С ПЕСЕННОЙ КЛЮКОЙ
Где же быть вам? Где вам быть уместней,
Бедные, бездомные вы песни!
Вера Меркурьева
1. «Давно я знахарки личину…»
Давно я знахарки личину
Таскаю с песенной клюкой.
Давно пора бы в домовину
Костям усталым на покой.
Да не уйти, пока другому
Не передать проклятый дар –
Той песни жуткую истому,
Тот непроглядный морок чар.
И я с мольбой, и я с тоскою
Пытаю по чужим дворам:
Кому я слово колдовское,
Кому я силу передам?
Она иному не по нраву,
Она другим невмоготу.
Кто бросит счастье, как забаву,
За окаянную мечту?
Ответа нету от неровни,
Не по плечу им тягота.
Но будет время – выйдет кровник
И примет дух из уст в уста.
И станет он, как я, по чину
Глухою ночью ворожить,
И заговаривать кручину,
И сердце дремою сушить.
А спозаранок – выйдет в поле;
Как я, поклонится горам –
И хлыснет песней властной воли
По четырем лихим ветрам
2. «Круг тополей карнизом…»
Круг тополей карнизом
Край неба оболок –
И свод небесный близок,
И закопчен, и низок.
Как в доме потолок.
Под этим черным небом,
И с черною тоской,
Куда – не зная, слепо
Идешь, такой нелепой
И маленькой такой.
Не вихрь свеет тучи,
Не гром их распахнет –
Разлив твоих созвучий,
И гневный, и певучий,
На темный мир плеснет.
И вот – смотри: всё ниже
Спускают Млечный мост,
Всё ближе он и ближе.
Иди к нему, иди же –
Вставай во весь твой рост.
Дрожит лучами песня –
Прибоя перебой –
Поет огнями бездна.
А где земля? Исчезла
В лавине голубой.
Еще одно мгновенье
Не внемля, не дыша,
Еще одно биенье –
И, в смертном упоенье,
Из тела вон душа.
Но кто-то сердце тронул
Тревожно и легко.
Мигая, звезды тонут,
И виснет синий конус
Беленым потолком.
3. «Люди любовь берегут…»
Люди любовь берегут,
как бьющуюся посуду:
случается, разобьют,
погрустят – и позабудут.
Склеит сердечный изъян
другая им дорогая.
Никто не любит, как я –
не забывая.
Поэты пишут стихи,
для книги или журнала,
горе и радость их, и
тайна – без покрывала.
Я же, ото всех тая,
песенный дар проклинаю.
Никто не пишет, как я –
умирая.
4. «Беспокоен и бестолков…»
Беспокоен и бестолков
Ход и дней и ночей обычный.
Мелочей или пустяков
Калейдоскоп мозаичный.
Стук у двери. Прошу присесть.
Разговоры тошней бессонниц.
Неужели где-нибудь есть
Сон о стихе, сон как солнце?
Помнишь, сердце, как бился стих,
Отвечая стенаньем: – слава! –
Чуть касалися струн твоих
Руки волхва – Вячеслава?
И мучительной песни жуть –
Той, неслыханной и неспетой –
Жгла кружительный страшный путь –
Опустошенья кометой?
Ой, крутая дуга крива,
Замыкающая две даты:
Восемнадцатый год – Москва,
Владикавказ – двадцать пятый.
И не знаю, что было въявь:
Тот пожар, или эта плесень,
И зачем не сгорела я
В огневороте песен.
5. «Глубокая, темна подземная река…»
Глубокая, темна подземная река –
несчетные века
Смывает, подточив, на зыбкие пески
гранитных глыб тиски.
Слепая, роет путь сквозь тяжкие пласты.
Не так ли, песня, ты
Годами кроешься в неведомой глуши
израненной души?
Безмолвна песнь, смутна и далека –
подземная река –
Ты силою сильна, ты волею вольна,
ты вся полным-полна.
И через столько мук, и через столько лет
на белый выйдешь свет –
Узнать, что вся любовь, и боль, и красота
великая тщета.
А там – уйти ль опять в сыпучие пески,
до гробовой доски,
Иль к моря синего незыблемому дну
унесть свою волну?
