у.
Усталая артистка не слишком благоволила кавалеру: царственно позволив вручить ей укутанный букет оранжерейных розанов, она подозвала собственный экипаж и тут же исчезла.
Проезжая по мощеной булыжниками мостовой, молодая дама в задумчивости созерцала проплывающие мимо понурые питерские улицы.
Вернувшись в свою квартиру на Невском, она подозвала прислугу:
– Писем не было от Валерия Валерьяновича?
Ответ оказался неутешительным. Вот уже три месяца от него нет писем. Забыл? Ранен? Убит?
Лия Валерьяновна содрогнулась. Нет, нельзя так думать: тьфу-тьфу-тьфу. И еще – сохрани, Боже. Неясным образом в девушке уживалось церковное благочестие наравне с «православным язычеством». Где ты, Шевцов? Объявись.
Наступал последний предвоенный 1913-ый год.
Часть IIНе яростию твоею обличиши
Не прикасайтеся помазанным моим
и во пророцех моих не лукавнуйте.
Откуда источник греха, оттуда и бич наказания.
Якоже бо беху
во дни прежде
потопа,
ядуще и пиюще,
женяшеся и
посягающе,
до негоже дне
вниде Ное в ковчег,
и не уведеша,
дондеже прииде
воде и взят вся…
Глава 1Предвоенная столица
Жандарм метался от грузчика к грузчику, требуя объяснить, куда исчез агитатор – должно, укрыли, шельмы! Портовые рабочие разве что не смеялись ему в лицо. Здесь, на причалах, была их территория – территория потных, смердящих, дрянно одетых, матерящихся злых мужиков. Старший бородач, сминая рукавицы, слегка стукнул по днищу одной из многочисленных бочек: сиди, мол, пока. Едва жандарм покинул отделение порта, рабочие выпустили революционера.
Борис Афанасьевич Емельянов – а это был он – едва ли боялся ареста: что могло случиться хуже зрелища окровавленных лиц – его постоянного ночного кошмара? Но отправиться в участок – значит, повредить делу. Решительно он закатал рукава, берясь за социал-революционную пропаганду, дерзая загладить неизгладимое. Не к Таинству покаяния привели его стопы, а спустили в подполье. Днями он проводил беседы, убеждал и переубеждал, сеял сомнения, раздавал выпуски агитационных брошюр, а ночами – анализировал публикации теоретиков, писал статьи, редактировал и корректировал. От недосыпа он уподобился физиономией сычу. Скуластое вытянутое лицо как-то просело; куда девался недавний холеный облик? Откровенно говоря, бурной деятельностью Емельянов тщетно пытался заглушить укоры совести. Его не смущало очевидное противоречие: ленские рабочие выступили с экономическими требованиями, а он, в своем стремлении стать святее папы римского, подался к политическим. Может, подпитывала подсознательная надежда, что, исполнив долг перед убитыми (как Емельянов его понимал), он заслужит покой и вновь обретет право почивать без страшных сновидений.
Его усилия не пропали даром, будучи посеяны в почву, удобренную нищетой, нездоровым бытом, невежеством и грубостью. Емельяновское красноречие не было ясно простым рабочим, но их пронимала до костей его подвижная мимика, энергичная, будто заряженная электричеством жестикуляция и восторженные интонации. Рабочие верили человеку из другого мира, когда-то вхожему в круги аристократии: уж он-то знает, как там «наверху». Там все прогнило, а стало быть, приближая революцию стачками и протестами, они просто готовятся взять свое, незаслуженно отобранное злокозненными помещиками и фабрикантами. Со всей силой данного ему красноречия, Емельянов рисовал перед грузчиками, рассыльными, слесарями и ямщиками утопические картины вселенского счастья. Счастья без ненавистной знати, ростовщиков и их вооруженных защитников – этим отказано было в праве на существование. Совсем. Под корень.
Валерия Леонидовна, под руку с престарелым генералом от инфантерии Георгием Рафаиловичем Ковалевским, проходила по бальным залам великолепной поступью. Все знали, что у них роман, и приглушенно злословили за спиною. Но генеральский авторитет и влияние при дворе пугали болтунов.
Дама вошла в зенит женской прелести: горделивый стан, полноватые аппетитные плечи, безупречный цвет лица, контрастирующий с медными кудрями, покровительственный взгляд, приятная улыбка и тонкий, деликатный юмор. Во всем ее облике чувствовалась порода.
