– Сергей Александрович… Вы так смотрите на меня… Мне неловко.
Всегда скорый на острое словцо, Дружной по-юношески запунцовел и не нашелся с ответом. Шевцов, приметив заминку, зычно крикнул ему через стол:
– Сергей Александрыч! Не желаешь провозгласить здравицу молодым?
Дружной поднял воспаленную голову и, вставая, принял бокал:
– Варвара Николаевна… Я бесконечно благодарен Создателю, что удостоен знакомства с вами. Вы – лучезарный Ангел, посетивший сей неприютный и страшный мир. Вы прекрасны и естественны, как тихий восход солнца на манящем надеждой Востоке. Вы сами не понимаете себе цены.
– Сергей! Зато я понимаю. Не перебарщивай с любезностью. А то, не дай Бог, приревную, – шутливо пригрозил Шевцов.
Сергей Александрович в неподдельной печали обратился к Шевцову:
– Валерий… Я искренне рад за тебя. Видит Бог.
И, не выдержав, присел, укрывшись от взглядов и поставив фужер. И добавил вполголоса, с непритворною горечью:
– Искренне.
Разом заговорив, гости выпили за молодоженов.
Выпроводив гостей, Валерий притянул жену за талию:
– Варенька, ты пользуешься сумасшедшим успехом. По-моему, бедный Сергий свет Александрович ошалел от твоего очарования.
Желанная супруга чуть коснулась припудренного сединою виска:
– Разве это важно? Для меня главное – быть любимой тобою.
Шевцов ухватил ее теплую ладонь, с жаром прижав к губам:
– Никому тебя не отдам.
Валерий с Варюшей растворились в любви, отдавшись ей сполна. Неодолимым океанским тягуном уносило влюбленных в открытое море.
В глубокой ночи, блаженно опустошенный и счастливый, Валерий полулежал на железной односпальной кровати, опираясь спиной о жесткую спинку изголовья и левой рукой обнимал податливую Варю, покоившуюся на его плече.
Прильнув к мужу, Варенька шептала возбужденно:
– А помнишь… там, в лазарете, где ты лечился… Когда я провожала тебя – у речушки?
– Я все помню, Варюша.
– И еще поцеловала тебя на прощание?
– Точно.
– Знаешь… Я тогда уже влюбилась в тебя… Девчонка, конечно, была несмышленая. И я тогда дала себе обещание: только за тебя выйду замуж… или ни за кого!
Валерий поцеловал Варю в лоб.
– А ты когда меня полюбил?
– Ну… я не помню. Наверное, давно, просто не сразу осознал.
– А когда осознал?
– Теперь уже трудно сказать… Мне кажется, я всегда тебя любил.
– А до того как ты меня встретил… Ту – другую… сильно любил?
– Теперь уже неважно. У меня никого нет ближе тебя. Спи, лапушка.
– А почему неважно? Не хочешь говорить?
– Любушка, здесь только мы вдвоем, пусть так и будет. Давай оставим призраки прошлого в прошлом. Не будем их впускать в нашу с тобою жизнь. Спи, спи, солнышко.
Валерий еще полюбовался на безмятежно спящую Варю и, тихонько высвободив занемевшую руку, отправился почивать на свой разбитый топчан. На душе было ясно, как в погожий довоенный день.
Глава 10Японский протекторат
Командующий пятой армией Томшин направил три дивизии рейдом по тылам атамана Семенова в Центральном Забайкалье. При поддержке Японии там была создана Забайкальская казачья республика. Красные партизаны, главным образом окрестные мужики, ненавидевшие японцев, таежными тропами проводили солдат к отставшим обозам и тыловым укреплениям семеновцев.
Захар Анатольевич в нетерпении предвкушал тот момент, когда последний японский захватчик покинет русский Восток. Он пока не знал, каких блестящих успехов добьется на этом поприще советская дипломатия – путем переговоров через подставную Дальневосточную республику.
28 марта 1920 года Учредительный съезд Забайкалья провозгласил создание Дальневосточной Республики. Многие территории были включены номинально: Дальний Восток, как и вся страна, напоминал лоскутное одеяло, где в каждом земстве правили всевозможные властители.
Гражданская и военная власть вручались многопартийному Временному правительству – до созыва Учредительного собрания. Последнее должно было быть созвано по завершении объединения Забайкалья с другими областями русского Дальнего Востока. Учредительному собранию предписывалось выработать и утвердить демократическую конституцию.
Негодующий на японскую оккупацию, Томшин, не раздумывая принял пост заместителя главкома Народно-революционной армии ДВР. Ему предстояло иметь дело с белогвардейцами, имеющими японскую поддержку. Особенно странен бывал облик некоторых японообразных «белоказаков», не владевших русским ни в малейшей степени. Рьяно взявшись за дело формирования армии по советскому образцу, товарищ Захар Томшин доведет ее численность к осени 1920 года до 100 тысяч человек. Именно он возглавит ее в походе на Читу, на Дальневосточную армию белых.
Вскоре ДВР получила признание РСФСР и установила дипломатические отношения с Японией. ДВР, национализировав природные ресурсы, заявила, тем не менее, о свободе торговли. На ее территорию ринулись американские дельцы.
