– Да, она у Гастингса. Нас привез Фитци.
Она кивает и снова закусывает губу.
– Ну… что тогда будем делать?
– Никакого давления. – Я подхожу еще ближе, опускаю одну руку на ее бедро, а другой провожу по ее подбородку. Она не отстраняется от моего прикосновения, и пульс ускоряется. – Можем погулять, просто посидеть в машине и поговорить. Все что хочешь.
Сабрина вздыхает, оставляя белое облачко пара в холодном ночном воздухе.
– Я не в настроении гулять. Тут холодно, а ноги гудят после ночной смены. К тому же моя машина маленькая, и тебе станет неудобно уже через пять минут.
– Хочешь вернуться домой?
Она напрягается.
– Не очень. – Вырывается еще один вздох. – Я не хочу, чтобы ты…
– Что?
– Не хочу, чтобы ты видел, где я живу. – Она будто защищается. – Это дерьмовое место, понятно?
Мое сердце чуть саднит, но я молчу: не знаю, что сказать.
– Ну, кроме моей спальни, – смягчается она. – Спальня не дерьмовая.
Сабрина замолкает, как будто ведет внутреннюю борьбу.
– Серьезно, – говорю я ей мягко, – не хочу давить, но если ты боишься, что я начну осуждать место, где ты живешь, не нужно. Мне неважно, особняк это или хижина. Я просто хочу провести с тобой время, где угодно и как угодно.
Когда я касаюсь ее губ подушечкой большого пальца, напряжение уходит.
– Окей, – наконец шепчет она, – поехали ко мне домой.
Я заглядываю ей в глаза.
– Уверена?
– Да, все нормально. Я бы предпочла сейчас оказаться там, где тепло и уютно. Не то чтобы мой дом был таким местом, но в нем уж точно теплее, чем здесь.
Приняв решение, она открывает водительскую дверь и проскальзывает за руль. Я сажусь на пассажирское сиденье. Она права: мои ноги не помещаются в эту машину. Даже когда я максимально отодвигаю сиденье, места, чтобы вытянуть их, все равно не хватает.
Она заводит мотор и выезжает с парковки.
– Я живу не очень далеко.
Всю оставшуюсь поездку мы молчим. Не знаю, она то ли нервничает, то ли сожалеет о том, что согласилась со мной встретиться. Надеюсь все же, что не последнее.
Я не пытаюсь заговорить с ней, зная, что могу напугать. Терпение – так называется эта игра. А терпение с Сабриной Джеймс вознаграждается. В ней очень много страсти, и вопрос лишь в том, как помочь ей достичь нужного уровня комфорта, чтобы выпустить эту страсть на свободу.
Когда мы поворачиваем на ее улицу, я притворяюсь, будто вижу это место впервые и вовсе не узнаю узкие, покосившиеся дома, стоящие в ряд. Будто я не спал всю ночь в машине у этого неровного бордюра, когда провожал ее, желая убедиться, что она нормально доехала.
Сабрина поворачивает на подъездную дорожку к маленькому навесу в задней части дома, глушит мотор и молча выходит из машины.
– Сюда, – шепчет она, когда я подхожу к ней.
Она не берет меня за руку, но проверяет, иду ли я следом, когда поднимается по низким ступеням крыльца. Ключи тихо позвякивают в тишине ночи, когда она открывает дверь.
Секунду спустя мы входим в крошечную кухню с желто-розовыми уродливыми обоями. В центре стоит квадратный деревянный стол, окруженный четырьмя стульями. Плита выглядит старой, но, очевидно, работает, поскольку на конфорках оставлены грязные кастрюли и сковородки.
При виде беспорядка Сабрина бледнеет.
– Бабушка всегда забывает убрать за собой, – говорит она.
Я оглядываю тесную комнату.
– Вы вдвоем живете?
– Нет, еще с отчимом. – Она не развивает эту тему, и я больше не задаю вопросов. – Но не беспокойся. В ночь пятницы он играет в покер… обычно остается там и приходит только около полудня следующего дня. А бабушка всегда принимает перед сном «амбиен» и спит как убитая.
Я не беспокоился, но у меня создается впечатление, будто она пытается подбодрить не меня, а себя.
– Моя комната тут. – Она ныряет в коридор, прежде чем я успеваю сказать хоть слово.
Я иду следом по узкому коридору, ступая по грязному ковру, и замечаю, что тут нет никаких семейных фотографий на стенах. Сердце болезненно сжимается: я вижу, как опустились плечи Сабрины, и понимаю, что она стыдится этого места.
Твою ж мать. Мне не нравится видеть ее такой разбитой. Хочется рассказать ей про облупившуюся краску в нашем доме в Техасе, о том, как все старшие классы школы я спал в самой маленькой комнате, чтобы мама могла использовать большую спальню для своей парикмахерской на дому, которая дополняла работу в городском салоне.
Но я молча следую за ней.
Комната Сабрины маленькая и аккуратная – очевидно, это ее убежище. Двуспальная кровать идеально застелена бледно-голубым покрывалом. Письменный стол безупречен, заставлен аккуратными стопками книг. Здесь пахнет чистотой и свежестью, чувствуется аромат сосны, лимона и чего-то захватывающе женского.
Сабрина расстегивает свое пальто, снимает и вешает на стул у письменного стола.
Мой рот наполняется слюной. Она накинула футболку поверх откровенного бюстгальтера – ее рабочей «униформы», но все еще в этих обрезанных шортах. И каблуки, боже правый, эти каблуки…
– Итак, – начинает она.