Тоска или река – не всё ли ей равно,
раз было ей дано
Сломить подземного молчания печать —
и песней прозвучать?
ЛИШНИЕ ОГНИ
«Это будет когда-нибудь очень просто…»
Это будет когда-нибудь очень просто –
Постучит почтальон под моим окном:
– Из Америки вам долларов до ста, –
И вседневная явь покажется сном.
Сахар, хлеб, дрова, башмаки и платья –
Словно елочный в детстве запляшет круг.
И всего чудеснее, буду знать я,
Что за этим за всем скрывается друг.
Это будет как-нибудь очень просто:
Буду вечером грызть урок точно кость –
И войдет в мой дом, не с Млечного моста,
С нашей улицы грязной нежданный гость –
Тот, чей голос дальний-лебедя пенье,
Чьей руки так жжет нетающий лед –
И на веки веков станет мгновенье,
И на веки веков оно не прейдет.
Это будет как-нибудь очень просто:
Остановится сердце, устав жалеть –
Останется легкий маленький остов
Под землей родимой бесчувственно тлеть.
А над ним, в спокойной тени погоста,
Будут птицы летать и дети играть.
Это будет как-нибудь очень просто.
Только долго ли, долго ли еще ждать?
ОСИНКА (Из цикла «Души неживых вещей»)
Осиику – под корень топорами-рубилами,
Осинку – во скрежет многозубыми пилами,
Осинку – в машинку, на остренькие ножички,
В два миллиметра палочка, тоньше – ни крошечки.
Осинке головку ущемит злополучие –
Да в серу, да в фосфор, да в едкое, в горючее.
Где спички? надо примус, папиросу или печь,
Полоснут, и затопчут, и забудут – лишь зажечь.
Ах, стать бы мне спиченькой и, в муке упорствуя,
Зажечь сердца чужие, холодные, черствые!
Согласна быть срубленной, на части распиленной,
Пронизанной горя горючею извилиной,
Согласна быть смятой, раздавленной, загубленной,
Истоптанной, забытой, брошенной, нелюбленной,
Сверкнуть на миг – и погаснуть, не сгорев до конца,
Не узнав, как теплы мной растопленные сердца.
«Своей вы меня считаете?..»
Своей вы меня считаете?
Простой – как вода, как соль?
Не знаете вы, не знаете,
Какого я чина голь.
Приветливою, улыбчивой –
Я по милу хороша?
А нет заразы прилипчивей,
Чем эта моя душа.
Заботливою раделицей
Вы чаете меня – да?
А я рождена Метелицей,
Погибелью повита.
Любовью неописуемой
Дарю я на малый час —
И до неба вознесу я вас,
Чтоб о землю грянуть вас.
О, тварь моя земнородная,
Подательницею благ
Не чтите меня — свободна я
От благости и от зла.
КОЛЯДА
Что ни взять – как будто не такое:
Мед не сладок, соль не солона.
Всё спокойно – а вот нет покоя.
Жизнь есть – а на что она?
Иди ствол ветвей уже не держит,
В засуху до времени сотлев?
Ты не медли, туча-гром, теперь же
Даждь дождь жаждущей земле.
Кто – мечтатель – легко раздвинул
Стены тесные душной клетки?
Кто – свободный художник – кинул
По стеклу ледяные ветки?
По-за ветками, над кроваткой,
Тени прячутся втихомолку,
А заря уж глядит украдкой
На разубранную на елку.
Заплясать звездой на макушке,
Погрозить темноте: – не мешкай! –
И наметить спящей подружке
Прямо в глаз золотым орешком.
Сон-дрема, не смыкай ресницы,
Дай сбежать босиком с постели.
Не скрипите вы, половицы,
Не цепляй, моток канители!
Леденец откусила: сладкий…
Ухватила зайку за ушки –
И бегом, поджимая лапки,
В пуховое тепло подушки.
А во рту – хрусты сладкой смолки,
А в руке – зайчонка колышет,
А в глазах – то ли блестки с елки,
То ль с окна хрустали ледышек.
Жжет гортань воздух раскаленный,
Ранят ноги острия камней.
Только бы глоток воды студеной
В темной балке, у истока дней!
Но не медлит странная – и дальше
Держит путь к высоким воротам,
Где рука, не знающая фальши,
Точный счет ведет делам и дням.
