– Я из Проклятых, парень! Ступай сюда!
– Так я ведь никуда и не иду.
– Ты должен мне помочь, парень, да держать язык за зубами. Если хунгуры или люди палатина узнают, что я тут, то сожгут село, а тебя со всей семьей поволокут за конями по полям. Понимаешь?
– Понимаю.
– Значит, ты пойдешь и принесешь мне что-нибудь поесть и попить, но так, чтобы никто не видел! Возьми дратву, собери немного паутины по углам хаты. Понял?
– Понял, господин. Получите все, что пожелаете. Я сейчас, одна нога тут…
– Сперва подойди и – на колени! Понимаешь, о чем я?
– Пони… маю, – произнес несколько напуганный парень.
Навой сунул ему под нос клинок меча, украшенный выбитым на нем рисунком копья. Знаком Ессы.
– Ты язычник? Не отрицай, я знаю, что вы вернулись к старым богам после того, как пришли хунгуры.
– Село вернулось. Мы с отцом… скрываем это!
– Придет время, когда волхвы и стрыгоны вернутся в лесную чащу! Я не верю в волшбу и проклятого Волоста, а потому целуй Знак Копья на мече. И говори: клянусь сердцем и душой, что не выдам этого места…
– Ни слова не скажу, – повторял Юношич, – ни человеку, ни стрыгону, ни холопу, ни бесу, ни хунгуру. А если нарушу эту клятву, то пусть Праотец меня покарает.
В хижине сделалось тихо и темно, как-то страшно, когда Юношич поцеловал Знак.
– Ступай уже. И не забудь о дратве, – проворчал Навой. – Идет жар, худо мне. Поспеши. А, еще одно, – схватил он юношу за рукав. – Возьми мой меч и ступай на другую сторону села, где у леса растет дуб, который вы зовете Правечным. Сунь меч в дупло, это знак для моих, чтобы пришли сюда. Только пусть никто тебя не увидит!
– Клянусь, господин! У меня честь и разум найдутся!
– У селянина чести и на полкварты нету. Ты не из рыцарей. Ступай!
Юношич медленно вышел, согнутый, будто рыцарский меч тянул его к земле. Шел, как сноброд, лугами, болотом, наконец, вдоль свежевспаханных клеткой полей. Закусив губу, с колотящимся сердцем.
Увидел село – и замер. Люди собирались на улочках, меж тынами; над Дубном стоял шум. Все готовились к приходу хунгуров. Прятали остатки богатств, выносили имущество из сараев и кладовых. Или просто глядели на юг, прямо в поля над речкой.
«И как я туда пройду? – задумался Юношич. – Увидят меня. Нельзя носить меч».
Подумал немного и повернул вспять. Нашел загон отца, луг, на котором темнели большие копны сена, приготовленного на зиму. Стоял и думал, сердце его сильно стучало.
Проклятые… Проклятые. В этом имени слышались крики убиваемых, запах крови, рев пожара.
Он смотрел на меч и не мог избавиться от странной мысли. «Вложу его в дупло – и они придут», – мелькало у него в голове. Но – кто? Зачем? И не хуже ли они хунгуров? Такое оружие, – он осмотрел клинок. Такое красивое, рыцарское…
Подумал и сунул меч в наибольший из стогов сена.
Теперь – за калачом. За дратвой, вербовой корой, за рогом, чтобы выпустить дурную кровь.
Он бежал. Все быстрее, задыхаясь.
Вернулся в хижину к вечеру. Перевязал Навоя. Ни слова ни сказал о том, что меч спрятал в стогу.
– Как думаешь, позволит отец нам взять лендийку в юрту?
Югун и Джочи возвращались с лугов и предлесья над рекой. Везли пустые колчаны и целые вязанки птиц – дроф, цесарок, тетеревов, цапель на перья, – подвешенных у деревянных хунгурских седел.
– У тебя ведь есть уши, и ты слышал, что он запретил нам приближаться к их женам, – ответил младший, Джочи. – Или тебе мало невольниц из аула?
– Субаши и Монге тоже стоят на зимовье, как и мы. Берут их женщин, если захотят. Каждую ночь – другую. А мы что?
– Отец запретил. Сказал: будет с селянами ссора.
– Говорил, говорил! Ты что думаешь, он долго еще будет править? Держись меня, брат, не пожалеешь. Глянь вокруг, тут все наше! Мы побили лендичей, покорили их, завоевали, они нынче – рабы великого кагана. Жизнь их – не ценнее, чем жизнь червя!
– Отец будет злится за такие слова.
– Злиться, злиться… – Югун выпрямился в седле и осмотрел село. – Я сам возьму! По праву воина!
– Кого?
– А хотя бы и эту, смотри, – хунгур указал на девку в белой камизе, обшитой тесьмой, с косами, обвязанными вокруг головы: девка шла дорогой в ту же сторону, что ехали они.
Югун хлестнул коня нагайкой. Подскочил к ней, объехал и развернулся, перекрыв дорогу. Она даже подпрыгнула, хотела отступить, но почувствовала на спине тяжелое дыхание крупной каурой лошади Джочи. Они кружили вокруг нее, тяжело дыша; Югун улыбался все шире, видя в глазах у девушки страх.
– И что тут за кобылка? – спросил Югун.
– Пустите меня, чего хотите?
– Чья ты? Вояна?
– Любка, дочка Пильчи.
– И где такие пильчата родятся?! – засмеялся Югун. – Садись, – протянул он ей руку. – Поедешь с нами.
– Не могу, оставьте меня, – она хотела пройти мимо его коня, но хунгур умело сдал назад, развернулся на месте, загородив ей путь.
