Когда Ханна неспешно уходит прочь, появляется Хоуп.
– Что случилось? Твое сообщение выглядело так зловеще. – Она сбрасывает с плеч свой тренч и шлепается на стул напротив. – С Гарвардом же все в порядке, да?
– Давай подождем, пока придет Карин.
Она сильно хмурится.
– С тобой все в порядке? Бабушка не болеет?
– Нет, с ней все в порядке. И с Гарвардом – тоже. – Я с нетерпением смотрю на дверь, страстно желая, чтобы пришла Карин.
Хоуп продолжает лезть с расспросами.
– Рэй упал со скалы? Нет, это была бы хорошая новость. О боже, неужели он сломал ногу, и ты должна ухаживать за ним?
– Заткнись. Не надо искушать судьбу такими предположениями.
– Ага, все еще можешь шутить. Значит, это не конец света. – Хоуп подает сигнал Ханне, а затем переводит взгляд на меня. – Окей. Итак, это не твоя бабушка, с Гарвардом все в порядке, а Рэй по-прежнему тот же засранец, что и всегда, тогда что? Мы тебя неделями не видели.
– Я скажу, когда придет Карин.
Она расстроенно всплескивает руками.
– Карин всегда опаздывает!
– А у тебя никогда нет терпения. – Я невольно задаюсь вопросом, каким будет мой ребенок. Непунктуальным, нетерпеливым, заводным или, наоборот, спокойным? Надеюсь, последнее, ведь сама я всегда так нервничаю. Хотелось бы, чтобы Такер накачал меня собственным терпением, а не спермой. К сожалению, это так не работает.
– Ты права, – Хоуп ерзает на месте. – Как Такер? У вас, ребята, все по-настоящему.
– Да, у нас есть кое-что, – бормочу я.
– Что это значит? Вы встречаетесь с конца октября, больше четырех месяцев. В Сабрина-ленд вы могли бы уже обручиться.
Если быть точнее, то восемнадцать недель и три дня, но кто считает, кроме меня и моей акушерки?
Прежде чем Хоуп успевает спросить еще что-нибудь, с привычным «простите, я опоздала» влетает Карин и обнимает нас обеих сразу.
Тут же появляется Ханна с моим молоком и еще двумя меню, но сразу уходит обслуживать другой столик.
Хоуп хватает Карин за талию и втаскивает ее за столик.
– Мы тебя прощаем, – говорит она, затем поворачивается и сурово смотрит на меня: – Выкладывай.
– Карин еще даже пальто не сняла, – протестую я, хотя даже не знаю, зачем оттягиваю неизбежное. Стыдно не знать, как правильно пользоваться контрацептивами, а рожать ребенка – нормально. По крайней мере, это – моя текущая мантра.
– К черту Карин с ее пальто. Она тут. Давай говори.
Я делаю глубокий вздох и, поскольку нет легкого способа сказать это, просто выпаливаю:
– Я беременна.
Карин застывает, не успевая до конца снять пальто.
Хоуп роняет челюсть на пол.
Рукой, застрявшей в рукаве, Карин подталкивает Хоуп.
– Сегодня первое апреля? – спрашивает она, не сводя с меня взгляда.
Даже отвечая Карин, Хоуп, как и все остальные, не может оторвать от меня взгляд.
– Не думаю, хотя уже сомневаюсь.
– Это не шутка. – Я делаю глоток молока. – Почти пять месяцев.
– Пять месяцев? – Хоуп кричит так громко, что почти все в забегаловке поворачиваются в нашу сторону. Склонившись через стол, она повторяет это, на этот раз шепотом: – Пять месяцев?
Я киваю, но, прежде чем успеваю добавить что-то еще, подходит Ханна, чтобы принять заказ. Аппетит Хоуп и Карин, очевидно, испорчен новостями, но я голодна, так что заказываю сэндвич с индейкой.
– У тебя уже есть живот? – Хоуп по-прежнему выглядит немного растерянно.
– Небольшой. Я все еще могу носить эластичные брюки. Но никаких джинсов в обтяжку.
– Ты была у врача? – спрашивает она. Карин все так же молчит.
– Да, у меня страховка на работе. Вроде все хорошо.
– Ты планировала расказать об этом после того, как родишь? – с горечью говорит Карин.
– Я даже не была уверена, что сохраню его, – признаюсь я. – А когда приняла решение… мне было стыдно. Я не знала, как вам сказать, девчонки.
– Знаешь, еще не слишком поздно, – отвечает Хоуп с ободряющей улыбкой.
Карин светлеет от этой мысли.
– Точно. Ты все еще можешь сделать аборт до конца третьего триместра.
То, что они не поддерживают меня, ранит, но вместе с тем почему-то лишь укрепляет решимость. Вся моя жизнь – это сомнения в себе, которые постоянно приходится преодолевать.
– Нет, – твердо говорю, – я хочу этого.
– А как же Гарвард? – требовательно спрашивает Хоуп.
– Я все еще собираюсь там учиться. Ничего не изменилось.
Мои подруги обмениваются взглядами, которые как бы говорят: «Она безнадежда, вопрос только в том, кто скажет ей об этом». Полагаю, это право получает Хоуп.
– Ты действительно думаешь, что ничего не поменялось? – спрашивает она. – У тебя ведь будет ребенок.
– Знаю. Но миллионы женщин рожают детей каждый день и продолжают оставаться дееспособными людьми.