– Захар Анатольевич! Вы меня узнаете?
– Никак нет.
– А я вас вовек не забуду. Вы меня от плети Гербера на фронте защитили, мы его еще цербером звали!
– Тот, что бойца бил…
– Это был я! Вас тогда разжаловали…
– Ну да… Березин, как же. Поближе теперь познакомимся. Как по батюшке?
– Ларион Кириллович.
– Вы, как я погляжу, в торговлю подались?
– Самое время! Хаос гражданской всем надоел, теперь тут национальное примирение, видите ли, жизнь налаживается. А я открыл трест по производству соды. Сотрудничаю с канадской фирмой. Как вы думаете… надолго здесь нынешний порядок? В большой России, говорят, военная диктатура, народ едва выживает. Может, и мы напрасно плечи расправили?
– Ларион Кириллыч, не напрасно: опыт ДВР коммунисты используют для восстановления экономики, это несомненно.
– Вы мыслите большими политическими категориями. А мы – люди маленькие, нам бы свое дельце на местах удержать.
– Будем надеяться на лучшее. Удачи вам, Ларион Кириллович. Честь имею.
Во Владивостоке японская контрразведка арестовала верхушку Военсовета пробольшевистского Приморского правительства, тайных членов Дальбюро РКП(б), – и выдала их белоказакам. Коммунистов пытали – товарищу Емельянову с товарищем Лазо приходилось терпеть самые страшные муки. После расстрела их тела сожгут в паровозной топке, произведя на свет миф о мученическом сожжении заживо. Высвободилась из земного заключения мятежная душа Бориса Афанасьевича – и некому помянуть.
Глава 11Крепость дружбы
Весной 1920-го оставшиеся клочки Кубанской армии Вооруженных сил Юга России на глазах таяли облаками в жаркий день. Шевцовская дивизия брала в плен тысячные подразделения, охотно сдававшиеся красным.
Увязавшись на фронт за мужем, Варвара осталась трудиться при санитарном поезде: рук, тем более профессиональных, катастрофически не хватало.
Наступало время решительной схватки с Русской армией Врангеля.
У Дружного застучало в висках: среди пленного медперсонала он узнал молодую Шевцову.
Женщина, присев, перебинтовывала раненому растрепавшуюся повязку. Дружной, жестом отослав охранника, подошел как можно ближе:
– Варя… Это ты… То есть – вы?
Варвара выпрямилась от неожиданности:
– Товарищ Дружной?
Дружной заозирался:
– Тише… Варвара Николаевна… Полковник Дружной, с вашего позволения.
– Господин полковник? Вы, наверное, очень способный, раз прыгаете через звания и ранги.
– На войне все по-другому. Ни слова больше! Я сейчас распоряжусь, чтобы вас отпустили со мной.
Варвара вошла за Дружным в белую часть избы. На деревянной кровати валялись наспех раскиданные, замусоленные дружновские вещи.
– А что, денщик у вас не прибирает?
– Денщик? Здесь такие потери… Всех на передовую… Вы как здесь?
– Осталась с ранеными.
– Боже мой, Варвара Николаевна, как это на вас похоже.
Варя пристально посмотрела на офицера:
– Сергей Александрович… Вы – перебежчик?
– Варвара Николаевна, умоляю… Здесь и стены имеют уши!
– И все-таки?
Дружной повинно склонил голову:
– Не судите меня строго, дорогая Варвара Николаевна. Я маленький человек, затерявшийся на страницах истории. Мечущийся в поисках истины…
– И что – нашли?
Дружной нервически взъерошил волосы, не отвечая.
– Нашли? – напирала Варя.
Сергею Александровичу почудился скрытый упрек в голосе.
– А вы, Варвара Николаевна? – с вызовом обратился он.
– Мне известна истина, – с невозмутимым спокойствием констатировала женщина.
– Да?! – Дружной, взвившись, резко приблизился к ней. – Немногие претендуют на познание истины. Может, просветите вашего покорного слугу? И в чем же, по-вашему, заключается истина, любезнейшая Варвара Николаевна?
– Не иронизируйте. Дело не в моем скромном мнении, а в объективной реальности. Заметьте: вы сейчас вопрошаете, как когда-то Понтий Пилат.
– Так точно! Так что есть истина?
– Раз уж вы в курсе данного библейского сюжета, то и ответ вам прекрасно известен.
– Ах да… «Аз есмь путь, и истина, и живот». Амбициозно. Помню-помню.
– Ничего потешного, Сергей Александрович. Вы спросили – я ответила. Я думала, вам нужно. А вас ответ как раз и не интересует. Зачем тогда спрашивать.
– Простите, Варвара Николаевна, я не имел в виду вас обидеть.
– А вы не меня затрагиваете. Поэтому просить прощения вам следует не у меня.
– Ну, хорошо… оставим пока-с… А что же мне с вами делать? Знаете что? Мы представим вас столичной медсестрой гражданской больницы… И я поручусь за вас. Сейчас организуем. Только будьте бдительны… без откровенностей! От вас теперь зависят наши жизни.