– Будь же вежлива, милая кобылка. Я тебе вреда не сделаю!
– Оставьте меня! Пустите! Я никуда не пойду!
– Что, и в юрту, на пир не пожалуешь? Я – Югун, сын Тормаса, я тут стану править, понимаешь?
– Пропустите! – крикнула она. – Или я всех на ноги подниму!
Югун ударил коня пятками, двинулся прямо на нее, желая схватить за сплетенные косы. Но девушка вывернулась, как ласка. Вдруг припала к земле и мигом проскользнула под брюхом лошади Джочи! Так неожиданно, что тот даже пошевелиться не успел. А потом – бросилась бегом вдоль тына из лозняка.
Югун ожидал такого: хлестнул коня нагайкой и погнал следом. Хотел наехать на нее, просто стоптать; гнал в ярости, губы его с легким пушком под носом поджались, обнажив белые зубы.
Не сумел до нее добраться! Любка вдруг шмыгнула в сторону; схватившись за жерди, перепрыгнула через тын, исчезнув с пути. Покатилась по траве, вскочила и побежала снова – наискось через подворье к ближайшей хате.
– Стой, глупая! – крикнул Джочи.
– Хватай ее! Хватай! – орал Югун, разворачиваясь. – Хей-йя!
Чтобы преодолеть ворота, им пришлось взять разгон, отъехать. Югун погнал коня, заставил прыгнуть…
Конек Джочи затормозил, осадил перед воротами. И все это дало девке время на бегство. Любка добралась до дверей, слыша за спиной топот копыт, ворвалась в темную, задымленную избу и…
Кто-то схватил ее за пояс, стиснул, дернул в сторону и прижал к деревянным бревнам стены.
– Стой! – крикнула она. – Оставь меня! Я не виноватая!
– Тише! – раздался спокойный, низкий голос. – Тише, птичка. Прячься за меня!
Она почти почувствовала, как кто-то отпускает и запирает на деревянный засов дверь. Высокий, мощный мужчина в дырявом кафтане, в ноговицах и кожаных сапогах, с кинжалом у пояса. Загоревшее лицо, широкая, длинная борода и волосы, лезущие из-под шапки. Спокойные, печальные глаза.
Девушка видела его впервые в жизни.
Хунгуры уже напирали. Она слышала, как тот, старший, Югун, соскочил с коня, оказался у двери, сперва пнул ее, потом заколотил кулаком. Она слышала его громкое дыхание, чувствовала злость и… похоть.
– Отворяй, девка! – крикнул Югун. – Отворяй, а не то сожгу хату, поджарю тебя на огне, как нечестивого тууна!
– Успокойся, багадыр Югун. Отдышись, перестань вопить, как вещун на ветру.
– Кто ты? Отворяй!
– Это я, Бранко, ваш слуга.
– Наш раб! Ты что, для себя ее взял?
– Отец запретил вам приближаться к женам. Я выполняю его волю. Не открою.
– Тогда, – орал Югун с другой стороны, – нынче вечером распишу тебе спину моим кнутом. Я тебя в клочья порву, падаль, пес смердячий! Кабан нечестивый!
– Наказание приму покорно… но от руки твоего отца, багадыр. Ступай, убеди его, а пока что оставь этот дом в покое.
Югун шипел от злости. Прижатая к стене Любка слышала, как он обходит хату со всех сторон – видела в щели его блестящие глаза. Еще пару раз он ударил в дверь и успокоился. Вдруг раздался шорох, потом топот ног, наконец – застучали копыта.
– Уехали, – проворчал незнакомец, прижимая глаз к щели в дверях. – Но ты в опасности, пока они в селе. Пойдем, проведу тебя домой.
– Я вам благодарна.
– Пустое, случилось, что случилось.
– Вы не боитесь гнева Югуна?
– Я их раб, но сердце у меня свободное. Пока у них власть старого Тормаса, его сын может разве что ругаться и бить рабов. Потом… что ж, будет горячо. Но до этого еще нужно дожить.
– Я вернусь к отцу задами. Но вы, прошу, помогите мне еще кое в чем, – она заступила дорогу Бранку, просяще заглянула ему в глаза. – Один-единственный раз.
– Как раб, я привык слушаться. Говори.
– Найдите сына володаря. Он живет в хате неподалеку от того места, где встал аул…
– А я уже радовался, что ваше сердце свободно. Как его зовут, этого парня?
– Юношич, молодой, темноволосый. Единственный сын Вояна. Ступайте к нему и передайте кое-что от меня…
Она поднялась на цыпочки и медленно поцеловала Бранко в щеку. Он печально улыбнулся.
– Говори, девушка.
– Скажи ему, прошу, что я буду… буду…
– Будет ждать тебя вечером в старой халупе под лесом, на старом луге вашего отца, – повторил незнакомец. – Нынче вечером, едва только солнце опустится к деревьям…
Юношич не стал ждать, пока человек с рыжей бородой передаст ему все послание. Сердце ударило, словно молот. Халупа… Халупа, стучало в его голове, возвращалось, упорно, словно овод. Он не стал слушать дальше, просто развернулся и побежал. Выскочил из отцова дворища, за оградой Микулы повернул влево, на осенние серые луга.
Бежал, мчался. Перескакивал через плетни, несся по свежевспаханному, изрезанному сохой, битому мотыгами полю.
Задыхающийся и потный, потому что осень была жаркой, перепрыгивал он межи, миновал отару овец, двух худых мохнатых коровенок, что паслись на непользованных нивах. Солнце уже закатывалось, круглый красный диск касался деревьев…
Увидел Любку пред самой хижиной. Слыша его хриплое дыхание, она оглянулась; непросто было понять,