– Тебе будет очень тяжело. Кто будет смотреть за малышом, пока ты на занятиях? Как ты собираешься учиться? – Она тянется через стол, чтобы пожать мою безвольно лежащую руку. – Я просто не хочу, чтобы ты чувствовала, будто совершаешь ошибку.
Мое лицо каменеет.
– Я по-прежнему собираюсь в Гарвард.
То ли мой тон, то ли выражение лица убеждают их, что я приняла окончательное решение. Как бы там ни было, они понимают это и, несмотря на явный скептицизм на лицах, переходят к другим вопросам.
– Девочка или мальчик? – спрашивает Карин. – Стой… Отец ведь Такер, верно?
– Конечно, отец – Такер, а пол я не знаю. Мы еще не делали ультразвук.
– Что он сказал, когда ты ему сообщила? – вклинивается Хоуп.
«Что я не одна».
– Он воспринял все нормально. Не разрыдался и не впал в бешенство. Не перевернул стол и не злился из-за несправедливости жизни. Просто обнял меня и сказал, что я не одна. Думаю, он немного напуган, но собирается быть со мной до конца. – Я сглатываю ком в горле. – И хотя мне бы очень хотелось оградить его от этого, я буду держаться за него и принимать помощь, пока возможно. Это так чертовски эгоистично с моей стороны, но прямо сейчас мысль о том, чтобы столкнуться со всем этим в одиночку, заставляет меня просыпаться посреди ночи.
– Ну, его реакция радует, – утешает меня Карин.
– Он удивительный. Я его не заслуживаю. – Боже, даже если мои лучшие подруги выступили против ребенка, даже представить не могу, что свалится на голову Такеру.
Хоуп хмурится.
– Почему ты так говоришь? Ты же не сама залетела.
– У него не было выбора.
– Чушь собачья. Каждый раз, занимаясь сексом, ты рискуешь. Нет на сто процентов эффективной контрацепции, даже при вазэктомии. Любишь кататься, люби и саночки возить.
– Это высокая цена.
Она отмахивается.
– Которую ты тоже платишь.
– Мы можем не быть настолько депрессивными? – робко спрашивает Карин. – Давайте поговорим о важных вещах. Когда ты делаешь ультразвук? Хочу начать делать покупки.
Я открываю рот, чтобы сказать, что не знаю, но нас перебивает телефон Карин.
– Черт. – Она вытаскивает его и выскальзывает из-за стола. – Это мой куратор. Нужно ответить.
Когда она уходит в уборную, Хоуп устремляет свой обеспокоенный взгляд на меня.
– Проклятье, Би. Очень надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– Как и я. – Знаю, она любит меня и поэтому так озабочена, но, как и Карин, я не хочу зацикливаться на негативе. Решение принято, и все эти мысли об аборте лишь заставят меня чувствовать себя плохо.
– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, – мягко говорит она.
– Знаю, – на этот раз моя очередь тянуться через стол. – Я так напугана, но правда хочу этого. Клянусь.
Она сильно сжимает мою руку.
– Окей. Тогда я с тобой. Что бы ни понадобилось.
Карин возвращается и подталкивает Хоуп.
– Я собираюсь научиться вязать, – объявляет она.
– Вязать? – повторяю я с ухмылкой.
– Да, пинетки. Ты на пятом месяце? Значит, у меня примерно четыре месяца, чтобы научиться вязать, так что будь готова удивляться и восхищаться моим новым навыком.
На моем лице наконец появляется улыбка.
– Считай, что я готова.
Более чем. У меня есть друзья и есть Такер, а это больше, чем я когда-либо мечтала, и, вероятно, больше, чем заслуживаю.
Но я приму все это.
На кухне так тихо, что я чувствую себя как в церкви. Не то чтобы я часто бывал в церкви. Мама таскала меня на пару воскресных служб, когда я был ребенком, пока наконец не признала, что лучше уж поспать пару лишних часов в выходные. Я был целиком и полностью «за».
Но прямо сейчас не Бог и не пастор Дейв судят меня, а мои самые близкие друзья.
– Почему ты не сказал нам раньше? – Гаррет.
– Вы серьезно оставите этого ребенка? – Логан.
– Сабрина, мать ее, Джеймс?! – Дин.
Я крепче сжимаю бутылку с пивом и скалюсь на Дина. Именно он виноват в этом маленьком собрании. Через две секунды после того, как я сообщил новости им с Элли, он послал SOS Гаррету и Логану, велев им тащить свои задницы домой. Они были в общаге со своими подружками, и теперь я чувствую себя сволочью, потому что испортил им ночь.
– Парни, почему бы вам не дать ему слово, вместо того чтобы заваливать его вопросами? – осторожно спрашивает Элли.
Уверен, она не хочет быть тут, но Дин притащил ее к нам на кухню, положил руки на плечи и не отпускает. Не понимаю, почему он так взбешен всем этим, ведь не он собирается стать отцом. И я точно знаю: он не влюблен в Сабрину, потому что смотрит на Элли так, словно других девушек не существует. Они оба прошли сложный путь со времени смерти Бо, но последние пару месяцев просто омерзительно влюблены друг в друга.
– Так, – подталкивает Элли, заправляя за ухо прядь светлых волос.
Я молча делаю глоток пива.
– Тут нечего рассказывать. У нас с Сабриной будет ребенок. Конец истории.
– Как давно вы встречаетесь? – требовательно спрашивает Логан.
– Некоторое время. – Судя по хмурым лицам, такой ответ их не устраивает, так что я добавляю: – С начала ноября.