Нужно смириться с тем, что мне не удастся сказать что-то, в чем миссис Такер не найдет изъянов.
Хватаясь за остатки иссякающего терпения, я отвечаю:
– Большинство врачей сегодня выступает за грудное вскармливание. Материнское молоко сбалансировано так, чтобы удовлетворять нужды младенца, и есть исследования…
– Которые докажут что угодно, – презрительно заканчивает она, убавляет огонь до минимума и идет к раковине, чтобы помыть руки. – Я слышала, есть исследования, согласно которым дети, растущие рядом с алкоголем, имеют множество проблем. Надеюсь, этого не случится с Джейми.
Я наступаю одной ногой на другую и давлю, надеясь, что боль меня отвлечет, поскольку стиснутые зубы уже не помогают. Затем напоминаю себе, что миссис Такер любит своего сына, и вся ее критика, часть которой обоснованна, идет от любви. Не ко мне, а к нему. Мне стоит уважать это.
– Мы не будем жить тут вечно, – с притворным энтузиазмом говорю я.
Я заканчиваю с посудой и разворачиваюсь к гостиной. Может быть, расстояние удержит меня от того, чтобы сказать что-то глупое или злое. Это лишь нанесет еще больший ущерб моим и без того сложным отношениям с матерью Такера.
Если я собираюсь остаться с ним, то должна сделать так, чтобы мы поладили.
– Дела в юридической школе идут хорошо. Я попала в отличную группу. Там каждый очень важен, потому что только вместе мы сможем сложить картинку общего видения. Когда я только начала учиться там, не собиралась заводить никаких друзей, но в начале учебы так все думают, – рассказываю я, убирая свои учебники. – Там есть один парень в нашей группе, Саймон, он гений. У него фотографическая память и исключительная способность концентрироваться на самом важном. Я слишком сильно отвлекаюсь на детали.
– Саймон? Ты учишься с другим мужчиной?
Я резко поднимаю голову, слыша ее подозрительный тон.
– Да, в моей группе есть мужчины, – осторожно отвечаю я.
– Джон знает об этом? – Она складывает руки на груди, глядя на меня так, будто я только что призналась в том, что трахалась с другим студентом прямо на глазах у ее сына.
– Да. Он знает Саймона. Мы занимались тут. – Ну, на самом деле – в баре. Моя группа обожает ходить туда.
Она качает головой, и кухонные лампы выделяют красно-золотые пряди ее волос.
– Это именно то, чего я ожидала, – произносит она.
Я поджимаю губы.
– Вы о чем?
– О том, что ты пользуешься моим сыном и делаешь это с самого первого дня, как вы встретились.
Я втягиваю носом воздух.
– Ч-что?
– Как скоро после того, как узнала о страховке, ты решила захомутать его, Сабрина? – Ее лицо холоднее льда. – Очень удобно, когда он платит за все, пока ты учишься с другим мужчиной.
Вы, мать вашу, издеваетесь?!
Я полностью распрямляюсь, чувствуя, как кровь в моих венах бурлит от возмущения.
Она может критиковать меня как домохозяйку – в этом я не сильна.
Может возражать против грудного вскармливания – я могу выдержать это, ведь тоже озабочена весом Джейми, хотя врач заверяет меня, что недобор веса нормален для детей на грудном вскармливании.
Меня не волнует, когда она на весь Бостон высмеивает то, как я воспитываю ребенка, ухаживаю за ним или убираюсь.
Но я, черт возьми, не потерплю, если она будет нашептывать Такеру ужасные и безосновательные сплетни.
Я могу выжить и сама. Мне не нужны деньги Такера, я просто хочу его, настолько сильно, что брошу все, лишь бы быть с ним и Джейми.
Со всем имеющимся достоинством я поворачиваюсь к миссис Такер.
– Я очень вас уважаю. Я занималась всем этим де… всеми этими материнскими делами всего четыре месяца и, вероятно, тысячу раз делала что-то не так. Это трудно, но у меня есть Такер, ваш потрясающий сын, который помогает мне каждую минуту своего времени. Я представить себе не могу, как вы делали это все одна, но не позволю вам оскорблять меня и мои намерения. Это мой дом. Да, я не идеальна, но я стараюсь. Люблю Джейми, люблю Такера и, если в какой-то момент их счастью будет угрожать Гарвард или работа, тут же все брошу.
Она распахивает свои карие глаза.
Но я еще не закончила.
– Он и Джейми – самое важное в моей жизни, – яростно продолжаю я. – И я делаю все, чтобы они оба остались со мной, вкладываю все свои силы в эту семью и пытаюсь дать Джейми детство лучше, чем то, что было у меня, даже если это означает учиться с мужчиной, который, кстати, счастливо женат и имеет двоих детей.
За спиной миссис Такер раздается какой-то шум, и вырисовывается силуэт. Мне требуется еще секунда, чтобы понять: в дверях стоит Такер.
Опершись рукой о косяк, он криво усмехается.
– Так ты любишь меня, да?
Сабрина выглядит так, будто хочет исчезнуть или может выпрыгнуть в одно из многочисленных окон нашей квартиры. Знаю, она не любит оказываться в центре внимания, и я, возможно, даже не стану осуждать ее, если она решит сбежать.