Нескончаемы тени ночи,
Несдвигаемы стен ограды,
И во все несчетные очи
Смотрят ярусные громады.
Наверху, у зажженной елки,
Все свои, всё свое, родное.
А внизу, у замочной щелки,
Всем чужая, и быть одной ей.
Налетел мотор, как угроза,
Неживым обдавая блеском.
Закружились иглы мороза
На свету нестерпимо резком.
Наверху – слова точно пенье,
И улыбки – цветов дыханье.
А внизу – неподвижной тени
Одиночество и молчанье.
И не знают они, за дверцей –
Им и знать, пожалуй, не надо, –
Что у тихой тени есть сердце,
И какая в том сердце радость.
Да сама она не постигла –
Снег кругом иль белые розы,
И сверкают мороза иглы
Или счастья светлые слезы?
Дня шаги тяжеле и короче.
Норы зверь покинул, рыба – плесы.
На сухие поймы доброй ночи
Пали освежительные росы.
Но не медлит странная – и снова
Держит путь по иглам волчца
В те края, где светом дышит слово
О любви, не знающей конца.
Из цикла «ЛЮБОВИ ПЛЕН»
1. «Моя любовь не девочка, что зарится…»
Моя любовь не девочка, что зарится
На молодости смех и лепоту.
Моя любовь уставщица и старица
В монашеском, в раскольничьем скиту.
Она строга – не молвит слова лишнего,
Потупленный не часто вскинет взгляд.
Она бледна, и только губы, вишнево
На лике рдея, точат тайный яд.
Увидит грех – от страха не опомнится,
А на нее подумать – и не смей!
Но ты не верь смиреннице и скромнице,
К ней по ночам летает вихрем змей.
Как прилетит, да о пол как ударится,
Да кликнет Дивьим кликом от окна –
Моя любовь не постница, не старица,
А Соловья-разбойника жена.
И страстной мукой мается и тешится
Моя любовь потемочной порой,
Творя закон – угодница и грешница –
Лихой забавой, смертною игрой.
А утро чуть – по писанному, петому
Она стоит и молится – кому?
Любимому ли, благостному Этому –
Иль милому и страшному Тому?
2. «Тонкий бумаги лист, чуть-чуть керосину…»
Тонкий бумаги лист, чуть-чуть керосину,
щепка сухая, горсточка темных углей –
как мало надо, чтоб не совсем застынуть
на олютелой, глухой, как мороз, земле.
Из-под ресниц взгляд, голос, от дрожи шаткий,
скажут ли онемелому сердцу: оттай –
мало нам, мало – жизнь всю без остатка,
мало этого, мало – смех, песни отдай.
Станешь худым, бледный, станешь седым, тихий,
встанешь – изнеможен, ляжешь – как в белый гроб.
Нет в мире руки – у любви, у волчихи,
у ненасытной, добычу исторгнуть чтоб.
3. «Под вечер солнце холодней»
И долго нежная заноза
Шипов любви не отдает.
Вячеслав Иванов
Под вечер солнце холодней,
К закату глуше дышит роза,
Лишь та любовная заноза
Язвит больней на склоне дней.
Рокочет гром, гремит обвал
Там, над моей глубокой шахтой.
Я только слышу тихий шаг твой –
Морских глубин лавинный вал.
Слепа бесшумная тоска
Ко всем огням земного шара.
Я только вижу тень загара
На нежной коже у виска.
Не откреститься у икон,
Не отмолиться за обедней.
Знать, нежный шип любви последней
Анчара соком напоен.
4. «Все-то романические нити…»
Все-то романические нити
Налицо, мне сердце сетью кроя:
И уклон наперерез событий,
И герой космического строя,
И влюбленность – стрелки устремленье
К полюсу, упрямая загадка –
И страданье – от несовпаденья
Зримого и мнимого порядка,
И борьба – хоть отбавляй, довольно –
Между мной-собой, другим-собой, ах, –
Как томится сердце, безглагольно,
Беспредметно, в частых перебоях.
Только нет в колоде карт фатальных
Дамы Пик, моей зловещей масти.
Нет ее – безжалостныя Тайны,
Нет ее – владетельный Страсти.
