тебя конями, на кол посадят!
– Не вой! А не то бес раньше чем нужно придет, – прошептал идущий рядом с волами юноша.
– Куда ты меня везешь?
– В Юнову Чащу. Выманивать злого. Говоришь: убивал только свободных. Так я его и не стану искать. Сам придет, за тобой. Ты же вольный кмет, хозяин наибольшей избы в Туре.
– Ты с ума сошел! Он нас обоих убьет!
– Даю тебе слово, что ты останешься жив. Я не пожертвую твою жизнь бесу. Подождем его вместе. А когда он придет за тобой, то посмотрю, что я сумею с мечом. Уже недалеко. Лежи и молись лесным чарам.
– А ты?
– Я верю лишь в единого бога.
– В Праотца! Я знал! Все знал, ты, лендич проклятый!
Юнова Чаща была полна бортей. Те прятались в старых покрученных соснах с обрезанными верхушками и в колодах, свисающих с ветвей дубов, в старых стволах, в корзинах. Вертикальные, редко когда прикрытые дощечкой щели на стволах заставляли вспоминать нечеловеческие лица древних богов. И везде вились рабочие рои маленьких чернявых пчел.
Якса вел волов, все время поглядывая в гущу леса. Ожидал беса, но никто не сказал ему, как бес выглядит. Как рысь? Волк? Медведь, против которого около бортей вешали колоды – самобитные, на веревках, чтобы, оттолкнутые лапой, те возвращались и били зверя, добирающегося до меда, по голове?
Лес был светлым, сосны тут росли на песках. Только местами вставал к небесам гордый ствол дуба, вросшего в землю, словно король деревьев. И, собственно, около одного из них Якса и остановил повозку. Его привлекло это дерево, поскольку на коре его были вырезаны старые, едва заметные знаки. Гербы? Надписи на стволе? Но кто тут знал искусство письма – если давно сожгли здесь сбор, принеся инока в жертву Грому?
Он вернулся к повозке, вытянул и бросил на землю Берната. Свободный застонал, принялся ругаться, но юноша словно бы его и не слышал.
– Будь здесь. Не дергайся, потому что он услышит. Я засяду неподалеку с мечом. Если он появится – защищу тебя, клянусь!
– Да палицу тебе в жопу! Плевал я на твою иночью брехню!
Бернат дергался, пытался плеваться, но Якса подтянул его и упер спиной о сосну. Потом достал меч и принялся обходить окрестности. От дерева к дереву, от куста к кусту, между молодыми соснами, сквозь заросли. Медленно, терпеливо.
Так… А что это, в старом дубе рядом с надписью – дупло? Он только теперь заметил узкую черную щель. Была она когда-то побольше, но кто-то давным-давно воткнул в нее доску, а дерево, разрастаясь и увеличиваясь, поглотило ее и сжало так, что та казалась теперь частью ствола. Якса остановился: размышлял, прикидывая, не след ли от старой борти, и вдруг мир вспыхнул искрами!
Удар!
Пришел тот с высоты, такой сильный, что Яксу сбило с ног. Прямо в шлем: юноша почувствовал, что клинок скользнул потом по правой лопатке, покрытой стеганкой.
Якса упал на ствол дерева, но оттолкнулся, заслонясь щитом, на согнутых ногах провернулся вправо. Подумал было о Бернате, но то, что увидел, заставило его крикнуть. Перед ним стоял воин в простом шлеме, в кольчуге, доходящей до локтей! Лицо его скрывала железная маска, в которой были только отверстия для глаз и дырки для дыхания.
Незнакомец не стал ждать. Рубанул справа простым ударом, наискось, наотмашь, в голову или плечо Яксы, а юноша, не думая, выученным у Грота движением, выставил левое плечо, принял удар на щит. Сам ударил снизу, справа, наискось и слишком легко, ошеломленный: все вокруг звучало тысячью больших и малых колоколов.
Атака юноши была настолько нерешительной, что противник отогнал его пинком левой ноги в кожаном, зашнурованном ремнем сапоге. И добавил сверху, с мрачной силой и яростью. Якса, отступая, резко закрылся щитом и тут же утратил его верхний кусок. Сам тоже рубанул сверху, враг со звоном парировал, отбросил клинок в сторону. Отбивая новый удар, Якса услышал свист воздуха, хрип, доходящий из-за маски.
«Бес? – мелькнуло у него в голове. – Или человек?»
Размышлять времени не было: противник напирал, хрипя, постанывая, как стрыгон. Но красные глаза, что глядели на Яксу, были человеческими.
Они рубились под дубом как на кровавом богурте. Клинок в клинок – удар за удар. Щит на щит. Якса хотел было переждать, перетерпеть – но терял силы; будучи младше, хотя и выше, он не был настолько умел в бою.
Ударил так, что клинок высек искры на железной оковке щита врага. А потом он рискнул. С очередным ударом прыгнул на полшага вперед, пихнул щитом в щит соперника, чтоб выбить того из равновесия. Обошел слева, полушагом, с приготовленным мечом, и…
Сам едва успел парировать удар. А потом получил краем щита противника в лоб так, что звякнула железная стрелка на шлеме. Его отбросило назад, Якса полетел на песок. Враг добавил пинок: одолел его быстро, как щенка; да Якса, несомненно, еще и был щенком.
Юноша пал в пыль, заслонился щитом, но противник отбил тот пинком – рука одеревенела от удара. А потом свалился коленями прямо на живот и грудь Яксы, так что тот захрипел, забился.
В руке у незнакомца блеснул длинный кинжал.
– Дружица! – собрав остаток сил, стонал парень. Хотел ударить, потому что меч все еще оставался в его руке, но с такого расстояния, лежа, ничего бы не сделал. Выпустил оружие, потянулся за ножом, и тогда противник поразил его наотмашь, слева направо – рукоятью и гардой короткого оружия. Смерть несла железистый привкус крови на губах. Якса дернулся, желая сбросить бремя противника, но тот больше не бил. Приставил кинжал к горлу сбитого с ног Яксы, а левой рукой сорвал с его головы шлем, посмотрел вблизи красными глазами, которые, казалось, вот-вот лопнут от пульсирующей в их жилках крови. Хрипел, кашлял и наконец спросил:
– Кто ты, человече?
– Дружица! Якса… – выдавил юноша. – Я ничего не сделал.
– Откуда ты, Якса?
– Из Дружичей.
– Сын Милоша и Венеды?!
Юноша дернулся, но сумел сделать немногое. Противник, хотя был и ниже, сухим и костистым, и в самом деле был силен как бес.
«„Сын Милоша“, сказал он… Он меня не убьет. Оглушит, свяжет и выдаст хунгурам! Возьмет награду. Боже, за что?»
– Лучше убей меня. Иначе мне придется умирать долго. А зачем тебе это? Я не знаю никакого Милоша и Венеды.