Есть только одна девушка, которой хотелось бы присвоить это звание, но я совсем не уверен, что она хочет того же.
– У меня есть девушка в Брайаре, – сознаюсь я. Когда говорю о Сабрине, она кажется немного ближе. Боже, кажется, я расклеился. Но мне все равно, и я вытаскиваю телефон. – Хочешь посмотреть?
Дэни с энтузиазмом кивает.
Я пролистываю фотографии и нахожу снимок Сабрины в пабе, где мы ужинали в последний раз, когда я приезжал повидаться с ней. Ее темные волосы распущены и лавиной стекают по плечам, а глаза горят озорным блеском, потому что она только что шлепнула меня по заднице, когда мы выходили.
– Ничего себе, она такая клевая! – Дэни берет мой телефон, чтобы пальцами увеличить сначала лицо Сабрины, а потом и ее тело. – Ты уверен, что она не би? То, что она вынуждена страдать, живя с мужчиной, – это преступление.
– Эй, я неплохо управляюсь с языком.
Дэни одаривает меня немного презрительным взглядом.
– Ни один мужчина никогда не бывает так хорош в оральном сексе, как лесбиянки. Это научно доказано.
– Да? Тогда поделись секретами, Солис. Не ради меня, но ради бедной Сабрины.
Губы Дэни изгибаются в сексуальную улыбку.
– Знаешь что? Поделюсь.
А затем она дает мне очень красочный урок о сути хорошего орального секса.
Пересекся со старой школьной подругой. Она Л. Сказала мне, что ни один мужчина не умеет того, что умеет женщина. Напоил ее сангрией и заставил раскрыть секреты. Готовься. Я сведу тебя с ума.
Сообщение Такера появляется во время моего перерыва в клубе. Вылезая из своих туфель на шестидюймовых каблуках, я пишу в ответ:
Обещания, сплошные обещания.
Когда немедленный ответ не приходит, я откладываю телефон в сторону и пытаюсь подавить разочарование. Полагаю, он занят с мамой и со старыми друзьями.
Тяжесть, поселившаяся внутри, когда он уехал сегодня, становится все сильнее. Я скучаю по нему. И, если быть честной с собой, думаю, я влюбилась. Джон Такер ловко вошел в мою жизнь, заполнив пробелы, о существовании которых я даже не подозревала.
И он не отвлекающий фактор, как раньше казалось. Когда нужно спокойствие, он обеспечивает его. Когда нужно повеселиться, он тут как тут с улыбкой наготове. И когда все мое тело ноет, для него не представляет проблем трахать меня до тех пор, пока кости не кажутся мягкими, как желе. Ему нравится быть со мной. А мне нравится быть с ним.
Я хватаюсь за голову. Неужели все настолько плохо? Может, стоит прекратить все сейчас же? Смогу ли я продолжать эти отношения, не причиняя боли никому из нас?
Такер предположил, что вся моя жизнь распланирована, и это так. Я представляю ее так: четыре года в колледже, за которыми следует юридическая школа. Затем – хорошо оплачиваемая летняя практика, после чего меня ждет идеальная работа в одной из шести крупнейших юридических компаний. Ну а закончится все пенсией где-нибудь на солнечных пляжах… Этот план даже не включал в себя мужчину. Не знаю, почему, просто не включал, и все.
Мужчины нужны для… секса. Их просто найти, с ними легко расставаться. Или, по крайней мере, было легко расставаться. Теперь не очень: одна мысль о том, чтобы больше не видеться с Такером, превращает тот камень внутри меня в булыжник. И меня тошнит от этого камня. Я делаю несколько глубоких вздохов, пытаясь вспомнить, когда в последний раз что-нибудь ела.
– С тобой все в порядке, дорогая? – озабоченно спрашивает Китти Томпсон. Китти – одна из владелиц «Ковбойских сапог». Она и еще три бывшие стриптизерши заведуют клубом, и это одно из лучших мест, где я работала.
Я потираю лоб, прежде чем ответить.
– Просто выдохлась.
– Осталась всего пара часов, – сочувственно кивает она. – И сегодня не очень людно. Возможно, я отпущу тебя пораньше.
Мы вдвоем обслуживаем пару столиков.
Решительно кивая, она повторяет:
– Да, ты вполне можешь уйти раньше. Вряд ли заработаешь тут больше двадцати долларов чаевых. Иди домой, отдохни.
Мне не нужно повторять дважды. Два лишних часа сна, перед тем как отправляться на почту, чтобы сортировать посылки, кажутся мечтой. Так что я спешу домой и падаю спать, даже не проверив телефон. Он никуда не денется до утра.
В три сорок срабатывает будильник. Когда я вскакиваю на постели, то чуть не падаю от головокружения. Содержимое ужина, проглоченного наспех прошлой ночью в клубе, подкатывает к горлу, угрожая выплеснуться наружу.
Я закрываю глаза и делаю несколько глубоких вздохов. Как только чувствую, что могу встать, не блеванув на ноги, наклоняюсь, чтобы взять телефон.
И это оказывается большой ошибкой.
Мой желудок протестует. Чувствую во рту привкус рвоты раньше, чем успеваю добежать до ванной. Не успеваю я поднять вверх крышку унитаза, как меня рвет. Я падаю на колени, когда все съеденное, наверное, за последнюю неделю, выплескивается наружу и плюхается в фарфоровую чашу.
Боже, чувствую себя ужасно.