Водоем – но без воды стеклинок,
Полночь, но безлунна и беззвездна,
Пышный пир торжественных поминок,
А по чьей-то по душе – безвестно.
Оттого и вся я так обманно
У причуд во власти, у пристрастий,
Что не сшиты моего романа
По листам разрозненные части.
Будет ночь: войдет она и станет –
Дама Пик, владетельная Карта –
И в лицо мне древняя заглянет
Родина моя – Ариаварта –
Там, где в смерти неотступной дружен
Со змеиным жалом зверя коготь,
Там, где жены за убитым мужем
Уходили огненной дорогой.
Эго я – молитва богомольца
И проклятье преисподней раю.
Эго я свои сжимаю кольца,
Нежно обвиваю – убиваю.
Кто-то ляжет жертвой тяжеб давних
Даме Пик, владетельнице прочих?
Первый встречный паренек-забавник,
Первый встречный ласковый молодчик.
Усмехнется милый в смертном лязге,
Беспощадной нежности уликой.
И пойдем – трагические маски –
Вместе мы на суд Любви великой,
Там узнать, что душная пещера,
Где зарыты Дамой Пик мы двое –
Только рама узкого размера
Для романа мирового строя.
ЛУЧИНКА
1. «Лучинка, щепочка белая…»
Лучинка, щепочка белая,
Занозистая, бескорая!
Вы, рученьки неумелые,
Лучину щипать не спорые.
Ножом-колуном по дереву,
Железным я по смолистому.
Раздайся, древное черево,
Ты брызни седыми искрами,
Зажгись, задымись угарами,
Лучинка, с конца обуглена.
Займись, моя песня ярая –
Надрубленная –
Разлейся хохотом-рокотом,
Огнями сверкни потешными –
И прочь пропади ты пропадом,
Как щепка, дотла истлевшая.
Лучинка сухая, дымная,
С огнем да с железом дружная.
Ты песня глухая, зимняя,
Безумью ряжена-сужена.
2. «Лиходей не спит, ворожит…»
Лиходей не спит, ворожит,
Привораживает,
До мозга костей людей леденит,
Промораживает.
По спине бежит холодок
Зыбью-дрожинами.
Зябко кутает дырявый платок
Плечи съеженные.
Чародей манит у крыльца
Под окошечками:
– Выдь на улицу, разгорись с лица,
Стань хорошенькая. –
Про себя с немилым бранюсь,
Перебраниваюсь,
За печуркой от него хоронюсь,
Ухораниваюсь.
– Поклонюсь тебе, сударка,
Подарочками:
Снеговой парчой, хрусталями льда –
Чем не парочка мы? –
Протопить бы печь. Всю свело –
А ни поленышка.
– Поживи со мной. У меня тепло
Как за всенощною. –
Старый поп нараспев канон
Проговаривает.
Так и клонится сон в земной поклон,
И размаривает.
Кто стучит у святых дверей?
Кто на паперти там?
– Отвори скорей, я озяб, согрей.
Что ты взаперти-то? –
Ах, не в церкви, в лесу жарой
Убаюкивает.
Дроворуб по дереву топором
В лад постукивает.
– Что ты спишь? Отвори скорей,
Я под вьюжинами. –
Мои руки жмут засов у дверей,
Мои стуженые.
Седокудрый, с вязанки щеп
Лед оттопывает.
– Ты с морозу иль со сна ослепла?
Сокол около. –
Юн – не стар, златоус – не сед,
В шубе окоротень,
Лиходей стоит, молодой сосед –
Или оборотень?
И тепло двоим у огня,
И не в памяти мы.
Чародей отогрел, занес меня
Искр заметями.
3. «На рынке на Смоленском…»
На рынке на Смоленском
Пройдуся по рядам,
Купилам деревенским
Недорого продам.
А ну, поройся в хламе:
Для парня-простеца
Есть цепь с часами – память
Покойника-отца.
А ну, потешь сердечко:
Для сватанных невест
Есть братнее колечко,
Есть материнский крест.
Отдам ни за полушку,
Для легкия руки,
Из-под голов подушку,
С ноги да башмачки.
А ну, глаза приблизи:
Иконка хоть куда.
А вот – спаситель в ризе,
А вот – кому продам?
