В следующее мгновение корабли столкнулись. Вряд ли это можно было назвать ударом. Лишь сильная вибрация пробежала через переднюю часть «Титана», от киля до фок-мачты. На палубу дождем посыпались обломки рангоута и мачт, обрывки парусов и канатов. Затем вдоль бортов парохода проскользнули две темные, быстро погружающиеся массы — части корабля, разрезанного могучим «Титаном» надвое. С одного из этих обломков, на котором все еще горел фонарь, освещавший мостик, заглушив какофонию ломающегося дерева, воды, рвущейся в трюм тонущего судна, и отчаянных человеческих воплей, донесся отчетливый крик:
— Хладнокровные убийцы!.. Да покарает вас Бог!.. И вас, и ваш закованный в металл мясницкий нож!
Тьма поглотила обломки судна, а рев ветра заглушил предсмертные стоны несчастных. «Титан» вернулся на прежний курс. Никаких приказов остановиться или развернуться, чтобы оказать помощь, не последовало. Переключатель машинного телеграфа по-прежнему находился в секторе «полный вперед».
Боцман взбежал на мостик, чтобы получить инструкции.
— Выставьте людей у всех дверей и в переходах между отсеками. Всех, кто попытается выйти на палубу, отправляйте в штурманскую рубку. Прикажите дежурным матросам фиксировать, что могли увидеть пассажиры. И как можно быстрее уберите эти обломки с палубы.
Голос первого помощника был хриплым и дрожащим, а поспешные «да, сэр, слушаю, сэр!» боцмана звучали сдавленно.
4
Человек, находившийся в «вороньем гнезде», имел возможность лицезреть трагедию с самого начала, когда паруса обреченного судна показались из тумана, и до конца, когда последний спутанный клубок снастей был сброшен за борт его товарищами по вахте. Когда пробиличетыресклянки, он спустился на палубу, настолько обессиленный, что по пути запросто мог сорваться вниз и разбиться. Его уже ждал боцман.
— Доложи об окончании вахты, Роуланд, — сказал он. — И сразу же иди в штурманскую рубку.
На мостике, когда он сообщил свое имя, первый помощник схватил его за руку и повторил приказ боцмана. В штурманской рубке матрос обнаружил капитана «Титана». С бледным и напряженным лицом тот сидел у стола, а вокруг него толпились все, кто нес вахту во время столкновения, исключая только старших офицеров, рулевого и впередсмотрящих. Кроме того, в рубке находились дежурные по каютам, кочегары и котельные машинисты из машинного отделения, а также несколько фонарщиков, сигнальщиков и младших матросов, койки которых располагались в носовом кубрике. Все они были разбужены ударом огромного пустотелого тарана, внутри которого им довелось жить.
Три помощника старшего плотника стояли в дверях, держа в руках измерительные футштоки. Их только что продемонстрировали капитану. Точнее, то, что они совершенно сухие. На лицах всех присутствующих читалось одно и тоже — ожидание и ужас. Старшина, вошедший следом за Роуландом, сказал:
— Инженер в машинном отделении не почувствовал удара. сэр. В котельном отсеке тоже все спокойно.
— Дежурные отрапортовали, что никакого беспокойства в пассажирских каютах не отмечено,— проговорил капитан.— А что там с третьим классом?
Один из дежурных вышел и очень скоро вернулся.
— В третьем классе все спят, сэр, — сказал он. А старшина доложил, что и на полубаке никто не выказал тревоги.
— Очень хорошо,— сказал капитан, поднимаясь. — А теперь по одному заходите ко мне в каюту — сначала вахтенные, затем старшина, за ними — остальные матросы. Дежурные должны следить за дверью. Никто не должен покинуть рубку до того, пока я не переговорю с ним.
Он удалился в капитанский кубрик вместе с одним из вахтенных, который спустя короткое время возвратился с посветлевшим лицом и быстро вышел прочь. Подобную процедуру один за другим проделали и все остальные, выходя одинаково довольными и приободренными. Роуланд оказался последним. Когда он вошел, капитан указал ему на стул и спросил его имя.
— Джон Роуланд, — ответил матрос. Капитан сделал пометку в книге.
— Насколько я знаю, вы были в «вороньем гнезде, когда произошел этот злосчастный конфуз.
— Да, сэр. И я доложил на мостик о встречном корабле сразу же, как только увидел его.
— Никто не собирается вас в чем-то обвинять. Надеюсь, вы осознаете, что невозможно было предпринять что-либо, чтобы избежать этого страшного столкновения. Как ничего нельзя было сделать и для того, чтобы спасти людей с погибающего судна.
— На скорости 25 узлов в густом тумане — ничего, сэр.
Капитан внимательно посмотрел на Роуланда и нахмурил брови.
— Вряд ли уместно сейчас обсуждать скорость судна и тем более правила, которые установила наша компания, — сказал он. — Я просто собирался сказать вам, что в Ливерпуле, в офисе компании, когда вы будете получать свое жалование, вам передадут пакет. Сто фунтов в банкнотах. Своего рода премия за то, что вы навсегда забудете о том, что видели сегодня ночью. Все равно, помочь уже никому невозможно, а обнародование этого факта создаст ненужные трудности для компании.