Валерия Леонидовна нынче не танцевала – к ней подходили на поклон, понимая и принимая ее негласное могущество. Красавица купалась в славе: настал ее звездный час. Она почти забыла мерзавца Шевцова, пренебрегшего ее прелестями и супружеским долгом – в том числе подкреплять своими растущими чинами ее светский статус. Только дневною скучною порой, между балами, давала она иногда волю мстительному воображению. Но при всем ее неограниченном воздействии на любовника, склонить Жоржика к тому, чтобы разрушить карьеру Валерия Валериановича она не могла – и это не давало ей покоя.
– Господин Ворохов, правда ли, что вас пожаловали чинами и перевели в столицу после личного подвига? Расскажите! – тормошили скучающие дамы генерал-лейтенанта – седого, прокопченного под азиатским солнцем немолодого господина.
– Милые дамы, военные происшествия не для ваших ушей!
– Ну отчего же, или вы нас за марципановых кукол считаете?
– Да как бы я посмел! – притворно протестовал господин Ворохов, признавая про себя их правоту.
Но в конце концов он загорелся и принялся увлекательно излагать известную легенду о том, как спас первую красавицу гарема бухарского верховного кашбеги от вооруженных нечестивых посягателей. Мужчины насмешливо ухмылялись, женщины ахали, в пределах пристойного.
Господин Ковалевский выслушивал вороховские истории с пониманием. Бывалый воин ведал настоящую цену награде за «личный подвиг» и знал, о чем Ворохов действительно умалчивал: во время дерзкой вылазки в афганский кишлак он вывел из крысиной ямы пленных, включая высокопоставленных российских сановников. Ныл с тех пор задетый в перестрелке бок, а поврежденный глаз утратил прежнюю зоркость.
Бал в этот раз удался: кавалеры были явно в ударе, да и дамы по живости не отставали от них. К утру усталые, затекшие ножки, стесненные туфельками, запросили освобождения – гости принялись любезно прощаться друг с другом, обещая непременнейше скоро собраться вновь, причем тем же удачным составом, едва ли осознавая, что механически, по привычке, производят на свет очередную учтивую и обязательную ложь.
Валерия Леонидовна с радостью распрощалась с отъезжавшими: ей предстояла изнурительная неделя визитов. Но такова жизнь, придется потерпеть.
В начале марта 1914 года генерал от инфантерии Ковалевский, не скрывая волнения, демонстрировал Илье Арнольдовичу Ворохову попавшую ему в руки секретную докладную записку бывшего министра внутренних дел, члена Государственного Совета господина Дурново. Адресованная Государю Николаю II относительно предполагаемого участия России в военных действиях против Германской Империи:
«В случае неудачи, возможность которой, при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, – социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна… <…>…социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению».
– Записка попала к Государю? – обеспокоенно спросил господин Ворохов.
– Не знаю… Но есть вероятность, что сей документ был Государем не прочитан.
– Невозможно представить, чтобы великая Россия без боя сдала Германской Империи Малороссию с Польшей и прибалтийские наши края, – возмутился Ворохов, – а новые колонии Германской Империи нужны позарез. Война неизбежна.
– Дорогой мой Илья Арнольдович… При всем уважении… Разве вы не видите – Россия не готова к противоборству? У нас только обозначился стабильный экономический рост; земельная реформа господина Столыпина, увы, была недостаточно масштабна, да и та только теперь начинает приносить плоды… Земельный вопрос на данный момент не решен. К сожалению. Крестьянство малоэффективно: в хозяйстве предпочитают до сих пор по старинке: лошадь, соха… Перевооружение и реформа армии произойдут не ранее 17-го года. Помяните также революционные брожения, слабость и, будем откровенны, неуклюжесть управления. Господин Дурново тысячу раз прав: в случае войны именно Россия приняла бы на себя главный удар; она, а не втравливающие нас в катастрофу союзники. Российская Империя менее всех заинтересована в войне!
– Позвольте… А союзнические обязательства? А защита братских славянских Балкан от Австро-Венгерского чудовища? А возвращение России в свои естественные границы, с Галицией и Карпатами? А выход к Средиземному морю? А Босфор с Дарданеллами, российский ключ к Европе?
– Государство в первую очередь обязано заботиться о своем населении и своих практических интересах. На расширение Империи у нас внутренних ресурсов нет. В настоящий момент. Всему свое время.
– Георгий Рафаилыч! Я – сугубо военный человек, а не экономист и не политик. Мне трудно разобраться, больно уж все напутано. Я за Веру, Царя и Отечество. Как Государь повелит, так и будет.