Не надобно. Нет дела
До нас ни здесь, ни там.
А вот – живое тело,
А вот – кому продам?
На нас не смотрят с неба,
Давай, что ни на есть:
Одну горбушку хлеба
За всю девичью честь.
Пойду с пустой сумою
Я с рынка налегке.
А стыд – а стыд омою
По глубь в Москва-реке.
4. «Хлеба нет – зато жасмин цветет…»
Хлеба нет – зато жасмин цветет.
Хлеба нет – зато раскрылись розы.
О, клянусь, от сердца – не для позы –
Я скажу: пускай еще сожмет
Волчья хватка лютой нищеты,
Обрывая нити жизни хилой –
Если и над грешною могилой
Те же непорочные цветы.
5. «Опять я у печки дымной…»
Опять я у печки дымной,
Сырые не горят дрова.
За окном – улицы зимней
Безжалостная синева.
Скрывают неровный трепет
Блуждающие огоньки,
Их душат в железном склепе
Тускнеющие угольки.
А всё же снег ненадежен,
Примятый на бегу ногой.
А всё же кем-то встревожен
Нетронутый его покой.
Ах, знаю, знаю сама я,
Что в землю норовит январь,
Что скоро, льдины ломая,
Весенний налетит дикарь.
Махнет – и зиме кончины
Ни ночью не избыть, ни днем.
Дохнет – и мои лучины
Займутся золотым огнем.
6. «У камина такая нега…»
У камина такая нега,
Но не топлен пустой очаг.
Вышла Дама белее снега
Постеречь запоздалый шаг.
Пусть бушует и воет вьюга,
Пусть не видно ни зги вокруг –
Но подруга услышит друга,
Но увидит подругу друг.
– Госпожа, красоте довлеет
Горностаем плечи облечь. –
– Рыцарь, мех снеговой не греет
И не топлена в доме печь. –
– Вам печалиться, Дама, рано:
Я возьму пилу и топор –
Кто удержит мессир Бертрана
Распилить хозяйский забор? –
О, как ярко во тьме пылает
Разгорающийся камин!
Дыма струны перебирает,
Вторит пением паладин.
Он клянется – живым иль мертвым,
Но являться на милый зов.
Столь к достойным приводит жертвам
Нас возвышенная любовь.
А хозяин зубами ляскай,
Но за кражу в суд не зови:
Это нынешняя увязка,
Смычка холода и любви.
7. «Разве это я – в обносках рваных, старых?..»
Разве это я – в обносках рваных, старых?
Я – на деревяшках искривленных?
На моем новом платье – пояс Тамары,
Мои башмачки – с ножек Миньоны.
Мое ли то лицо – в морщинок пене?
Мое ли тело болит, немея?
Я улыбаюсь – как Princesse Lointaine,
Иду танцуя – как в сказке фея.
А вы, глаза слепые, не узнаете
Меня – Психеи – сквозь эти латки.
А вы лохмотьями с жалостью зовете
Моих одежд священные складки.
8. «Промчался Новый год к буйной встрече…»
Промчался Новый год к буйной встрече,
А мы отстали на тринадцать дней –
И по старинке правим, без огней,
Без шума и вина, Васильев вечер.
Смолистый жар из горла узкой печи,
У образов дрожание теней,
Звон ложечки о блюдечко слышней –
И жизнь проводить нам больше нечем.
Так. Правильно. Когда земли разброд
Вбирал живых в разверзнутые щели –
Ведь это наши косточки хрустели.
Теперь, с землею вместе, мы осели.
Свой новый дом строит новый род
На нас, на нас – в старый новый год.
9. «Где-то на горах азалии цветут…»
Где-то
На горах азалии цветут.
Темный друг принес мне их дыханье.
Зыбкое сиянье
Солнечного света
Ветки, золотея, льют.
Стены узкой жизни не теснят, не жмут,
Разошлись, как в небе тучи. Это
Потому, что где-то
На горах азалии цветут.
10. «И опять ты,белая, цветешь…»
И опять ты, белая, цветешь,
И опять зовешь ты и волнуешь,
Лепестками руки мне целуешь.
Дождевую стряхивая дрожь,
Вся в слезах ты, белая, цветешь.
