– Да, это чудесное место. И там устраивают замечательный пикник на четвертое июля. В этом году его организует Эмма Хопкинс.
– Твоя старая подружка, Так, – поддразнивает Сабрина по пути к холодильнику. – Нам стоило постараться и все же полететь.
– Авиакомпании нас не пустили бы. Кроме того, мы можем напиться и кидаться ракетами из бутылок тут, представив, что мы там, – сухо отвечаю я. – Кстати, о выпивке… Мам, хочешь бокал вина?
– Красного, пожалуйста, – говорит она, садясь на табурет у кухонного стола.
Сабрина вытаскивает говяжьи котлеты, над которыми она так тщательно трудилась утром. Я умею готовить, и неплохо, но она не позволила мне даже близко подойти к плите. Все, от картофельного салата до печеных бобов, приготовила сама.
Часть ужина прошла даже без намека на враждебность с чьей-либо стороны. Сабрина задавала маме кучу вопросов о Паттерсоне, о салоне мамы и даже о папе. Мой отец – именно то, что может заставить маму разговориться.
– Он сказал, что его машина сломалась, но я ему не поверила, – объявляет она, откусывая бургер.
Сабрина распахивает глаза от удивления.
– Вы думаете, он притворился, чтобы остаться там и поближе узнать вас?
Мама ухмыляется.
– Не думаю, а знаю.
Я слышал эту историю тысячу раз, но сегодня она так же занимательна, как и всегда. Даже больше, потому что теперь ее слушает Сабрина, которая не верит в любовь. Но привязанность моей матери к отцу невозможно перепутать ни с чем другим.
– Джон-старший, отец Такера, признался в этом, когда я забеременела. Он сказал, что вытащил из машины свечу зажигания, а идею позаимствовал из фильма «Звуки музыки», который он смотрел со своей матерью. Я даже спрашивала Билла, это местного механика, и тот подтвердил, что в машине Джона была только одна проблема – со свечой зажигания.
– Это самая романтичная история, какую я слышала.
От меня не ускользает то, как Сабрина ковыряет в тарелке салат. По большей части она успешно справляется со своей непроходящей нервозностью, но отсутствие аппетита выдает ее с головой. Сделав мысленную заметку покормить ее после ужина, я забираю грязные тарелки со стола, чтобы заменить чистыми.
– Соболезную вашей утрате, – с сочувствием в голосе добавляет Сабрина.
– Спасибо, милая.
Я улыбаюсь самому себе. Мама определенно оттаяла.
Сабрина поворачивается ко мне.
– Сколько тебе было, когда погиб твой отец? Три или четыре года?
– Три, – подтверждаю я, отправляя в рот кусок картошки.
– Так рано. – Она рассеянно проводит рукой по животу.
– Ты не знала? – вмешивается мама, и в ее голосе снова звучат прохладные нотки.
– Нет, знала, – бормочет Сабрина, – просто забыла точный возраст.
– Вы вообще разговариваете о чем-нибудь важном или у вас просто физическое влечение? Потому что воспитать ребенка на одной лишь похоти точно не удастся.
– Мама, – резко обрываю ее я, – мы обсуждаем важные вещи.
– Вы будете жить вместе? А вести финансы? Кто позаботится о ребенке, пока ты будешь на занятиях?
Взгляд Сабрины становится затравленным.
– Я… я… Моя бабушка поможет.
– Джон говорил, что она вынуждена. Не уверена, что вынужденный воспитатель – это хороший воспитатель.
Сабрина смотрит на меня с осуждением.
– Я говорил, что не знаю, какого рода помощь она может предложить. – Я кладу свою вилку. – Мы со всем разберемся. – Это адресовано им обеим, но они не очень-то воспринимают мои слова.
– Невозможно растить ребенка, обходя трудности стороной, Джон. Знаю, ты хочешь поступить правильно, и всегда так делаешь, но в этом случае стоило бы обдумать другие варианты. Вы рассматривали идею усыновления?
Лицо Сабрины бледнеет: она понимает, что ее намеренно оскорбили, усомнившись в способности быть матерью.
Я тянусь к ней.
– Сабрина, все будет хорошо…
Но она пулей выскакивает из кухни, сдерживая клокочущие в горле рыдания и бормоча что-то вроде «я в ванную» и «прошу прощения». Мы слышим топот ее ног по деревянному полу, она бежит быстрее, чем может себе позволить женщина на восьмом месяце беременности.
Я вскакиваю со стула.
– Сабрина!
– Дай ей немного времени, – слышу я голос мамы за спиной.
Когда хлопает дверь, я вздрагиваю от резкого звука. Порываюсь идти к двери, но останавливаюсь посреди кухни и резко разворачиваюсь.
– Сабрина – хороший человек, – грубо говорю я. – И она будет отличной матерью. А даже если бы она была самой плохой женщиной на свете, ты должна была бы принять ее, потому что ребенок в ее животе – часть меня.
На этот раз бледнеет моя мать.
– Это угроза? – ее голос дрожит.
Я провожу по волосам дрожащей рукой.
– Нет. Но нам не нужно играть в разных командах, мы все в одной.
Мама вызывающе выпячивает подбородок.
– Это еще надо посмотреть.
Я разочарованно качаю головой, а затем направляюсь в коридор, узнать, не обиделась ли на меня Сабрина.