Меня рвет до тех пор, пока не остается лишь бледная, водянистая желчь. Все еще не поднимаясь с колен, я тянусь за полотенцем и вытираю лицо. Понимаю, что вся вспотела. Я потею, трясусь, и мне чертовски плохо. Слабым движением руки я дважды промываю туалет, прежде чем встать на ноги.
В раковине я полоскаю рот водой, а затем гляжу на свое бледное отражение. Мне нужно идти на работу. В каждый праздничный сезон есть нехватка рабочих рук, и работающие на полную ставку переходят на полторы. Мне нельзя оставаться дома.
Я ковыляю обратно в спальню, но останавливаюсь на пороге. О нет. Вода, которая попала в желудок, не хочет оставаться там. Лоб покрывается испариной, заставляя меня вернуться к унитазу.
Когда я снова нажимаю кнопку смыва, решаю позвонить и сказать, что больна. Просто не могу пойти на работу.
Часы у кровати показывают пять минут пятого, а значит, я уже опаздываю. Беру телефон и набираю номер. Мой начальник, Кэм, отвечает сразу.
– Кэм, это Сабрина. Меня рвет…
– У тебя есть записка от врача? – требовательно спрашивает он.
– Нет, но…
– Извини, Сабрина, но ты должна прийти. Больше никого нет. Ты просила об этой смене.
– Знаю, но…
– Никаких «но». Мне жаль.
– Я сортировала почту всю…
– Слушай, мне нужно идти, но в качестве услуги я пробью твою карточку, и тебе не запишут опоздание. Но ты должна быть тут. У нас столько посылок на сортировке, что я даже другого конца комнаты не вижу. Неужели никто больше не закупается в супермаркетах?
Это, очевидно, риторический вопрос, поскольку он тут же вешает трубку.
Какое-то время я сижу, уставившись в телефон, затем с трудом встаю на ноги. Полагаю, я все же иду на работу.
– Ужасно выглядишь, – замечает одна из коллег, когда я с трудом вхожу, опоздав на двадцать минут. – Не стой рядом со мной. Не хочу заболеть.
Я щурюсь на нее и борюсь с искушением заблевать ее накрахмаленную форму.
– Я тоже, – коротко отвечаю я.
Кэм подходит, хмуро глядя в свой iPad.
– Иди к четвертой стойке и начинай сортировку. Мы так дико отстаем, что это даже не смешно.
Я подавляю желание отдать честь. Хотя согласна с ним: тут нет ничего смешного. Я чувствую себя ужасно.
Утро тянется долго. Ощущение, что меня покрыли смолой, и каждое движение требует очень много усилий. Должно быть, подхватила грипп. Я вымотана, как и предупреждала Хоуп, из-за двух работ, большой учебной нагрузки и беспокойства о Гарварде. Слишком надрывалась в этом семестре и сейчас расплачиваюсь.
Когда смена заканчивается, мне едва хватает сил доползти до машины и выехать с парковки. Я добираюсь домой, но, как только вхожу на кухню, накатывает новый приступ дурноты. Приходится зажать рот рукой и снова бежать в ванную.
– Что не так с вами обеими? – ворчит Рэй, стоящий в проеме двери. Он одет в одну из своих замызганных белых маек навыпуск и серые треники. В одной руке держит пиво.
Ты. Вот что с нами не так.
Затем до меня доходит смысл его слов.
– Что значит «с обеими»? Бабушка заболела?
– Она так сказала. Не закончила готовить мне завтрак. Ей стало плохо, и она ушла в спальню. – Он кивает головой в сторону бабушкиной комнаты.
Я с трудом поднимаюсь на ноги и плетусь к ней.
– Бабуль, ты заболела? – спрашиваю я.
В комнате темно, и она лежит на кровати с маской на лице.
– Да. Думаю, слегла с гриппом.
– Дерьмо. У меня то же самое.
– Я слышала, как тебя рвало утром.
– Прости.
Она похлопывает по постели рядом с собой.
– Иди сюда и ляг со мной, детка. Ты закончила с работой?
Я киваю, хотя она меня не видит.
– Да, свободна до завтрашнего утра. Сегодня нет клуба.
– Это хорошо. Ты слишком много работаешь.
Я забираюсь на место, которое она освободила для меня. Когда я была маленькой, я, бывало, спала с бабушкой. Мне было страшно, и она находила меня зарывшейся под одеяло и плачущей в подушку. Мама была где-то с Рэем или одним из многих мужчин, что были до него. Бабушка несла меня в свою комнату и говорила, что монстры не достанут меня, пока мы держимся вместе.
Я нахожу руку бабушки и беру ее в свою, сплетая пальцы.
– Осталось всего несколько месяцев.
– Не убей себя раньше.
– Постараюсь.
Она сжимает мои пальцы.
– Мне жаль, что я так сказала.
– Ты о чем?
– Что ты зазнайка. Что твоя мать думала избавиться от тебя. Я рада, что она не сделала этого. Люблю тебя, детка.
Слезы застилают глаза.
– Я тебя тоже люблю.
– Мне жаль, что я не была для тебя лучшим родителем.
– Ты отлично справилась, – протестую я. – Твоя внучка поступила в Гарвард, помнишь?
– Да, Гарвард. – Слово, полно недоверия и удивления.
– Как насчет меня? – хнычет Рэй у двери. – Ты так и не закончила готовить завтрак, а сейчас уже, мать его, время обеда.
Я чувствую, как рядом со мной тело бабушки слегка содрогается, и не понимаю, то ли это от злости, то ли от слабости. Затем заставляю себя сесть.