Сморщенная, старая кора,
Сучья узловатые, кривые,
Вы сегодня юные, живые –
А ведь были мертвыми вчера.
Ты ли это, хмурая кора?
Чья печаль – неверная вдова –
К новому томленью сердце клонит,
Лепестками осыпаясь, ронит
Неумело-нежные слова –
Ты ли, неутешная вдова?
Чудо из чудес, весна – любовь,
Дерево и сердце – не тебе ли
Вверившись, – отдать не пожалели
Белую и пурпурную кровь? –
Радость мира, вешняя любовь.
СОНЕТ С КОДОЙ (Силуэт-Акростих)
Его глаза – упрямца и фантаста –
Волна седая резче бросит в тень.
Гнетет его Шекспиров белый день,
Ему любезна ночь Экклезиаста.
Но покидает замкнутая каста
Иерофантов тайную ступень
И в жилах бродят зной, и хмель, и лень
Авантюриста – lapsus – оргиаста.
Ревнивый спутник музы Кифарэда,
Хитросплетеньем речи изощрив,
Иронией мечту испепелив,
Пленен в кругу ритмического бреда, –
Помимо мира – чуждого соседа –
Он вечно видит двуединый свив:
В ужасном – красота. Химера – Леда.
Из цикла «ЛИСТИКИ»
Зеленые
1. «И в том же сердце та же горесть…»
И в том же сердце та же горесть
Всё так же клонит ветви лет,
И старых лип седая прорезь
Тихонько ронит желтый цвет;
И тот же старый, вечный Пушкин
Среди играющих ребят,
И старых, вечных рифм игрушки
Нам так же сердце веселят.
Онегин. Моцарт и Сальери.
Стихи читаем наизусть.
И шорох строф – какая прелесть! –
И шелест лип – какая грусть!
2. «Такая сизая мгла…»
Такая сизая мгла
Давила, скукой душа,
Что пыльной тряпкой легла
Истрепанная душа.
И вдруг из-за мглы туч,
Да из-за тоски гор –
Как будто бы кто ключ
Повернул на простор –
Такой золотой дождь
Вкось, сквозь солнце, хлестал,
Что каждый простой хвощ
Папоротником стал.
Самоцветов воза
Такие с небес свез,
Что у всех на глаза –
Голубой огонь звезд.
И та, что была тряпье,
Тащившееся в пыли,
Свободу и радость пьет –
Живую воду земли.
3. «В неясности незавершенных линий…»
В неясности незавершенных линий
Незамкнутый овал, неполный круг –
Плывет, осеребрен, небесный струг
Воздушною рекою тускло-синей.
То спрячется под дымку – словно иней
Морозный опушит изгибы дуг,
Всё матовей, бледнее он – и вдруг
Светло скользит над снеговой пустыней.
И самую простую в мире вещь
Он скажет мне, загадочен и вещ,
Приманчивый и ласковый насмешник:
Что больше нет в колоде зимней карт,
Что вслед за февралем наступит март
И первый расцветет в горах подснежник.
4. «Покрасил воду в зелень-цвель…»
Покрасил воду в зелень-цвель
Шальной, блажной апрель.
Он солнце на ночь потушил,
Он почки распушил,
По ветру звезды разбросал,
На тучках заплясал
И кажет, в небе чуть отверст,
Свой тонкий лунный перст.
А двое шепчутся внизу
О том, что ночь в лесу,
Что мило вместе петь и жить,
Что весело любить,
Что в сердце лень, и смех, и хмель,
Что он влюблен – апрель.
5. «Луна чуть видимая сквозь тумана…»
Луна чуть видимая сквозь тумана.
Все очертания будто лгут.
Не скажешь – поздно это или рано,
В цвету деревья или в снегу.
Уйти бы в зыблющиеся просторы,
Вести всю ночь (которая миг)
Воображаемые разговоры
С несуществующими людьми.
Ловить бы скрадываемые звуки,
Неразличаемые слова,
Прохладой веющие струнно руки,
Прикасающиеся едва.
Бродить бы спящею наполовину,
Пока не станет совсем легко,
Растаять Яблоновою снежиной,
Глотая лунное молоко.