Я расстегиваю свою куртку.
– Итак, – отвечаю эхом.
Ее темные глаза следят за моими движениями, когда я распахиваю куртку. Затем она резко трясет головой, как будто пытается отвлечься от… Оценивания меня, полагаю? Я прячу усмешку.
– Это я и имела в виду, когда говорила о том, что не хочу отношений, – говорит она.
– Знаю, поэтому и не звонил. – Я подхожу к столу, просматривая названия бессчетного количества учебников.
На стене висит небольшая пробковая доска с двумя приколотыми фотографиями. Невольно улыбаюсь, когда вижу Сабрину между двумя другими девушками. У той, что слева, яркие рыжие волосы, и она показывает язык, намеренно прижимая к себе Сабрину. У той, что справа, длинные тонкие косы, и она целует Сабрину в щеку. Они, очевидно, обожают ее, и мне становится легче – по крайней мере двое поддерживают ее тут.
– Мои девчонки, – объясняет она, становясь рядом. Затем указывает на правую, – это Хоуп… – переводит взгляд на левую, – и Карин. Они ангелы, присланные мне из рая. Серьезно.
– Кажется, они крутые. – Мой взгляд блуждает по фотографиям, но вдруг останавливается на белом листе бумаги с эмблемой Гарварда в углу. – Матерь божья, – выдыхаю я, – это то, что я думаю?
Ее лицо светится.
– Ага. Я поступила в Гарвардскую юридическую.
– Черт, да! – Я резко поворачиваюсь, притягивая ее к себе. – Поздравляю, дорогая. Горжусь тобой.
– Я тоже собой горжусь, – говорит она приглушенным голосом, уткнувшись мне в шею.
Черт, объятия были плохой идеей. Теперь все, на чем я могу сосредоточиться, – это полные, округлые груди, прижатые ко мне. И, клянусь, ее соски тоже затвердели.
В тот момент, когда Сабрина чувствует изменение в моем теле, ее дыхание сбивается.
– Прости, – с сожалением говорю я, делая шаг назад. – Мой член в замешательстве.
С ее губ срывается смешок. Она слегка запрокидывает голову и смеется, глядя на меня. В ее глазах я определенно вижу искорку огня.
– Бедный мальчик, – шепчет она. – Мне нужно объяснить ему разницу между трахом и обнимашками?
Боже. Этой девушке нельзя произносить слово трах. Из ее полных губ оно звучит как обещание.
– Думаю, это было бы разумно, – заявляю я. – Хотя он не самый умный парень… возможно, ему потребуется практика.
Она вскидывает бровь.
– А как же «я не буду давить»?
– О, я просто играю. Никакого давления, детка. Разве что в штанах.
На мгновение она замолкает. Мы больше не обнимаемся, но все еще стоим в нескольких дюймах друг от друга.
– Честно? – спрашивает Сабрина. – Я, как правило, лучше функционирую под давлением. Иногда мне нужен… легкий толчок.
Я слышу в ее словах намек, но, хотя мой член становится тверже, заставляю себя сдерживаться.
– Не хочу подталкивать тебя. Только если не буду на сто процентов уверен, что ты этого хочешь. – Я изучаю выражение ее лица. – Так ты этого хочешь?
Она облизывает губы.
– Да.
– Так не пойдет. Скажи мне, что именно ты хочешь.
– Тебя. Я хочу тебя.
– Более конкретно. – Черт, я, наверное, мазохист, но эта девушка дважды отвергала меня с тех пор, как мы переспали. Я должен быть уверен, что мы думаем об одном.
– Я хочу тебя. И его. – Ее ладонь накрывает мою промежность, и мой член едва не вырывается из штанов.
– Как именно ты это хочешь? – хриплю я.
– Во рту.
Прощай, сдержанность. Сабрина Джеймс буквально разрушила мое самообладание этими двумя, насквозь пропитанными желанием словами.
Не успевает она моргнуть, как я страстно целую ее. Мой язык жадно проскальзывает в ее приоткрытые губы. Она задыхается от наслаждения и отвечает на поцелуй, ее язык сплетается с моим на несколько плавящих разум секунд, а затем спускается к моей шее. Ее груди вздымаются, когда она глубоко вздыхает, и ее мягкие стоны отдаются во всем моем теле.
– Ты так хорошо пахнешь, – шепчет она, покрывая меня поцелуями, которые спускаются к груди, переходят на ключицу и щекочут мой подбородок, сводя меня с ума.
Она запускает руку между нами и гладит меня в области паха, но не расстегивает их. Не проникает внутрь. Не знаю, то ли она дразнит, то ли ждет толчка, о котором говорила. Поскольку мое терпение на исходе, склоняюсь к последнему.
– Вытащи мой член, – грубо говорю я.
Ее губы изгибаются в кривой усмешке.
– С чего бы?
– Ты сказала, что хочешь взять у меня в рот, – я сжимаю кулаки. – Ну, сделай это.
Сабрина издает сладкий, слабый звук, нечто среднее между всхлипом, стоном и вздохом. Я чувствую, как дрожат ее пальцы, когда она расстегивает пуговицу на моих джинсах, но знаю: это не нервозность, а возбуждение.
– Я хотела сделать это еще той ночью, в твоей машине, – признается она. – Но мне слишком уж не терпелось почувствовать тебя в себе.
Она аккуратно извлекает мой затвердевший член из боксеров и обхватывает его пальцами. Я сбрасываю ботинки, затем скидываю джинсы и трусы и отпихиваю все в сторону.