— Я не стану брать этот пакет, капитан. И не стану ничего забывать. Напротив, сэр, я при первой же возможности расскажу об этом массовом убийстве!
Капитан откинулся на спинку стула и еще раз окинул взглядом скрюченную и дрожащую фигуру моряка. То, что он видел, никак не вязалось с речью, которую он только что услышал. При других обстоятельствах он, не задумываясь, приказал бы офицерам научить этого дерзкого негодяя вежливости при обращении к старшему по чину. Но обстоятельства были экстраординарными. В мутном взоре этого моряка читался ужас, смешанный с искренним негодованием. Говорил он как образованный человек. А последствия, грозящие капитану и компании — и еще более осложненные желанием скрыть факт происшествия, в случае, если про столкновение узнают, были настолько серьезны, что реагировать на явное несоблюдение субординации было просто глупо. Сейчас гораздо важнее подчинить себе этого необузданного матроса, найти его слабое место.
— Вы отдаете себе отчет в том, Роуланд, — спросил капитан, поборов гнев. — Что никто больше из команды не подтвердит ваши слова? Вам никто не поверит, вы будете опозорены, потеряете свое место и наживете массу врагов.
— Я понимаю не только это, — ответил взволнованно Роуланд. — Но и то, что вы, той властью, что дана вам как капитану судна, можете приказать заковать меня и взять под стражу прямо в этой каюте за любую провинность, даже выдуманную вами. Я также знаю, что эта надуманная провинность, никем официально не подтвержденная, но отмеченная записью в судовом журнале, будет подтверждением моей вины и ее будет достаточно, чтобы упечь меня за решетку до конца моих дней. Но я знаю и другие пункты морских законов, например, то, что я, даже сидя в тюрьме, могу отправить вас и вашего первого помощника прямиком на виселицу.
— Ваши представления о силе свидетельских показаний весьма ошибочны. Запись в судовом журнале не может быть достаточным поводом, чтобы посадить человека в тюрьму. Да и вы, сидя за решеткой, вряд ли смогли бы серьезно навредить мне... Кто вы вообще такой, позвольте спросить? Адвокат-неудачник?..
— Я выпускник Аннаполиса [3].Я получил такое же образование, как и вы.
— У вас есть какие-то связи в Вашингтоне?
— Никаких.
— И что заставляет вас держаться той позиции, которую вы избрали? Позиции, которая, возможно, и заставит кое-кого понервничать, но, несомненно, не повлечет того вреда, которым вы тут грозите.
— То, что у меня появился шанс совершить хотя бы один добрый поступок в своей беспутной жизни. Я надеюсь, что смогу настолько сильно разгневать общество в странах по обе стороны океана, что это положит конец бездушному уничтожению жизнейи имущества одних ради удобства и скорости других. Сотни мелких рыбачьих суденышек, которые ежегодно идут на дно из-за столкновений с большими пароходами, будут спасены.
Капитан мерил шагами комнату, пока Роуланд, сверкая глазами и стиснув кулаки, произносил эту тираду.
— Конечно, никто не запрещает вам мечтать, что все будет именно так, — сказал капитан, остановившись перед ним. — Но не в вашей и не в моей власти сделать что-либо для того, чтобы эта мечта осуществилась. Как я понял, названная мной сумма недостаточно велика для вас. Хорошо, как вы отнесетесь к предложению занять место на мостике моего корабля?
— Если бы я захотел, я бы занял место и выше. Ваша компания недостаточно богата, чтобы купить меня.
— Я вижу, вы начисто лишены амбиций. Но ведь должно быть что-то, в чем вы нуждаетесь.
— Еда, одежда, крыша над головой... Иеще — виски, — проронил Роуланд с горьким смехом, в котором ощущалось презрение к самому себе.
Капитан достал из бара графин и два стакана, поставил их перед Роуландом.
— Что ж, вот одна из ваших ежедневных потребностей. Наливайте.
Глаза матроса заблестели. Он налил полный стакан. Капитан плеснулсовсем немноговискивдругойстакан, едва покрыв дно,и добавил содовой.
— Я выпью с вами, Роуланд. За лучшее взаимопонимание между нами, — сказал он и опустошил свой стакан.
— Если бы был выбор, я бы предпочел пить в одиночестве, капитан, — сказал матрос и выпил свою порцию одним глотком. Лицо капитана вспыхнуло, как от пощечины, но он снова сумел поборот гнев.
— Возвращайтесь на палубу, Роуланд, — сказал он. — Когда мы пересечем океан, я снова вызову вас к себе для окончательного разговора. А пока я прошу вас — не требую, а именно прошу — не вступать в бесполезные разговоры с вашими товарищами по команде по поводу того дела, которое мы тут обсуждали.
Первому помощнику, который сменился с вахтыв четыре часа утра, капитан сказал следующее:
— Этот матрос — пропащий человек,но совесть в немеще не умерлаокончательно. Его трудно купить или запугать — он слишком умен. Однако янащупалего слабое место. Если он сопьется до чертиков до того, как мы войдем в порт назначения, его слова и свидетельские показания не будут стоить и ломаного гроша. Накач