Желтые
1. «Мой светлый золотой лучик…»
Мой светлый золотой лучик,
И ты для меня погас.
Как жизнь нас без конца учит,
Что нет своего у нас.
Из золота литой листик,
В жемчужной росе берилл –
Чем песнь моя была мглистей,
Тем ласковей ты светил.
Ты жизни моей двух терций
Был спутником на груди,
Ты слышал, как мое сердце
Останавливалось почти.
Свидетелем смертной вести
Ты был для любимых глаз.
Зачем ты не тогда — вместе
С ними — для меня погас?
Судьбе ты принесен жертвой –
Нерадостной Госпоже.
Красуется теперь герб Твой
На чужом сердце уже.
В забвении глухом чувств
О малом жалеть смешно.
Но если кругом всё пусто,
Мне так без тебя темно.
2. «Листья по земле хрустами шебаршили...»
Листья по земле хрустами шебарши ли,
с деревом расставаясь, озимь празднуя:
– Мы всё лето, листья, кровь Солнцеву пили,
оттого мы, листья, осенью красные.
Всё, что мы любили, в милости, в ярости,
смолоду копили – отдаем в старости.
Оттого, говорят, нет душевреднее,
жарче любови, как любовь последняя.
3. «Не с дерева лист падает по осени…»
Не с дерева лист падает по осени,
Не туча седатая в небе пенится,
Друг говорит подруженьке на росстани
Таковое реченьице:
– Ты замуж нейди, душа, за богатого,
Ни за бедного, а ни за красивого, –
Повысмотрели бы тебе, засватали
Что ни на есть счастливого! –
Белка поскакивает с веток на ветки,
Спесивится люба: – Этого, да того!
Невидаль – удача! всем вам на завидки
Повыйду за богатого!
Лес кроет землю червонными листьями –
Было б теплей под снегом выстаивать.
Богатый оденет – груди б не выстудить –
Шубою горностаевой! –
Друг говорит подруженьке на встретинах:
– Было поле золото, стало медново,
Что же, душа, не сделала как метила —
Вышла-таки за бедного? –
– Милый пройдет – солнце взойдет над грозами,
глянет – и без шубы тепло морозами.
Где реке ни течь – а до моря чистого,
Кого сердцу ни любить – любить истово. –
4. «Капитан, ссыпающий золото...»
Капитан, ссыпающий золото
В зеленую дрожь пруда.
Ревниво память уколота:
Такой же, как тот – тогда.
Мучительно разрешается
Сожженных губ немота,
И песня смолой скипается,
Такая ж, как та – тогда.
Глаза под ресницы спрячет он –
Затмится, взойдя, звезда –
И сердце зажимом схвачено
Тоски – такой, как тогда.
Неправда. Не повторяется
Ни лист, ни любовь, ни сказ,
И всё, что с нами сбывается –
Свершается в первый раз.
И если солнце померкнуло
При свете вот этих глаз –
Мы жизнь разобьем, как зеркало,
В последний — и в первый раз.
5. «За полночь, а всё дремота…»
За полночь, а всё дремота
Не смыкает глаз.
Сердце без толку, без счета
Свой молотит сказ.
Не снега в полях белеют –
Не белы снежки –
То под летним ветром мреют
Тополей пушки.
Не седые те волосья
В русой той косе –
А пшеничные колосья
Поутру в росе.
Не запалые изъяны
Пожелтелых щек –
А по белому румяный
Яблочный бочок.
Эх, когда ты, сердце, где ты
Свой окончишь сказ?
А и впрямь до бела света
Не сомкнуть мне глаз.
6. «Белые косматые пчелы...»
Белые косматые пчелы –
Реющий, слепительный рой –
Кроют обнаженные долы
Белой восковой пеленой.
Белые бурмицкие зерна
Сыпятся с мутной вышины,
Землю убирая – по черной
Рясе – фатою белизны.
Белая пчела – золотою –
Летом сберет цветочный мед.
Белое зерно той весною
Колосом пшеничным взойдет.
Сны мои, вспышки и улыбки –
Тающий, мелькающий рой –
Реют, переливчато-зыбки,
По-над опустелой душой.
Думки мои – нет их безвестней,
Сны мои — нет у них лица –
Станут перелетною песней
В сердце бродячего певца.