Глаза у нее, когда она открывает дверь ванной, красные.
– Прошу прощения, что убежала вот так.
– Все нормально, дорогая. – Я заталкиваю ее внутрь и закрываю дверь за нами. Она позволяет мне прижать ее ближе… настолько близко, насколько возможно с ее животом. – Ты будешь великолепной матерью. Я верю в тебя.
Я приподнимаю Сабрину, и ее тело кажется невесомым, несмотря на набранный вес.
– Не злись на свою маму, – шепчет она, уткнувшись мне в грудь. – Она беспокоится и хочет для тебя лучшего. Ты это знаешь.
– Она образумится, – говорю я с уверенностью, которой не чувствую.
Август
– О боже! Боже! Броуди! Да! Да, да, да! Вот так, детка! О бо-о-оже!
Даже то, что телевизор включен на полную мощность, не может заглушить звуки секса, доносящиеся из спальни Броуди. Если бы у меня была пара плоскогубцев, я бы вырвал себе уши, чтобы не слышать этого. К сожалению, у Броуди нет даже коробки с инструментами: я выяснил это, как только въехал и пытался найти их, чтобы починить подтекающий кран на кухне. Броуди пожал плечами и сказал: «Это дерьмо течет, приятель. Жизнь не всегда предлагает тебе инструменты для решения проблем».
Я хотел было возразить, что жизнь все же предлагает нам инструменты: вот зачем нам, мать его, строительный магазин. Но спорить с Броуди – занятие бесполезное.
Не знаю, сколько еще смогу выносить это. Жить с братом Холлиса невозможно. Каждую ночь к нему приходят новые телки, и они либо звезды порно, либо очень любят проговаривать вслух, что им нравится, а от чего они без ума в постели. Он оставляет мокрые полотенца на полу в ванной, считает, что готовить – это значит бросить в духовку замерзшую пиццу, а затем объявить, что не наелся, и заказать настоящую пиццу.
– О боже, да! Сильнее, детка!
– Так хорошо?
– Сильнее!
– О да, грязная девочка!
Боже мой. Я ненавижу эту квартиру всеми фибрами своей души.
Я встаю с дивана и иду к двери, набирая сообщение Сабрине и обувая шлепки.
Я: Привет, детка. Хочешь, зайду, потру тебе спинку?
Она, должно быть, держит телефон под рукой, потому что сразу же отвечает.
Она: Не сегодня. Рэй пригласил своих приятелей по покеру, и все они напились.
Я хмурюсь, глядя в экран. Проклятье, не могу вынести, что она все еще живет в этом доме с этим отвратительным типом. Но каждый раз, как я заговариваю о том, чтобы найти квартиру на двоих, Сабрина отметает мою идею. Она вообще держит дистанцию с тех пор, как мама улетела назад, в Техас.
Я безумно люблю свою маму, но, если честно, все еще зол на нее. Понимаю, что она беспокоится о сыне и считает, что заводить ребенка в моем возрасте – ужасная идея, но мне не понравилось то, как она допрашивала Сабрину. И в тот первый день – тоже. Весь ее визит был полон скрытых агрессивных выпадов и завуалированной критики. Думаю, к тому моменту, как мама уехала, Сабрина чувствовала себя поверженной, и очень хорошо ее понимаю.
Я посылаю новое сообщение.
Я: Честно? Мне не нравится, что ты там среди напившихся козлов. Ты должна родить через четыре дня. Вокруг тебя должны быть ответственные взрослые.
Она: Не беспокойся. Бабушка трезва как стеклышко. Да она и не пьет, помнишь?
Ну, это радует. Хотя мне ужасно жаль, что я сейчас не с ней.
– О-о-о! Я конча-а-аю!
Окей. Достаточно. Я не могу оставаться тут ни секунды, слушая, как веселится Броуди Холлис.
Запихнув в карман телефон и бумажник, я выхожу из квартиры и иду к лифту. Сейчас девять с лишним часов, так что августовское солнце уже село, и лицо обдувает приятный ветерок.
Я иду по тротуару без особой цели – главное, подальше от моей квартиры. С работой в бригаде, визитом мамы и поездками к Сабрине у меня еще не было возможности тщательно исследовать свой район. Теперь есть время сделать это и выяснить, такой ли он на самом деле грязный, как я думал поначалу.
Я прохожу мимо нескольких кафе с уютными патио на открытом воздухе, нескольких приличных малоэтажных офисных зданий и барбершопа, который мысленно обещаю себе навестить в ближайшее время. Я прохожу мимо бара на углу и любуюсь фасадом из красного кирпича, небольшим патио с коваными перилами и зеленым тентом над дверью.
Вывеска старая, с облупившейся краской и немного потрескавшаяся. На ней написано «Погребок Пэдди», и когда я открываю скрипучую деревянную дверь, то действительно нахожу за ней погребок. Бар больше, чем кажется снаружи, но все тут выглядит так, будто было построено, куплено и введено в эксплуатацию в семидесятых.
Кроме пьянчуги в самом конце стойки, тут никого нет. В пятницу вечером. В Бостоне. Никогда нигде не видел бара, который не был бы забит под завязку вечером в пятницу.
– Что я могу вам предложить? – спрашивает человек за стойкой. Это мужчина лет шестидесяти с копной седых волос, загорелой морщинистой кожей и мешками под утомленными глазами.