Но что бы ни сказала ей моя мать перед моим приходом, а я намерен выяснить все до последнего слова, это, очевидно, придало Сабрине долю смелости. Она хмурится, глядя на мою мать, а потом разворачивается и встречает мой взгляд.
– Я тебя люблю, – подтверждает она.
Я делаю шаг ближе.
– С каких пор?
– С самого гребаного начала. – Когда моя мать морщится, Сабрина глуповато улыбается ей. – Извините. Мы с Таком все еще чистим язык. Не всегда вспоминаем, что вместо брани можно говорить «блин». – Она вскидывает бровь. – Или вы и за это станете меня отчитывать?
Губы у матери кривятся так, будто она пытается не рассмеяться.
– Нет, – говорит она слабым голосом. – Не стану. На самом деле… – она устраивает показательное представление, надевая свои зимние ботинки и пальто, – думаю прогуляться по кварталу. Люблю смотреть на снег.
– Чушь собачья. – Я делаю вид, что кашляю в кулак. Моя мать ненавидит зиму, и мы оба это знаем.
По пути к двери она бросает взгляд на меня.
– Прошу, ускорьтесь с этой «чисткой языка», Джон.
Когда она уходит, мы с Сабриной улыбаемся друг другу. Хотя веселье длится недолго.
– Прости меня, – говорит она.
– За что? – Я сокращаю расстояние между нами и кладу руки на ее стройные бедра.
– Я не хотела грубить твоей маме. Просто… она сказала… кое-что обидное. – Она поднимает руку, когда видит мрачное выражение на моем лице. – Не хочу повторять, мне кажется, она больше никогда не будет так говорить.
Я согласно киваю.
– Хочешь сказать, теперь, когда она знает, что ты меня любишь?
– Да.
С минуту я изучаю ее прекрасное лицо, прежде чем вновь улыбнуться.
– С самого гребаного начала, да?
– Ну, может, не прямо с начала, – уступает она. – Не буду врать, Так. Помнишь про ту связь, о которой ты говорил, когда мы впервые встретились? Что наши взгляды пересеклись и ты почувствовал что-то в тот момент? – Сабрина вздыхает. – Той ночью я чувствовала одно лишь желание.
– Знаю.
– Но это больше не так. И уже давно.
– С каких пор? – я не могу удержаться. – Когда ты поняла, что безумно любишь меня?
– Не знаю. Может, на том нелепом двойном свидании. Может, когда ты заботился обо мне, когда я думала, что больна, когда подарил мне портфель. Или когда ты вырубил Рэя из-за меня. Не знаю, когда точно, Так, но знаю, что люблю тебя.
В горле встает ком.
– Почему ты ничего не говорила раньше?
– Потому что боялась. И потому что не была уверена, любишь ли ты меня…
– Шутишь? Я потерял голову, как только мы познакомились, и ты это знаешь.
Она упрямо выпячивает подбородок.
– Я решила, что ты думаешь членом. Парни склонны к такому.
Это правда. Но я никогда не был таким парнем.
– А когда забеременела, боялась, что ты путаешь свои чувства к ребенку с чувствами ко мне. – Она проводит рукой по своим темным шелковым волосам. – Но самое главное – это то, что я… я…
Я провожу пальцами по ее губам.
– Что?
Слезы блестят на ее длинных ресницах.
– Не хотела разрушать твою жизнь. Я и так сделала тебя отцом раньше, чем ты планировал, и не собиралась все усложнять. Я не хотела… – она быстро моргает, – чтобы ты проснулся однажды с ненавистью ко мне.
Я рычу.
– С ненавистью к тебе? Боже, женщина. – Крепко прижав ее к себе, я зарываюсь лицом в ее шею. – Ты все еще не поняла, да?
– Не поняла что? – тихо спрашивает она.
– Себя. Меня. Нас. Все это. – Я произношу слова, пытаясь выразить то, что сейчас в моей голове. – Ты единственная, Сабрина. В этом мире для меня нет больше никого, кроме тебя. Если бы я ехал и увидел тебя на обочине, то выдрал бы одну-другую свечу зажигания, лишь бы побыть с тобой лишних пять секунд.
У нее перехватывает дыхание.
– Даже если бы ты не подарила мне Джейми, а это величайший, мать его, дар в мире, я все равно хотел бы быть с тобой. Даже если бы ты не сказала, что любишь меня, я бы довольствовался тем, что ты была бы готова дать, лишь бы оставаться с тобой. И меня не колышет, насколько жалко это звучит…
– Ты не жалкий, – говорит она с жаром. – Ты не можешь быть жалким.
– Мне было бы неважно, если бы ты считала иначе. – Я беру ее лицо в ладони и вытираю слезы большими пальцами. – Ты лучшее, что когда-либо случалось со мной, Сабрина Джеймс.
– Нет. – Она улыбается. – Ты лучшее, что когда-либо случалось со мной.
И, прежде чем я успеваю наклониться и поцеловать ее, из квартиры доносится громкий детский крик.
– А это, – шепчу я, – лучшее, что когда-либо случалось с нами.
Слезы срываются с ее ресниц и катятся по щекам.
– Да, это так.
Джейми издает еще один душераздирающий крик, и мы оба спешим в коридор, ведущий в ее спальню. Но прямо перед дверью детской я останавливаю Сабрину, взяв ее за руку.
– Она может поплакать еще пару секунд, – решаю я. – Нужно испытать этот концепт самоуспокоения, помнишь?